родилось пятеро близнецов…»[52]
Понтер Боддет продолжает получать многочисленные предложения о работе. Лаборатория Базовых Исследований, принадлежащая японской компании «NNT»[53], предложила ему пост директора их нового подразделения квантовых вычислений. «Майкрософт» и «IBM» также предложили ему контракты с весьма привлекательными условиями. Массачусетский технологический институт, КалТех и ещё восемь университетов пригласили его к себе преподавать. Поступают предложения от корпорации «RAND»[54] и Гринписа. Нет никаких сведений о том, нашёл ли неандерталец привлекательными хоть какие-то из этих предложений…
Группа учёных из Франции выступила с заявлением о том, что, «хотя Понтер Боддет и появился на нашей Земле в Канаде, он не мог родиться в этой стране, поскольку неандертальцы никогда не жили в Северной Америке. Поэтому, – считают они, – его нужно признать гражданином Франции, поскольку именно во Франции были найдены самые поздние останки неандертальцев…»
Защитники гражданских прав по обеим сторонам границы осуждают принудительный карантин, которому был подвергнут так называемый человек неандертальский, утверждая, что нет никаких свидетельств того, что он представляет собой угрозу чьему бы то ни было здоровью…
Анализы крови возвращались отрицательными один за другим. То, что заразило Понтера, по-видимому, уже ослабло, и не было никаких следов того, что он может быть носителем чего-то опасного для человечества. И всё же центральная лаборатория по контролю заболеваний не торопилась отменять карантин.
Сегодня Понтер был одет в собственную рубаху, ту, в которой он прибыл на Землю. Федералы привезли для него небольшой гардероб из местного «Марка»[55], но эта одежда сидела на нём плохо; трудно подобрать готовую одежду для человека, который похож на слегка приплюснутого Мистера Вселенная[56].
Понтер – или скорее Хак – быстро улучшала свой английский. У компаньона не было звука «и» в предустановленном наборе для синтеза речи, но Хак записала, как Рубен и Мэри произносят его и проигрывала эти записи тогда, когда требовалось произнести английское слово с этим звуком. Однако было настолько непривычно слышать своё имя как «Мэр-и» – первая половина одним из голосов Хак, вторая – голосом Рубена или её собственным, что генетик попросила компаньон не беспокоиться на этот счёт; в конце концов, и люди не всегда произносят её имя внятно, так что Хак может запросто это делать и дальше. Луиза также сказала импланту, что не имеет ничего против, если та будет называть её Лу.
Наконец Хак заявила, что набрала достаточный словарный запас для содержательного общения. Да, сказала она, будут провалы и проблемы, но их можно решать по мере возникновения.
И вот, пока Рубен принимал по телефону очередную порцию результатов анализов, а Луиза, ярко выраженная сова, отсыпалась наверху, приняв предложение Понтера воспользоваться кроватью, когда он не спит, Мэри и неандерталец устроились в гостиной, чтобы в первый раз поболтать по-настоящему. Понтер тихо сказал что-то на своём языке, а Хак воспроизвела его слова мужским голосом по-английски:
– Как хорошо поговорить.
У Мэри вырвался тихий нервный смешок. Она так страдала от невозможности общаться с Понтером, а теперь, когда они наконец могли разговаривать, ей не приходило в голову, что ему сказать.
– Да, – согласилась она. – Хорошо поговорить.
– Прекрасный день, – сказал Понтер, выглядывая в окно гостиной.
Мэри снова засмеялась, на этот раз от души. Разговоры о погоде – обычай, выходящий за пределы видовых границ.
– Да, очень, – согласилась она.
И тут её осенило, что проблема не в том, что она не знала, что сказать Понтеру. Просто вопросов было столько, что она не могла выбрать, с чего начать. Понтер – учёный, он наверняка имеет понятие о том, что его народу известно о генетике, о разделении родов Homo и Pan, о…
Но нет. Нет. Понтер – человек, в первую очередь он – человек, к тому же прошедший через серьёзную переделку. Наука может подождать. Сейчас они будут говорить о нём, о том, каково ему сейчас.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Мэри.
– Хорошо, – ответил голос переводчика.
Мэри улыбнулась.
– Я имею в виду, на самом деле. Как у вас дела на самом деле?
Понтер, казалось, заколебался, и Мэри подумала: интересно, разделяют ли неандертальские мужчины с мужчинами её вида нежелание говорить о своих чувствах. Но потом он выдохнул шумно и судорожно.
– Я напуган, – сказал он. – И скучаю по семье.
Мери вскинула брови.
– По семье?
– По дочерям. У меня две дочери, Жасмель Кет и Мегамег Бек.
Мэри немного опешила. Почему ей ни разу не пришло в голову, что у Понтера может быть семья?
– Сколько им лет?
– Старшей сейчас, – ответил Понтер, – я знаю, сколько месяцев, но вы вроде измеряете возраст в годах, нет? Старшей… Хак, посчитай!
– Жасмель девятнадцать лет, – прозвучал женский голос Хак, – Мегамег девять.
– О Боже. С ними всё будет в порядке? А их мать?
– Класт умерла два декамесяца назад, – сказал Понтер.
– Двадцать месяцев, – услужливо добавила Хак. – Один и восемь десятых года.
– Простите, – тихо сказала Мэри. Понтер слегка кивнул.
– Её клетки, её кровь – они изменились…
– Лейкемия, – подсказала термин Мэри.
– Я скучаю по ней каждый месяц.
Должно быть, ошибка перевода, подумала Мэри; наверняка он хотел сказать, что скучает по жене каждый день.
– Потерять обоих родителей…
– Да, – сказал Понтер. – Конечно, Жасмель уже почти взрослая, так что…
– То есть она может голосовать и всё такое? – спросила Мэри.
– Нет-нет-нет. Хак что-то неправильно подсчитала?
– Я совершенно уверена, что расчёты верны, – ответила Хак женским голосом.
– Жасмель слишком молода, чтобы голосовать, – сказал Понтер. – Я слишком молод, чтобы голосовать.
– И в каком же возрасте в вашем мире получают право голоса?
– Ты должен встретить по крайней мере 667-ю луну – две трети от традиционного тысячемесячного периода жизни.
Хак, по-видимому, не желая, чтобы её компетентность в области арифметики снова подвергали сомнению, быстро добавила:
– Право голоса получают в возрасте пятидесяти одного года; традиционная продолжительность жизни – семьдесят семь лет, хотя в наши дни многие живут гораздо дольше.
– Здесь, в Онтарио, люди получают право голосовать в восемнадцать, – сказала Мэри. – В смысле лет.
– Восемнадцать! – воскликнул Понтер. – Это безумие.
– Я не знаю ни одного места, где бы этот возраст был больше двадцати одного года.
– Это многое объясняет в вашем мире, – проговорил Понтер. – Мы не позволяем людям влиять на политику и принимать решения, пока они не накопят достаточно мудрости и жизненного опыта.
– Но если Жасмель не может голосовать, то чем в вашем мире взрослый отличается от подростка?
Понтер слегка двинул плечами.
– Полагаю, в моём мире эта разница не так значительна, как в вашем. Тем не менее, достигнув возраста 250 месяцев, человек начинает сам
