Обряд погребения. «Альбомъ Мейерберга. Виды и бытовыя картины Россiи XVII века»
Издавна могилы родителей и предков были святыней для русского народа, и князья наши, заключая договор между собой, считали лучшим знамением его крепости, если он будет произнесен на отцовском гробе.
Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах; напротив, существовало даже верование, что если где-нибудь похоронят утопленника или удавленника, то за это весь край постигнет бедствие; на этом основании в старину народ, приведенный в волнение каким-нибудь несчастьем, например неурожаем, выгребал таких мертвецов из могилы. Но вообще их хоронили в убогом доме, если они не были самоубийцы. Убогие дома были не только в Москве, но и в других местах. В них хоронили вообще отверженных, которые не считались достойными быть погребенными на кладбище. Так, воров и разбойников, казненных или умерших от ран, хоронили в убогом доме без отпевания. Самоубийц зарывали в лесу или в поле, даже и не в убогом доме.
Царское погребение совершалось через шесть недель после смерти. Тело государя шесть недель стояло в домовой церкви в гробу: крестовые дьяки денно и нощно читали над ним псалтырь, и попеременно дневали бояре, окольничие и стольники над усопшим. Между тем, по всему государству посылались гонцы, которые во все монастыри и церкви возили деньги для служения панихид; в праздники при служении панихиды ставили кутью; эти панихиды по всем церквам и монастырям царства русского служились в течение шести недель, каждый день, исключая воскресенья. В сороковой день после кончины совершалось погребение царственной особы. Отовсюду стекались в Москву духовные власти, архимандриты и игумены. В погребальной процессии впереди шло духовенство; соблюдалось, чтобы важнейшие особы, архиереи и патриарх шли сзади прочего духовенства, а за духовными следовали светские сановники, бояре и окольничии, за ними царское семейство, а за ним боярыни. Множество народа толпилось за гробом, без чинов и различия достоинства. Прощание с царственными особами не происходило при опущении гроба; с ними прощались ближние прежде, при выносе в домашнюю церковь после кончины. Опустив тело в могилу, не засыпали его землей, а закрывали каменной доской. Пышность и издержки на погребение соизмерялись со значением усопшей особы, так что погребение царя производилось великолепнее, чем царевичей, а погребение царевичей великолепнее погребения царевен.
Вообще у всех классов сорок дней после смерти отмечалось поминовением. Семейные нанимали духовных читать псалтырь по усопшим. Чтение это у иных происходило в двух местах сразу: в доме, где умер покойник, и на могиле; для этого устраивался на могиле деревянный голубец, покрытый сверху рогожей; там стоял образ, и каждое утро при зажженной свече монах или церковный дьячок читал псалтырь. Семейные носили скорбное платье цвета черного или синего, и непременно худое и изодранное; быть одетым опрятно и прилично в это время считалось неуважением к памяти усопшего. Вместе с молитвами об усопших отправляли кормы, или поминальные обеды; таких было, в зависимости от обстоятельств и желания семейных, не менее двух и не более четырех – в третий, девятый и двадцатый и, наконец, очистительный в сороковой день, так называемой сорочины: тогда снимался траур. Чаще всего поминали три раза; толковали, что троекратное поминовение совпадает с переменами, какие испытывает тело покойника в гробу; в третий день изменяется его образ, в девятый распадается тело, в сороковой истлевает сердце. Это троекратное поминовение совпадает с верованием о путешествии души на том свете: в третий день ангел приводит душу на поклонение Богу. «Яко жь бо от царя земнаго послани будут воини привести никоего и связавше его поведуют ему повеление царево, трепещет же и держащих и ведущих его немилостивно к путному шествию, аще и ангелы от Бога послани будут пояти душу человечу». Если в этот третий день совершаются приношения памяти усопшего в церкви, то душа получает «утешение от скорби прежь бывшия ей от разлучения телеснаго, и разумеет от водящаго ю ангела, яко память и молитва ея ради в церкви Божией принесена, и так радостна бывает». С тех пор начинаются путешествия ее с ангелом, который показывает ей блаженство рая и муки ада. В девятый день ей дается отдых. Душа, сохраняя еще земные привязанности, слетает то к дому, где жила с телом, то к гробу, где лежит тело, в котором была заключена; душа добродетельная посещает место, где она «имеяше обычай делать в правду». Тогда душе грешной указывает ангел места, где она согрешила, и ей необходима для ободрения молитва Церкви. Наконец, в сороковой день ангел приводит ее снова к Богу, и тогда ей назначается место по заслугам: «Добре держит святая церковь в четыредесятый день, память сотворяя о мертвом». Кутья была главной принадлежностью постного обеда. О кутье говорилось так: «Кутья благоверная святым воня; святии бо не ядять, не пьють, но вонею и благоуханием тем сыти суть». Обычай поминовения был и во времена язычества, и потому к нему примешивались посторонние обряды, не одобряемые Церковью. Так, преподобный Феодосий запрещает ставить по усопшим обеды и ужины, класть на кутью яйца и ставить воду; без сомнения, яйца и вода были символами древнего языческого поминовения.
XXI
Верования
В наших летописях принятие христианства выставляется как бы без борьбы; кажется «будто Русь, омывшись в купели крещения, тотчас же забыла свой прежний языческий мир со всеми творениями его вымысла». Не совсем так было на деле. К сожалению, нам остались такие отрывки духовного противодействия остаткам язычества со стороны духовных пастырей, что мы по ним не можем себе уяснить теперь ни сущности языческих верований, ни степени их перерождения, ни истории их изменений, ни приложения к разным видам внутренней и внешней жизни. Духовные равным образом порицали и преследовали все, что носило на себе печать язычества, были ли то действительные верования и убеждения или только внешние обряды, игрушки, забавы, потерявшие уже прежний смысл и серьезное значение, точно так как теперь купальный огонь, вожанье козла на Масленице или малороссийское колядованье. Из многого, что осталось и теперь, мы не знаем, то ли значение оно имело в XVI и XVII веках, как в XIX. Выше было показано, что в XVI веке купальское празднество как народная забава с примесью таинственного верования отправлялось во всей силе. Точно так же и языческое веселье: призывание мертвых выразилось в обряде жжения соломы и кликания мертвых, осуждаемом «Стоглавом». В XVII веке во многих местах устраивались разные увеселения – остатки язычества. В 1620 году царь Михаил Федорович велел бросить клич через бирючей, чтобы люди не ходили с кобылками, не сходились на игрища мирские «и кол еды б и овсеня и плуги не кликали». Но соединялся ли с этими забавами какой-нибудь смысл для народа и в какой степени, неизвестно. Дольше и полнее всех языческих верований сохранялись, вероятно, остатки поклонения роду и рожаницам. По свидетельству «Домостроя», в XVI веке еще верили в родословие, в рожаниц. По толкованию в слове св. Григория в сборнике, хранящемся в Кирилло-Белозерском монастыре, видно, что ученые люди старого времени признавали род и рожаниц божествами славяноязычников наравне с упырями и берегинями (известными нам из чешских памятников), Перуном, Хорсом, Мокошью (о которых упоминает нам Нестерова летопись) и вилами, нимфами, о которых фантастические предания сохранились у сербов. Обряды, сопровождавшие поклонение роду и рожаницам, состояли в приношении этим фантастическим существам в жертву хлеба, сыра, меда, кур и какого-то смешанного питья. Обряды эти имели смысл как для рождения, так и для смерти человека. Бабы (воспринимавшие младенцев) варили кашу на собрание рожаницам, в их честь стригли первые волосы у детей; а в память умерших ставили роду и рожаницам особую трапезу. Эта трапеза долго считалась необходимою, хотя в то же время готовили кутейную трапезу, принятую Церковью. Трапеза называлась трапезой роду и рожаницам. Из «Слова христолюбца», хранящегося в Румянцевском музее (№ 181), можно заключить, что поклонение роду и рожаницам сопровождалось разными увеселениями: пляской, музыкой, песнями, зажиганием огней; по крайней мере об этом говорится разом: «Не подобает крестьянам игор бесовских играти: иже есть плясьба, гульба, песни бесовския, и жертвы идольския, иже огневи молятся и вилам, и Мокоши, и Симуреглу, и Перуну, и роду, и рожаницам и всем тем, иже суть им подобна». Что при поклонении роду и рожаницам действительно пели песни, видно из Троицкого сборника XVI века, где в укор говорится: «А вы поете песнь бесовскую роду и рожаницам». В одном старинном переводе пророка Исайи, в тех местах, где еврейский народ порицается за поклонение идолам, эти идолы несколько раз названы родом и рожаницами, с очевидным намерением переводчика применить слова пророка к современным заблуждениям: это показывает, что верование роду и рожаницам держалось долго и сильно. Что собственно разумелось в языческие времена под этими именами, объяснить трудно и было бы здесь неуместно, если бы существование этого пережитка язычества не удерживалось в описываемое нами время. Под родом, по-видимому, следует понимать вообще судьбу или участь – долю. Род употребляется всегда в единственном числе, и, следовательно, по древнему верованию, существовал один род для всех; напротив, рожаницы всегда в множественном числе, и это показывает, что для каждого полагалась своя рожаница. Существовало верование, что в тот день, когда рождался младенец, по влиянию рожаницы, давался ему норов и осуд. Это верование совпало с астрологическими верованиями о влиянии планет на рождение человека; ибо в одном азбуковнике о рожаницах говорится, что «рожаницами еллины называли семь звезд, называемых планиды, и кто в какую планиду родился, тот по той планиде любопрятся предвозвещати нрав младенца». Несомненно, что рожаницы были гении – хранители жизни. Их изображали кумирами, как это видно из выражения: «Служат Богу и волю его творят, а не рожаницам – кумирам суетным». Перед этими-то кумирами отправлялись празднества и трапезы роду и рожаницам.
