— Я не могу этого сделать. Ибо после вашего отъезда с острова храмовники пытались поднять бунт, они были возмущены и схватились за оружие. И тогда людям принца пришлось их убить.
Милдрэд замерла.
— Убить? — тихо повторила она. — Рыцарей ордена Храма? Тамплиеров, которые неподвластны никому, кроме Папы? Рыцарей, которые слывут лучшими воинами в Европе и могут за расправу над своими собратьями потребовать…
Она не договорила и, похоже, стала о чем-то догадываться. Да, эта малышка не так и проста, она может разгадать игру Генри. И он отвлек ее, ошеломив последней новостью: в ходе событий на острове Уайт погибло много людей, в том числе и ее спутники.
Обычно благородные люди питают некоторую привязанность к своему окружению, и это по-человечески понятно. У саксов же сближение со слугами имеет едва ли не клановые корни. И Милдрэд, услышав эту трагическую новость, в первую минуту просто молчала, глядя на епископа своими огромными глазищами. Наконец по ее горлу под сливочной кожей прокатился комок, и она полушепотом спросила:
— Что, убили… всех?
Он только возвел очи горе.
Того, что последовало за этим, епископ не ожидал. Ибо Милдрэд вдруг кинулась на него с кулаками, так что ему пришлось грубо оттолкнуть ее; она отлетела к стене и сползла по ней, захлебываясь от плача и все повторяя какие-то имена — Утред… Берта… Эата…Так плачут только о родне. Воистину эти саксы странные люди, не делающие различия между благородной кровью и челядью.
Милдрэд все плакала и плакала. Она вспоминала старого солдата Утреда, которого знала с детства, который учил ее ездить верхом и с которым ей так хорошо было сидеть по вечерам на лестнице у сторожки и слушать из его уст предания о деяниях саксов. Утреда, который всегда защищал и заботился о ней, пророчил, что такая красавица непременно выйдет замуж за самого пригожего и веселого парня в Англии. А Берта, милая подружка Берта, которая была больше наперсницей, чем служанкой, с которой в детстве они играли в куклы, а повзрослев, любили плясать на сельских праздниках, обсуждали женихов Милдрэд или забирались зимними ночами вместе в постель и шептались, рассказывая страшные истории о привидениях утопленников в краю болотистых фэнов. А пожилая служанка Эата, которая нянчила Милдрэд сызмальства, которая была всегда так добра и заботлива и знала столько сказок о круживших среди заливных лугов фэнленда феях или о проказах одетых в зеленые одежды эльфов…
— Это я во всем виновата! — рыдала Милдрэд.
Все это стало утомлять епископа. Он подошел, сжал плечи девушки и рывком поднял ее.
— Да, это ваша вина. Но кроме гибели этих несчастных, есть еще подозрение, что во всем замешаны и ваши родители.
— Юстас должен ответить за это! — Милдрэд резко вырвалась из его рук.
«Так. Это совсем не то, что мне нужно», — подумал Генри. Потом подошел к поставцу, опустил его крышку и вынул кубок из серебра с чернеными узорами. Полюбовавшись на его бока, Генри вначале хотел достать кувшин с вином, но, передумав, отдал предпочтение тонкому хрустальному графину с водой. Наполнив кубок, он придвинул стул поближе к рыдающей на полу девушке, приподнял ее голову и стал поить.
— Ну, ну, успокойтесь. Я вижу, что вы добрая девочка и вовсе не хотели мятежа на острове ради интрижки с его высочеством.
— Ах, отстаньте вы от меня! — отмахнулась от его преподобия Милдрэд.
Но он только пуще насел на нее. Да, он готов ей поверить, но все же должен спросить: куда направлялась Милдрэд с храмовниками, если пустилась в путь не для того, чтобы втереться в доверие к принцу. Ах, она намеревалась попасть в Бристоль! Тут голос Генри снова посуровел: так барон Эдгар отправил дочь в Бристоль, когда всем известно, что это логово анжуйцев, непокорный город, где и поныне не считаются с властью Стефана и только и ждут, когда возвратится Матильда или ее сынок Генрих Плантагенет. Спрашивается, зачем барон Эдгар отправил туда свою дочь?
Епископу опять пришлось встряхнуть девушку, чтобы до нее дошел смысл вопроса. Она наконец смогла пояснить: в Бристоле находится крупная прецептория храмовников, туда и направлялись тамплиеры по делам ордена, а она просто была попутчицей, доверенной их охране. Ну а в Бристоле ее должны были встретить люди аббатисы Бенедикты из монастыря Святой Марии Шрусберийской. Между бароном Гронвуда и матерью Бенедиктой заключено соглашение, что она примет Милдрэд в свою обитель, где девушка поживет некоторое время в качестве гостьи.
Епископ Генри внимательно выслушал прерываемый нервной икотой рассказ саксонки. Потом подумал: это ли не выход из положения? Шропшир — спокойное отдаленное графство на западе королевства, которое уже много лет живет в мире, обойденное политическими дрязгами. Там эта красотка вполне может укрыться, не тревожа Юстаса и не распространяя слухов о преступлениях принца. Ведь можно будет представить дело так, словно Юстас увез девушку с острова Уайт, а далее, не имея больше возможности уделять ей внимание, препоручил заботам дядюшки епископа. Ну а тамплиеры и спутники Милдрэд могли погибнуть в море, так что лишь воля провидения спасла юную леди и позволила достичь цели путешествия. И если она согласится молчать, то ни Эдгар, ни кто иной не узнают, что случилось на самом деле. Более того: из слов Милдрэд епископ заключил, что Юстасу она ничего не говорила о своей конечной цели, а значит, потеряв след саксонки, племянник вскоре просто позабудет о ней. Тем более что теперь-то у него начнутся иные заботы и будет не до охоты за красавицами. Волновала Генри разве что аббатиса Бенедикта. Некогда сия дама была замужем за братом Эдгара, да и сама Милдрэд называла ее не иначе как тетушкой Бенедиктой, хотя они никогда не виделись. Станет ли девушка откровенничать с родственницей и как та поведет себя в этом случае? Но если Милдрэд укроется за стенами обители, то никто — а особенно Юстас — не проведает, куда делась раскрасавица саксонка.
Генри понял, что у него есть прекрасная возможность замять дело. Оставив девушку в покое, он стоял у раскрытого окна, глядя на закатные отсветы на шпилях и крестах городских церквей. День-то сегодня какой солнечный и ясный! А он провел его наедине с этой слезливой красоткой. Но ничего, если он поспешит, то еще успеет на праздничный пир, какой вскоре должен начаться в Уолвеси.
Милдрэд тоже молчала, совсем поникнув от потрясений, расспросов и давления епископа. Она сидела, сжавшись в комочек под стеной, машинально вращая в руках красивый серебряный кубок, и уже не плакала, просто притихла, не замечая стоявшего у раскрытого окна Генри. Извне доносился гул, где-то играла музыка, долетали людские голоса и беспечный щебет птиц. Светлое Воскресение Христово! По сути Милдрэд забыла, какой сегодня радостный праздник.
