— В моей машине для тебя подарок. Я хотел подарить его тебе на день рождения, но знал, что ты хочешь побыть одна, и очень стараюсь уважать это.
— Что изменилось?
Он вздыхает.
— Эмерсон, честно. Я пытался отговорить себя от поездки, зная, что ты хочешь сделать это одна, но не мог удержаться, представляя, как это будет трудно, — он поднимает голову и показывает через плечо. — Последний час я расхаживаю возле этого дерева, не зная, стоит ли мне здесь находиться, но не в силах уйти. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке, — он проводит рукой по волосам, и я вижу, как боль отражается на его лице.
— Я здесь, по меньшей мере, как друг, — еще один шаг вперед, и он оглядывается на реку, на долю секунды отрывая от меня взгляд. — Я так сожалею обо всем, через что тебе пришлось пройти.
Я делаю шаг вперед, и он делает то же самое.
— Скажи, чтобы я ушел…
— Джош, я очень рада, что ты здесь, — делаю маленький шаг, и теперь мы так близко, что если бы мы оба протянули руки, то могли бы коснуться друг друга. Я вздыхаю. Воздух потрескивает между нами и окутывает меня теплым одеялом, сшитым успокаивающим присутствием Джоша, сочувствием и любовью. Я опускаю взгляд, но Джош хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Эмерсон, посмотри на меня, — говорит он твердым тоном. — Мне нужно видеть твои глаза, когда я говорю тебе это.
Я с трудом сглатываю, удивляясь, что у меня еще остались слезы, но чувствую, как они собираются в уголках моих глаз.
— Я нарушил данное тебе обещание, и это моя вина.
Я качаю головой, и его рука падает с моего подбородка.
— Ты ничего не нарушил. Я разрушила тебя.
— Нет, — говорит он. — Пожалуйста, дай мне закончить.
— Я увидел тебя с самого первого взгляда, — он протягивает руку и заправляет мне волосы за уши, вторгается в мое личное пространство. — Я видел тебя, Эмерсон, и понял, что ты что-то скрываешь. Я обещал, что не буду давить, и вместо того, чтобы уважать это, я впустил тебя в свое сердце и в свою постель.
Слезы, которые я так старалась сдержать, вырываются наружу.
— Я тоже была там, Джош, хотя и не была готова расстаться со своим прошлым и двигаться вперед вместе с тобой.
— Я должен был быть твоим другом и ждать, пока ты не доверишься мне настолько, чтобы свободно говорить об этом, — он проводит костяшками пальцев по моей правой скуле с такой нежностью, что я не могу подобрать слов. — Я должен был сфокусироваться на твоем искусстве, а не на твоем теле, и уж точно не на твоем сердце. Тихий голос сказал мне, что это не будет легко для нас, но кто слушает, когда он говорит противоположное тому, что ты хочешь услышать?
— Джош, во многом ты прав, но, если бы ты не подтолкнул меня, я бы до сих пор жила в подвешенном состоянии, боясь оглянуться назад, не имея возможности двигаться вперед. Я практически не жила до встречи с тобой.
Он притягивает меня к себе и стонет, когда я обнимаю его за талию, прижимаясь к твердой груди.
— Я скучал по тебе больше, чем думал.
— Я тоже скучала по тебе, — говорю я, зная, что говорю правду.
Он отодвигается и держит меня на расстоянии вытянутой руки.
— Нам нужно поговорить об этом, Эмерсон. Мне нужно знать, что с тобой все будет в порядке. Я не буду просить ни о чем, кроме доверия и дружбы, пока ты не будешь готова к большему.
Я киваю.
— Спасибо, — чувствую его губы на своей макушке и пытаюсь приблизиться к нему.
— Тебе нужно еще побыть здесь или готова уйти? — спрашивает он.
Нехотя, я отстраняюсь, чтобы посмотреть в его глаза.
— Я готова идти, и я готова жить.
Эпилог
Пять лет спустя
Не привыкшая к публичным выступлениям, не говоря уже о том, что это связано с дебютной художественной выставкой в моем родном городе, я делаю глубокий, успокаивающий вдох, чтобы утихомирить свои измотанные нервы. Я слишком много работала, и не позволю нескольким бабочкам забрать это у меня.
— Добрый вечер, леди и джентльмены, — говорю я уверенным голосом. — Я Эмерсон Харт, и я хотела бы поблагодарить вас всех за присутствие на сегодняшнем вечере.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Легкие аплодисменты дают мне несколько минут, чтобы быстро глотнуть воды и оглядеться, еще раз удивляясь тому, что мои картины украшают стены. Тот факт, что здесь, по меньшей мере, пятьдесят человек, в том числе несколько школьных знакомых, поражает меня.
— Я нашла свою любовь к искусству здесь, в этом городе, когда мне было десять лет. Это дало мне возможность выразить то, что я чувствовала по отношению ко всему и всем вокруг. Это был подарок и спасательный круг. В подростковом возрасте я ходила на передвижную художественную выставку, представляя, каково это – быть художницей с собственной выставкой, — я делаю несколько шагов к первому рисунку и чувствую на себе взгляды всех присутствующих. Поворачиваюсь к ним лицом. — Как некоторые из вас знают, что через несколько дней после того, как я стала взрослой, я потеряла своего лучшего друга и долгое время не могла обрести покой. Он показал мне, как любить и быть любимой, — чувство глубокого спокойствия охватывает меня, и я знаю, что какой бы ни была реакция на мою работу, это не имеет значения. Мой план состоит в том, чтобы закончить свою речь, пообщаться несколько часов, а после спуститься к реке, чтобы рассказать обо всем Мереки. Его не будет там, как в течение многих лет, реальная для меня фигура, за которую я могла бы ухватиться. Но он будет слушать и гордиться мной, и этого достаточно. — Благодаря помощи некоторых очень особенных людей, с которыми я познакомился пять лет спустя, я смогла обрести покой, частично благодаря искусству, а частично благодаря тому, что вспоминала, как пользоваться своими крыльями. Я сильная и выносливая сама по себе, и я полечу достаточно высоко для него и для себя, — громкие аплодисменты пугают меня, и я благодарно улыбаюсь, ожидая тишины, прежде чем продолжить. — То, что вы видите здесь сегодня, было прекрасной терапией для меня, и я искренне надеюсь, что вы возьмете что-то для себя из моего путешествия, — в горле встает ком, но я проглатываю его и улыбаюсь. — Большое вам спасибо за то, что вы были здесь сегодня вечером. Для меня это очень много значит. Я буду рада ответить на любые вопросы, которые у вас могут возникнуть, когда вы осмотритесь, — я улыбаюсь, а публика аплодирует.
Я ставлю первую картину, и отхожу в сторону, когда толпа устремляется к ней.
Женщина с седеющими каштановыми волосами и прищуренными голубыми глазами изучает его несколько мгновений, прежде чем сказать:
— Ты выглядишь такой одинокой.
Я признала, что моя работа автобиографичная, поэтому, конечно, она предполагает, что девушка на картине – это я, как ребенок. Я иду по пустой улице в ничем не примечательном провинциальном городке, одетая в грязную, рваную одежду. На голове у меня ярко-оранжевые антенны, прикрепленные к ободку – тому самому, который Джейкоб безжалостно сорвал и растоптал. На картине есть и другие люди, но все они повернуты спиной к маленькой девочке.
— Мне было одиноко, — честно отвечаю я.
— Почему ты носишь антенны? — спрашивает она. — Это экзистенциальная метафора?
Я улыбаюсь, качая головой.
— На самом деле, это довольно буквально. Я всегда чувствовал себя чужой, поэтому притворилась инопланетной авантюристкой с другой планеты, где никто не ставит под сомнение внешность, потому что мы все выглядели одинаково.
— Я вижу твое одиночество и страх, но это вселяет в меня надежду, — женщина с каштановыми волосами машет рукой поверх холста. — Цвета вдалеке ярче. Ты идешь к свету.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я улыбаюсь ей.
— Одиночество, страх и надежда. Три эмоции мне знакомы.
— Надежда – опасная эмоция, — говорит она. — Это может быть так же разрушительно, как страх и ненависть.
— Это действительно так, но что у нас есть без надежды?
Она, кажется, обдумывает мои слова, а затем говорит:
