Она должна принять неизбежное. Мойда почувствовала, что вся дрожит от прикосновения Иэна; казалось, вместо крови у нее по жилам разлился огонь. Ей захотелось прижаться к нему, и пока она боролась с тысячей странных, загадочных, неведомых доселе эмоций, она услышала в коридоре шаги матери, возвращавшейся со сцены.
Аплодисменты в зале затихли, затем зажглись огни, оповещая о выходе следующего артиста, заиграла музыка, и занавес вновь поднялся. Выступление Долли закончилось, и она в своей неподражаемой манере смеялась и шутила с рабочими сцены и всеми, кто ждал ее за кулисами.
— Это твой вечер, дружище, не сомневайся!
Мойда услышала, как мать обращалась к какому-то актеру, идущему из гримерной на сцену.
— Исключительно благодаря тебе, Долли.
— Что ж, удачи, дорогуша.
— Спасибо.
Она пошла дальше. Ее ярко-оранжевое атласное платье, фасон которого намеренно подчеркивал ее полноту, было расшито блестками, а в ушах, на шее и на запястьях сверкали «бриллианты», которые издали могли вполне сойти за настоящие. Спускаясь к ним, Долли была сродни божеству сцены — вся такая огромная и сияющая. Мойда была готова сгореть от стыда или провалиться на месте.
— Друзья пожаловали в гости, — выкрикнула она, подойдя на достаточное расстояние, чтобы ее услышали. И затем, по привычке расплываясь в улыбке, увидела Мойду. — Ну надо же, Мойда, дорогая! Почему ты не предупредила, что приедешь?
У Мойды не было времени что-либо сказать, взглянуть на Иэна, чтобы увидеть, о чем он думает, или даже догадаться о его удивлении. Мать заключила ее в свои объятия, и Мойда буквально утонула в ее теплой, источающей любовь и ласку груди. А затем на нее лавиной обрушились сердечные поцелуи, запах грима и дорогих духов, шорох атласа и ослепительный блеск драгоценностей.
Затем дверь гримерной оказалась открытой, и все они зашли следом за ней. Повсюду были цветы — в корзинах и вазах, одни дорогие, другие дешевые, а некоторые — всего лишь пучки, сорванные в своих садах ее поклонниками, приехавшими в город специально для того, чтобы воочию посмотреть живую легенду сцены.
— Расскажи, что ты здесь делаешь. Я думала, ты сейчас в Скейге. И совсем не пишешь, вот ведь непослушная девчонка! Но я тебя прощаю; я так рада тебя видеть, что не знаю, с чего начать.
Долли опустилась на стул, который тотчас затрещал под ее весом. Затем, не выпуская руки Мойды, она дружеским жестом протянула другую руку в сторону Иэна и герцога:
— Это твои друзья, дорогая? Замечательно, если можно так выразиться.
— Мама, это бригадир Маккрэгган, а это герцог Аркрэ.
— Рада познакомиться, — ответила Долли. — Присаживайтесь, если найдете куда, и скажите, как вы оказались с моей крошкой Мойдой. Надеюсь, вы присматриваете за ней?
Этот лукавый вопрос был адресован Иэну. Да, несомненно, тон Долли был игривым, и, подумала Мойда, сейчас мать решит, что они интересуются друг другом.
— Мы приехали сюда по очень серьезному делу, — быстро вмешалась Мойда. — У герцога пропал горшочек с вереском, и мы выяснили, что его подарил вам один человек из театрального персонала — рабочий сцены по фамилии Такетт.
— Фред! Вы знаете Фреда? — удивилась Долли. — Фред — мой старый друг. И вообще, «Империя» не была бы «Империей», если бы он не встречал меня здесь, когда я приезжаю.
— Дело не в этом, — продолжала Мойда. — Несколько дней назад, когда они посещали Аркрэ, дочь Фреда взяла из теплицы герцога горшочек с вереском, и с тех пор мы его ищем. Его совершенно необходимо найти, а Фред Такетт подарил его тебе.
Долли откинула голову назад и рассмеялась своим звучным, заразительным смехом, который вызывал смех у ее зрителей по всей стране.
— Представляю, как дочка старины Фреда прихватила его с собой, — хихикала она, — а вы тут сидите с таким серьезным видом.
— Так он здесь? — хрипло спросил герцог.
— Должен быть здесь, — ответила Долли. — Его следовало бы поставить на почетное место, потому что это подарок Фреда, но Флори ставит все бог знает куда. Эй, Флори! — позвала она свою гримершу.
В комнату поспешно вбежала невысокая худая женщина, похожая на миссис Тиггивинкль из книг Беатрис Поттер.
— Здесь я, здесь! Я увидела, что к вам гости пришли, и решила, что пока вам не нужна.
— Куда ты дела горшочек, который подарил мне Фред?
— Я его и в глаза не видела.
— Что?! — Герцог чуть было не подпрыгнул.
— Эх, Флори, ты всегда так говоришь, — упрекнула ее Долли. — Ты же прекрасно помнишь, Фред подарил мне горшочек в тот вечер, когда мы приехали, он еще сказал, что они похожи на незабудки, и он меня не забыл. Мы еще посмеялись над этим. Типичная шутка Фреда.
— О! Теперь помню! — сказала Флори.
— Его не выбросили? — На этот раз в голосе герцога слышалась агония, зато выглядел он так сердито, что Флори в ужасе отпрянула.
— Выбросить Фредов подарок? — удивилась Долли. — Ни черта подобного! — Она снова рассмеялась и взглянула на Мойду. — Не пугайся, дорогуша. Я и забыла, что ты здесь. У меня есть правило — не сквернословить в присутствии собственных детей. А все прочие люди не в счет.
Она вновь разразилась громким смехом, не обращая внимания на Флори, которая, подобно ищущей кость собаке, рылась среди цветов на столе.
К ней присоединился герцог и, глядя ей через плечо, почти в истерике что-то бормотал себе под нос. Казалось, только Иэн слушает Долли и обращает на нее внимание. Мойда впервые за все это время осмелилась взглянуть на него. Иэн улыбался, а глаза его сияли, как будто ему и впрямь было интересно ее слушать.
Внезапно Мойда представила Линетт — хладнокровную и красивую, спокойную и благовоспитанную, и при очередном взрыве смеха матери вдруг ощутила себя несчастной. Затем ее чувства резко изменились, будто она окатила себя холодной водой. Куда только подевались ее неловкость и смущение. Это ее мать, и как бы сильно эта Долли ни отличалась от той матери, которую Мойда знала в детстве, все же она была частью ее плоти и крови, ее родительницей.
И какое ей дело, что думает Иэн? Пусть она любит его, пусть все ее существо стремится к нему, она не будет искать с ним встречи под фальшивыми предлогами. Он должен знать, что она дочь Мердо Макдональда и Долли Дарэм.
Они создали ее, подарили ей жизнь, сделали ее такой, какова она сейчас.
Если он презирал ее — что ж, ей до этого нет никакого дела. Она уже заявила свои права относительно их места в замке, она бросила ему вызов, отказавшись оттуда убраться, настаивая на том, что будет добиваться подтверждения права Хэмиша на титул главы клана и владение поместьем.
