Со стороны казалось, что Баттусай двигается медленно и лениво: шаг вправо или влево, пьяное бормотание, почесывание, вздохи. Однако, используя мелкий, но частый шаг, он пересек мост, просочившись сквозь толпу, как вода сквозь пальцы, и очень быстро нагнал Натабуру. А ведь монах не профессионал, сообразил Баттусай – идет слишком явно, так ходят только люди, привыкшие много и долго передвигаться, и глаз не спускает с капитана, словно готов прожечь ему спину. А… Он его знает. Они знакомы. На месте капитана я бы давно оглянулся. В этот момент капитан Го-Данго действительно оглянулся – словно кто-то его ткнул пальцем в больной затылок.
Оро?! Вот снова! – подумал он и почесал его. Шишка жила своей отдельной жизнью. В ее глубине что-то пульсировало и дергалось. Капитан приложил к затылку монету. Боль на мгновение утихла. Что ж так скучно, подумал он, и что бы такого придумать? Капитан постоял, прислушиваясь к себе, и на углу между улицами Кавати и Окэ взял сакэ на перцу, в надежде прийти к какому-то решению. Срочно нужна была женщина, в которых капитан Го-Данго привык искать утешение. Огромная, большая, мягкая и добрая, на груди которой можно было бы выспаться и подумать.
Не нравится мне все это, думал он. Что-то я не то делаю. Лучше бы я остался на границе. Там хоть враг очевиден. С другой стороны, дослужился бы, состарился бы и в результате двести-двести пятьдесят чашек риса в год – вот и вся пожизненная пенсия. Скукота, думал он. Нет я так не хочу. А что я хочу? Я не знаю, что я хочу. Мне просто скучно, как бывает скучно самураю на третий день войны.
– Такому богатырю требуется целое ведро, – льстиво сказал торговец, наполняя пиалу объемом с ведро.
Выпив все до последней капли, капитан Го-Данго крякнул, чем вызвал веселый, но почтительный смех горожан, и почти в добром настроении отправился дальше. Женщины заворожено провожали его взглядами. В другое время капитан не преминул бы развлечься, но сегодня голова у него занята другим: он гадал, почему не пришел Натабура. На повороте его качнуло. Он притворился опьяневшим и как бы между делом пару раз оглянулся: рядом два взмыленных носильщика протащили каги, за спиной прохожего в носилках корчил рожицы карлик с крохотными недоразвитыми ручками и ножками. Капитан невольно перевел взгляд на свою длинную, крепкую руку, и его передернуло. Не хотел бы я стать таким, подумал он. Пробежали два посыльных с дымящимися горшками еды. Какой-то нищий сосредоточенно блевал с набережной в реку. Да на горбатом мостике толпились любопытствующие, которые глазели то на красную крышу Яшмового императорского дворца, то на зеленую крышу Нефритового дворца регента, то на черную крышу храма Каварабуки, который возвышался между ними. Показалось, решил капитан Го-Данго. Показалось. Ему действительно показалось, что в пестрой толпе мелькнул монах со шрамом. Бывает же? – удивился капитан Го-Данго, показалось, что за мной следят, – и пошел дальше.
Для того, чтобы не вызывать подозрения, капитан устроился в квартале, где селились отставные военные. Гёки рассуждал так:
– Глупо было бы прятать тебя среди рядовых асигару, в квартале кожевников или того хуже – рядом с кладбищем, где селятся одни могилокопатели. Поэтому живи среди своих.
Будь капитан Го-Данго прозорливее, он бы сообразил, что часть заговорщиков живет по соседству. Но знать ему этого до поры до времени не полагалось.
Дома, на веранде, первым делом он увидел голубя.
– Наму Амида буцу! – обрадовался капитан Го-Данго, налил голубю воды и бросил ему зерна, подождал, пока он поест и напьется, и только после этого снял с лапки капсулу и прочитал письмо.
К его удивлению оно оказалось написано рукой не Уэсуги и не рядовым асигару, а самой Юкой.
'Господин, вы дурно поступили, без моей воли, отправив меня на остров Яку. Я уважаю ваши чувства, но я люблю другого и не хотела бы, чтобы наша любовь использовалась кем-либо в непонятных играх. Знайте, чтобы вы ни задумали, я не отступлюсь от своего слова. Поэтому призываю вас не совершать опрометчивых поступков, которые неугодны Богам'.
Капитан прочитал письмо три раза и ничего не понял.
Одно было ясно: план, который он так тщательно разрабатывал и который помогал осуществить дух господина Камаудзи Айдзу, рухнул в одночасье. Стало быть, и весь остальной план заговора, в котором Натабуре отводилась главная роль, оказался под угрозой.
Как я покажу ему такое письмо? – подумал капитан Го-Данго и нервно заходил по дому, в котором царил дневной полумрак. Как? Он меня убьет! Должно быть, конец фразы в волнении он произнес вслух, потому что очень знакомый голос ответил:
– И правильно сделает!
Капитан Го-Данго стоял напротив окна и поэтому увидел перед собой темную фигуру, в которой узнал давешнего монаха, но еще раньше по голосу понял, что это Натабура. Вот почему монах показался мне знакомым, сообразил капитан. Надо бы выхватить оружие! Эта оказалось его последней мыслью, потому что холодная сталь кусанаги коснулась его шеи, и капитан замер, словно еще раз получил удар по затылку, и потерял способность мыслить.
– Зачем ты это сделал?
– Прости, – искренно сказал капитан. – Ты вправе меня убить, но я не мог поступить иначе: ты мне нужен.
– А я думал, тебе нужна Юка, – недобро усмехнулся Натабура.
Он между делом прислушивался: есть ли кто еще в доме? Но кроме редких полуденных звуков улицы и шума ветра в кронах деревьев, ничего подозрительного не услышал. Хотя… хотя… где-то там, за пределом его ощущений родилось странное чувство присутствия чужого.
– Юка – моя госпожа! – с отчаяние в голосе произнес капитан Го-Данго, понимая, что тем самым подписывает себе смертный приговор – теперь Натабура вправе убить его. Мало кто из мужей способен стерпеть такие речи.
– Ты бесчестен! – вскричал Натабура. – Кими мо, ками дзо!
– Стой! – капитан Го-Данго спешно поднял руку. – Смерти я не боюсь, ты знаешь, а радею только за дело! Наму Амида буцу!
– За дело? – недоверчиво переспросил Натабура, и глаза его презрительно сузились.
Неужто боится? – подумал он, – не похоже.
– За дело!
– За какое дело?
Собственно, ему было наплевать – какое дело. Что еще имеет значение в жизни, кроме Юки? Нет, так просто я тебя не отпущу! Зубы мне заговаривает.
– Тайна, которую я тебе открою, принадлежит не только мне, но и другим благородным людям. Поклянись, что если ты сочтешь мои объяснения недостойными и убьешь меня, не открывая эту тайну никому до самой смерти, и что ты уедешь отсюда, дабы не вызвать подозрений.
– Ну ладно… Клянусь… – произнес Натабура, усмехнувшись. – Говори! Если твои речи действительно так благородны, как ты говоришь, сдержу клятву, но не более.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
