Услышав похвалу, герцог просиял.
— Они проиграли, — сказал он. — Когда они его увидят, им будет над чем задуматься.
В этот момент в гостиной раздался телефонный звонок. Мойда сняла трубку. Звонил репортер из «Глазго Клэрион». Уже потом Мойда узнала, как быстро обо всем узнаёт пресса. Ну а в этот момент она была в растерянности и лишь попросила репортера не вешать трубку.
Оказалось, что репортер, болтавший с билетером в театре, узнал, что в тот вечер герцог Аркрэ нанес визит Долли Дарэм. Чувствуя, что это отличный сюжет для статьи, журналист заглянул в гримерную Долли сразу же после того, как Мойда с Иэном и герцогом ушли.
Болтливая Долли всегда была готова побеседовать с газетчиками. Она рассказала им о том, как драгоценный горшочек с голубым вереском оказался у нее в гримерной. Не веря своим ушам — разве вереск может быть голубым? — корреспондент позвонил в газету, а редактор ему ответил, что до него уже давно доходили слухи о том, что герцог и несколько других людей пытались вывести такой сорт.
С тех пор все газеты на севере и юге страны начали соревноваться за эксклюзивный материал. «Глазго Клэрион» поместила кричащие заголовки уже в своем первом выпуске; и с шести часов следующего утра телефон просто надрывался от звонков, а дюжины репортеров и фотографов ждали в коридорах гостиницы.
К счастью, в тот вечер ни герцог, ни Мойда не могли заглянуть в будущее и узнать, что принесет им завтрашний день. Герцог просто подтвердил, что нашел горшочек с вереском, который искал несколько дней и который был без спросу взят из теплицы его замка. Да, это голубой вереск, и это все, что он может сказать.
Он положил трубку, пожелал Мойде спокойной ночи и отправился в свою комнату. Мойда взяла вечернюю газету и заглянула в комнату, где спали дети. Она не включала свет, потому что слышала их ровное дыхание и знала, что все в порядке. Мойда собралась было раздеваться, как вдруг послышался стук в дверь. Она открыла и увидела Иэна.
— Я боялся, что вы уже легли спать, — сказал он. — Я хотел пожелать вам спокойной ночи.
— Думаю, мы все сегодня устали, — ответила Мойда. — Сегодня был длинный день.
— Пойдемте, выпьем со мной, — предложил Иэн. — Я хочу вам кое-что сказать.
На мгновение Мойда заколебалась. Нет, так нельзя, подумала она; это только усилит ее страдания. Остаться наедине с Иэном, разговаривать с ним — безумие, но безумие сладкое, которого ей не доводилось ощущать ранее, и это было слишком большим искушением, чтобы ему противостоять.
— Я могу посидеть с вами лишь несколько минут, — пробормотала она. — А герцог уже отправился спать.
— Арчи нужно как следует выспаться, — ответил Иэн. — Не думаю, что нам нужно волноваться за наш сон, правда?
Он подошел к столику, и Мойда заметила, что, уходя, они оставили открытую бутылку шампанского. Иэн наполнил два бокала, один протянул Мойде, затем поднял свой.
— За героиню самого успешного приключения! — произнес он.
Мойда рассмеялась и покачала головой.
— Нам следует выпить за героя, — возразила она. — За герцога!
— Наоборот, это звание заслуживает Хэмиш, — сказал Иэн. — И как раз-таки о Хэмише я и хочу поговорить. Присядьте.
Мойда послушалась, внезапно она стала сама серьезность. Если это и была уловка, с помощью которой Иэн хотел лишить Хэмиша его законных прав, она, несмотря на все свои чувства к нему, должна быть проницательной, чтобы распознать его истинные намерения.
— Я думал о Хэмише, — начал Иэн, — и понял, что, поскольку вы намерены бороться за его право на титул главы клана и владение Скейгом, нам следует что-то решить насчет детей. Пройдут годы, прежде чем это право подтвердится, и на это уйдет очень много денег. Не хочу, чтобы вы сочли, что я каким-либо образом вмешиваюсь в ваши дела, но Хэмиш должен получить достойное образование. Ему сейчас лет восемь?
— Восемь с половиной, — ответила Мойда.
— Значит, я почти угадал, — кивнул Иэн. — И в этом возрасте, конечно же, ему пора посещать начальную школу. Вы об этом задумывались?
— Нет, — сказала Мойда. — С тех пор как погиб его отец, я обучала мальчика сама.
— Не сомневаюсь, что у вас это отлично получается, но это совсем не одно и то же, что обучаться по специальной программе, а это пригодится ему в дальнейшем в средней школе.
— Ну а если Хэмиш не сможет… — начала было Мойда.
— Я хочу, чтобы вы это поняли, — перебил ее Иэн, — если вы выиграете свое дело, само собой разумеется, что Хэмиш сможет пойти в любую школу, которую вы выберете, и у него будут деньги заплатить, но даже в случае неудачи я все равно хотел бы взять на себя ответственность за его образование. Все эти годы моя семья чувствовала обязательства в отношении семьи Хольмов, выплачивая им по тысяче в год. Это будет продолжаться; и поскольку, как мне кажется, у меня побольше опыта и влияния в области школ, чем у вас, я сочту за честь, если вы позволите мне выбрать для Хэмиша школу и заплатить за его обучение.
Мойда сцепила пальцы. Она отчаянно пыталась мыслить ясно, определить, касалось ли это и ее, задумалась над тем, приняла бы она подобное предложение двадцать четыре часа назад. Биение сердца и пульсация крови, казалось, затуманивали ей разум.
Иэн был рядом с ней, он смотрел на нее, говорил с ней, думал о ней и Хэмише, был таким деликатным, таким добрым, таким заботливым, что она без всякой на то причины — и это было даже смешно — старалась его не слушать.
— Я помню, что сказал прошлым утром — «Бойтесь данайцев, дары приносящих», — сказал Иэн, — но я не хотел бы, чтобы вы считали меня врагом. Что бы ни случилось, какое решение ни будет принято, дети не должны страдать. Они не сделали ничего дурного. Ваши племянники пережили удар судьбы, но они слишком малы. Как несправедливо, что на их долю выпали горе и несчастья, которые приносит нам жизнь.
Мойда резко посмотрела на Иэна.
— Что вы знаете о горе и несчастьях? — спросила она.
— Это очень личный вопрос, — ответил тот. — Я же хочу, чтобы здесь не было ничего личного.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы вы подумали, что я желаю помочь детям исключительно ради вас. Я хочу, чтобы вы поверили — это также и ради них.
— Правда?
— Это еще один вопрос, который лучше оставить без ответа. Если бы я лишь понаслышке знал об их беде — претендентах на Скейг, которых вышвырнули из дому без гроша в кармане, — возможно, я не был бы обеспокоен этим так, как сейчас, когда я знаю их и вас. Вы очень храбрая женщина, Мойда. Вы просто незабываемая женщина!
Он говорил тихо, и вдруг Мойда поняла, что больше не выдержит.
