— Сержанов вытянет!
— И вы туда же?
— Не я, Нажимов. Ему лучше известно, что может и чего не может Ержан-ага.
Даулетов не понял, что скрывалось в этих словах парторга. Укор или намек? Если укор, то за что? А коли намек, так…
— Намек? — спросил он.
— Считайте, что намек.
— Поясните!
— Потом сами разберетесь.
Уборка шла вовсю. Стрекотали комбайны, гудели грузовики, трактора с тележками и автобусы, развозящие по домам первых горожан, присланных на подмогу.
— Идет дело, — сказал Даулетов, когда «газик» пробегал неторопливо вдоль хлопкового поля. — Два процента должны дать…
— Должны, — согласился секретарь парткома. — Даем, однако, один.
— По сводке?
— Фактически.
— В чем же дело?
На этот вопрос Мамутов не мог ответить. Он сам задавал его себе.
— Загадка какая-то…
— Попытаемся разгадать. Вы, Палван Мамутович, оставайтесь здесь. Изловите бригадира или хотя бы кого-нибудь из комбайнеров и поговорите по душам. Я проеду к Калбаю, попробую у него докопаться до истины.
Мамутов выбрался из «газика», Даулетов покатил дальше. Километрах в двух от того места, где вышел секретарь парткома, лежало поле жамаловской бригады. Картина здесь была та же, что и на соседнем участке. Рокотала хлопкоуборочная машина, гудели грузовики. Только рокот и гул казались приглушенными, словно ветер уносил их на другой край поля. Да и машина-то была одна-единственная и двигалась по рядкам с остановками, как немощный старик, выбивающийся из сил через каждые пять-шесть шагов. Вблизи — ни души. Вдали тоже.
Даулетов решил проехать на участок и выяснить причину странного поведения машины, он уже тронул локоть Реимбая, понуждая его прибавить скорости, но тут заметил голубое пятно, проглядывающее между стеблями придорожного камыша.
— Стоп!
Реимбай затормозил, и Даулетов выбрался из «газика». Голубое пятно теперь было ближе и оказалось всего-навсего бункером хлопкоуборочной машины. Заслоненная стеной камыша, она мирно отдыхала на краю поля: мотор не издавал ни рокота, ни вздоха. А когда Даулетов раздвинул стебли, то убедился, что мирно отдыхал и водитель. Легкий храп доносился из-под хлопкоуборочной машины.
Механизаторов, работающих на хлопкоуборочных машинах, было в хозяйстве не так уж много, и они все уже были известны Даулетову, поэтому опознать спящего не стоило труда. Он глянул под комбайн и увидел не кого иного, как Султана Худайбергенова. Вот тебе и председатель группы народного контроля!
— Султан! — окликнул он водителя.
Без удовольствия, а пожалуй, даже с явным неудовольствием, Султан повернулся на бок и высунул голову из-за огромного колеса, сонно посмотрел на директора:
— Ну?
— Как почивалось? Проснулись? Не окликни я, так бы и прохрапели до конца уборочной.
— Зачем же до конца? До прихода бригадира.
— Без бригадира не знаете, что делать?
— Знаю, да Калбай не разрешает.
Даулетов вошел в хлопковые рядки и утонул по колено в белой пене. Поспел хлопок. Поспел и торопился покинуть тесные сухие коробочки. Казалось, достаточно легкого прикосновения руки или ветерка, чтобы он вырвался на свободу. Наиболее торопливые комочки уже слетели с кустов и прыгали белыми беспомощными птенцами в рядках. Взлететь не могут, тяжелы, а поднять их некому.
— Не разрешает? Вы же народный контроль! Эх, Султан…
— На работе я — рядовой. У меня есть генерал. Он командует.
— А если командует неправильно?
— Устав требует: сначала выполни, потом жалуйся.
— Значит, команда была спать? Заморгал растерянно Худайбергенов.
— Нет, спать не приказывал, — попытался выбраться из глупого положения Худайбергенов. — Но что делать, когда выключен мотор? Не ворон же считать!
— Ворон не пересчитаешь, их просто нет здесь, все на рисовых чеках. Убирать хлопок надо, Султан! Перед вами спелое поле с раскрытыми по всей карте коробочками.
— Этот участок не для меня.
— А для кого?
— Для самого Калбая, наверное.
— Что за чушь! Калбай не механизатор.
— Конечно! Он не сам сядет за штурвал. Найдутся руки. А может, и без штурвала обойдется…
Загадки вывели Даулетова из терпения.
— Зачем темнить! Сговорились, что ли, с Калбаем? Если хитрость какая-то, объясните толком. Мы в трудном положении: вместо двух процентов сдаем в день по одному. По головке а такую работу не погладят…
— Я норму выполняю, — обиженно пояснил водитель. — Даже перевыполняю. И другие ребята не отстают.
— Так в чем же дело?
Вместо ответа — недоуменное пожатие плечами. Сам, видимо, не знал, в чем дело.
— Ну вот что… — Даулетов принял решение — правильное, не правильное, — осмысливать и взвешивать не было времени, торопила горевшая в нем злость. — Включайте мотор — и машину в рядки!
— Жаксылык Даулетович! — взмолился Худайбергенов. — Нехорошо так… Может, у Калбая есть причина задерживать уборку этого участка. Важная причина…
— Слышали приказ? Или нужна команда «генерала»? Так считайте, что перед вами маршал!
— Есть! — подчинился Худайбергенов и полез в кабину. Полез неторопливо, на каждой ступени лесенки, на каждом выступе задерживался, оттягивая время. Надеялся все же, что директор отменит приказ.
И добился своего. Отменил приказ Даулетов. Вернее, не отменил, сама по себе отпала необходимость включать мотор. Из просвета в камыше вынырнул «Москвич» Калбая. Вынырнул и застыл, как осаженный на всем скаку конь. Дверца распахнулась. Калбай, улыбающийся во весь рот, возник перед директором.
— Доброе утро, Жаксылык Даулетович!
— Кабы доброе! Начинаем день с простоя. А что будет к вечеру?
— К вечеру будет план.
Беззаботно так, шутя вроде пообещал Калбай. Строгий тон директора его не смутил.
— Какой план? — сорвался Даулетов. — Мы сдаем от силы один процент, а райком требует два.
— Дадим два.
Каждый раз, выясняя причины срыва сдачи сырца, Даулетов наталкивался на равнодушие, на беззаботность какую-то бригадиров, плановика, бухгалтера. Никого не тревожила опасность. «Соберем, сдадим, выполним!» — скучно отвечали люди. Вот и сейчас Калбай ляпнул: «Дадим два!» Как дадим, когда механизмы простаивают, водители спят? Сказано, чтобы отделаться от занудливого директора или чтоб скрыть некий секрет. Может, действительно сдадут сырца на два процента? Кто их знает? При Сержанове план выполняли, и выполняли досрочно.
— Мне ведь нужны не слова, понимаете, Жамалов?
— Понимаю.
Калбай взял директора за локоть, по-дружески и даже по-братски, и повел его в глубь участка по нетронутым колесами уборочных машин бороздкам.
— Когда райком удумал сдавать по два процента? — довольно фамильярно спросил Калбай.
— Вчера вечером, — не зная, как реагировать на бесцеремонность подчиненного, признался Даулетов.
— Значит, сегодня еще рано. Нынче прибавим половиночку, чтоб видели, как стараемся, и хорош. Опять же на правду похоже. Завтра — один семьдесят — один восемьдесят. Тоже похвально. Ну, а послезавтра — самый раз дать два процента. Нажимов будет доволен, авторитет его поднимется, добился ускорения темпов. И мы молодцами выглядим…
Даулетов слушал болтовню Калбая, возмущаясь и дивясь одновременно. Резонно рассуждал бригадир и знал толк в таких делах, как отношения с райкомом. Психологию Нажи-мова знал, характерец его. Учителем мог быть Даулетову. Даулетову, специалисту, кандидату наук и вообще знатоку сельскохозяйственного производства. Это удивляло. А возмущало то, что Калбай свою тактику строит на хитрости и, возможно, на подлоге. Откуда возьмет он эти два процента?
— Калбай, — сказал Даулетов, — может, вы и три процента способны дать?
— Три много. Не поверит Нажимов. Никто не поверит. Ни одно хозяйство не собирает столько хлопка в день.
— Ну, а если поверят?
— Если поверят, дам три!
— А где возьмете?
— Э-э, Жаксылык Даулетович, тайна пусть останется тайной.
— Сержанову тайна известна?
— Ха, он сам ее изобрел. Насчет тайн Ержан-ага великий мастер.
— А под суд не попадем с таким изобретением?
— Зачем, Жаксылык Даулетович? Никакого обмана. — Приглушив голос, Калбай открыл секрет: — На заготпункт сдаем норму, остальное придерживаем на худой день, как говорится.
— И много придержали?
— Есть кое-что… У меня две дневные нормы, у других, может, и больше.
Не знал Даулетов, как отнестись к признанию Калбая. Виноват вроде бы, прячет сырец, предназначенный для сдачи государству, сведения подает в плановый отдел и бухгалтерию неточные. Тут легко пойти и на злоупотребления. Слышал Даулетов, что некоторые колхозы продают излишки урожая соседним хозяйствам, недобравшим норму. За большие деньги продают. Но и то правда, что хитрит Калбай по необходимости. Как Нажимов командует, так Жамалов и работает.
