– А какие официальные основания для такой проверки? – задал вопрос молчавший до этого начальник земельного отдела Управления КВЖД Гондатти.
– Самозахват земельных участков и незаконное строительство! Видите ли, уважаемый Николай Львович, в так называемой Нахаловке живут самые разные люди, в основном беженцы из России, поэтому там хаос, а поскольку нет уличного освещения, то идти туда с облавой ночью не имеет смысла, поэтому надо идти днём, вот мы с Михаилом Капитоновичем и придумали эту легенду, этот предлог…
– Это я понял в самом начале вашего доклада, и, с вашего позволения, господа, мы очень желаем воспользоваться этим предлогом и хотим тоже посмотреть, что там происходит…
– Вам туда нельзя! Туда пойдут только полицейские!
– Но там действительно сложная обстановка, особенно с водой! – Гондатти оглядел присутствующих. – Там низина, болото, нам надо осмотреть, как они роют колодцы, как работает деревянная канализация, которую мы относительно недавно построили! Так недалеко и до эпидемии! Так что мы с вами! И не возражайте!
Полицейские стали переглядываться, им было понятно, что Гондатти, упрямый и настойчивый характер которого был известен всему городу, будет настаивать на своём до конца.
– Хорошо! – сказал Вэнь Инсин. – Мы приставим к вам охрану…
Сорокин посмотрел на Иванова и увидел, как тот зажмурился, – Гондатти с охраной – это означало провал операции.
– Мне охраны не надо, у меня есть пистолет. – В прошлом губернатор Тобольска, Томска и генерал-губернатор Приамурской области, камергер Высочайшего Двора Николай Львович Гондатти говорил уверенно, и возражать ему было бесполезно.
– Я буду рядом с вами! – сказал Ли Чуньминь.
Иванов облегчённо вздохнул.
– В составе «комиссии» будет Михаил Капитонович Сорокин, он один знает преступника в лицо…
– А преступник его не узнает? – спросил Гондатти.
– Мы его примерно загримируем, – с улыбкой глядя на открывшего рот Сорокина, ответил Иванов.
– Возьмите человека из учётного отдела и перепишите всех, кто поселился в этой Нахаловке! – завершил совещание Вэнь Инсин.
Они вошли в Нахаловку группой из двенадцати человек. Впереди шли шестеро полицейских и, разделившись по три, открывали калитки и стучали в двери домов на правой и левой сторонах улицы. Как Ли Чуньминь ни старался, Николай Львович Гондатти неизменно оказывался впереди. Когда «комиссия» прошла несколько домов, осмотрела их и Гондатти сделал зарисовки участков, за спиной образовалась порядочная и довольно беспокойная толпа. Сорокин мысленно чесался. У него ужасно зудела кожа под наклеенными бакенбардами и рыжим париком, театральной шевелюрой, изобретением Иванова и его единственного друга, известного в городе парикмахера и театрального гримёра Шнейдермана, но он не мог этого сделать, чтобы не испортить грима. Задачей Михаила Капитоновича было первым входить в дома. По сведениям, полученным несколько дней назад от генерала Нечаева, «Митька Плющ со товарищи» после убийства полицейского укрылись здесь. По описанию Сорокина Нечаев вспомнил одного кучера и вызвался участвовать в облаве. Иванов просил его быть в дальнем оцеплении со своим извозом и держаться поближе к тюремной карете и карете скорой помощи. Когда выходили из второго дома, Сорокин увидел, что Нечаев уже в «комиссии» и заглядывает в глаза каждому выходившему на улицу жителю Нахаловки. Он кивнул на генерала Иванову, тот посмотрел и безнадёжно махнул рукой.
Когда дошли до середины улицы, Иванов и Сорокин обратили внимание, что толпа за их спиной стала меньше. Они стали приглядываться, и скоро выяснилось, что местные мальчишки, как вестовые от главнокомандующего, разбегаются по поселку. Тогда Иванов подошел к Гондатти.
– Ваше высокопревосходительство, Николай Львович, вы нам мешаете!
Гондатти удивлённо посмотрел на Иванова.
– Нам приходится отвлекаться на вашу безопасность, а мы ведь не вполне комиссия. Не идите первым!
Гондатти понимающе кивнул и остался стоять на месте, в это время комиссия продвинулась вперёд и закрыла его.
Иванов прошептал Сорокину:
– Теперь надо как-то «отвести» Нечаева! Вы ему шепните, только настойчиво! – Сорокин кивнул и заметил, что Иванов суетится.
«А сейчас-то он чего?» – недоумённо подумал Михаил Капитонович. В этот момент Нечаев как раз оказался рядом, и Сорокин попросил его сходить к дальнему оцеплению и выдвинуть карету скорой помощи и свою коляску ближе к окраине поселка. Нечаев ушёл. Сорокин огляделся.
Они следовали дальше. Гондатти шёл в середине группы и чертил план посёлка, каждую усадьбу, ставил номера и прикидывал площадь участков. Он обратился к Ли Чуньминю и показал ему свои записи.
– По распоряжению Управляющего дорогой Бориса Васильевича Остроумова мы продаём им эту землю по три-четыре рубля за сажень! Хотелось бы с вашей помощью получить список всех, кто здесь поселился и имеет серьёзные намерения строиться!
– Это не совсем наше дело, но мы дадим вам копию полицейского протокола, можете воспользоваться!
Когда Сорокин толкнул калитку очередного дома, он услышал два выстрела. Он вздрогнул, увидел, что Ли Чуньминь встал впереди Гондатти, а тот полез в карман пальто. Выстрелы прозвучали с пустыря. Из-за посадок Сорокин не видел, что произошло, и побежал туда, перемахнул через забор и оказался на пустыре. Иванов лежал на спине «яко во гробе», и на него навалилась фигура в солдатской шинели. Сорокин за плечо рванул фигуру, он сразу узнал солдата из полуроты Огурцова, «лошадиного дохтура» Селиванова, тот дышал. Иванов тоже дышал и спокойными глазами смотрел в небо.
– Что с вами, Илья Михайлович? – Сорокин стал расстёгивать пуговицы его пальто.
– Оставьте, голубчик, трое убежали, посмотрите туда и идите, идите, это те – наши… – спокойно сказал Иванов и скосил глаза вправо. Сорокин посмотрел по направлению взгляда Иванова и увидел, что по пустырю убегают люди, а наперерез к ним от оцепления верхом скачет Нечаев. «Когда успел распрячь-то?» – оторопел Сорокин. Генерал склонился к гриве полукровки, с его правой руки свисала толстая ременная плеть. Сорокин рванул. Перед Нечаевым бежали трое, он догнал первого и ударил плетью, тот рухнул, потом он догнал следующего и тоже ударил плетью. Третьего смял конем. Когда Сорокин подбежал, двое корчились на земле, последнему Нечаев вязал руки.
– Вяжите тех! – крикнул Нечаев. – Там ваш!
Сорокин подбежал к одному из лежавших, насел на него и ударил рукояткой нагана по правой ключице. «Пусть полежит!» – промелькнуло в его голове, и он кинулся к другому. Это был густо заросший бородой Огурцов, и он узнал в нём извозчика… Огурцов лежал на спине и, опираясь на локти, пытался встать. У него была только левая половина лица, правая была срезана плетью, вместе со щекой и глазом. Сорокин увидел в его руке револьвер и выстрелил.
– А вы, голубчик, ворона! – подошедший Нечаев выстрелил в Огурцова, тот дёрнулся. – Не уберегли вашего начальника, так нельзя!
Сорокин побежал к Иванову. На ходу он увидел, что туда же мчится карета скорой помощи. Когда он подбежал, Иванова погрузили, и внутрь залезал полицейский врач Мигдисов.
– Что с ним? – с трудом переводя дыхание, спросил Сорокин.
Степан Гаспарович нехотя повернулся и сказал:
– Хреново! Скорее всего – пуля в позвоночнике! Можем не довезти!
Ли Чуньминь ходил по кабинету. Михаил Капитонович писал отчёт.
– Какой по счёту был дом, когда были выстрелы? – спросил Ли Чуньминь.
– Четвёртый по левой стороне…
– Что говорят Селиванов и этот… третий, как его?..
– Петраков…
– Кто убил Григорьеву и нашего полицейского?
– Всё валят на Огурцова!
– Правильно… Огурцов уже не ответчик! И суд, который нам от вас достался по наследству, присяжных, мог бы смягчить наказание Огурцову, учтя его пролетарское происхождение! Нашли удавку?
– Да!
– Где?
– В вещах Селиванова…
– А вот этому уже не отвертеться! Нечаев написал свои показания?
– Вот они!
– Приобщите к делу! А что говорит Чурикова?
– Утверждает, что зачинщиком всего был Огурцов!
– Что говорит о нём? Как она оказалась в банде?
– Говорит, что он её изнасиловал и обещал убить за то, что она пришла в полицию…
– Её можно освободить, только надо, чтобы она дожила до суда! Позаботьтесь об этом!
– Как?
– Если она согласится, пусть поживет пока в камере…
– В…
– Да, а вы снимите квартиру, я назначил вас на должность Иванова… – А…
– А он час назад умер. На операционном столе.
Ли Чуньминь и Сорокин обедали в ресторане, там, где Сорокин обедал с Ивановым. Ели и пили молча. Ли Чуньминь пил как русский. Сорокин чувствовал себя виноватым. Очень больно отозвались в его душе слова генерала Нечаева: «Не уберегли вы вашего начальника! Так нельзя! Ворона!»
