До сих пор его не тревожили возможные соперники. Конечно, и другие представители jeunesse dore (Золотая молодежь, фр. – Прим. перев.) заглядывались на прекрасную Бланш Вернон и говорили о ней.
Но Фрэнк Скадамор, уверенный в своем неотъемлемом праве, не боялся соперничества; и один за другим молодые люди, как тающий свет, исчезали с его пути.
Но вот на этот путь упала черная тень в лице человека, достаточно старого, как презрительно заметил Фрэнк, чтобы быть отцом Бланш Вернон! Конечно, дед – это преувеличение.
Этим человеком был Мейнард.
Бывая в Вернон Парке, Скадамор слышал много похвал незнакомцу – слишком много, чтобы Мейнард ему понравился, особенно потому, что похвалы исходили с уст его прелестной кузины. Впервые он встретился с Мейнардом на охоте, и неприязнь его стала осознанной, если не взаимной.
Это была наиболее сильная неприязнь – неприязнь, вызванная ревностью.
Она проявлялась на охотничьем сборе, при стрельбе по фазанам, на площадке для стрельбы из луков, в доме – короче, повсюду.
Как уже известно, Фрэнк пошел вслед за кузиной по лесной тропе. Он следил за каждым ее движением, когда она шла в сопровождении этого чужака, – и сердился на себя за то, что так неразумно ее оставил. Он не слышал их разговора, но видел достаточно, чтобы понять, что это не простая любезность. Всю остальную часть дня он страдал от ревности, и весь следующий день – день ее рождения – тоже; ревновал за обедом, глядя, как она тщетно пытается пробиться взглядом сквозь вазу с цветами; бешено ревновал во время танцев – особенно во время лансье, который она танцевала с человеком, «достаточно старым, чтобы быть ее отцом».
Несмотря на благородную кровь в своих жилах, Скадамор не гнушался того, чтобы держаться к ним поближе и подслушивать!
И кое-что из слов, которыми они обменялись, он слышал.
В отчаянии он решил обо всем рассказать дяде.
Назавтра после дня рождения дочери сэр Джордж не сопровождал своих гостей на охоте. Он извинился, сказав, что дипломатические обязанности заставляют его поработать в библиотеке. Он говорил правду: так оно и было.
Дочь его тоже осталась дома. Как и ожидалось, пришел новый роман – неразрезанный экземпляр, прямо из рук переплетчика.
Бланш сразу схватила книгу; весело попрощавшись со всеми, она убежала к себе в комнату, чтобы провести там весь день!
Мейнард с радостью увидел это, уходя вместе с охотниками. Скадамор, оставшийся дома, тоже видел это – но с горькой ревностью.
Каждый думал о том, какой эффект вызовет книга.
Была уже середина дня; дипломат-баронет работал в библиотеке, готовя ответ на послание из Форейн Оффис, когда ему помешали. Пришел племянник.
Уверенный, что когда-нибудь он станет зятем сэра Джорджа, молодой Скадамор не стал извиняться за свое вторжение.
– В чем дело, Фрэнк? – спросил дипломат, откладывая послание.
– Дело в Бланш, – прямо ответил племянник.
– В Бланш? А что с нею?
– Не могу сказать, что это мое дело, дядя; но оно касается нашей семьи. Она ваша дочь, но она и моя кузина.
Сэр Джордж выпустил документ, упавший на стол; поправил очки на носу; и вопросительно посмотрел на племянника.
– О чем ты говоришь, мой мальчик? – спросил он, после того как некоторое время разглядывал лицо молодого Скадамора.
– Мне стыдно говорить вам об этом, дядя. Но вы могли это заметить так же легко, как и я.
– Но я ничего не заметил. В чем дело?
– Ну, вы пригласили в свой дом человека, который ведет себя не как джентльмен.
– Какого человека?
– Этого капитана Мейнарда, как вы называете его.
– Капитан Мейнард не джентльмен? На каком основании ты это говоришь? Осторожней, племянник. Это серьезное обвинение гостя в моем доме – тем более незнакомца. У меня есть все основания считать его джентльменом.
– Дорогой дядя, мне было бы очень жаль считать не так, как вы, но у меня есть причины думать, что он не джентльмен.
– Рассказывай!
– Ну, прежде всего я позавчера был с Бланш в зарослях. Это когда все пошли стрелять фазанов. Мы разошлись: она пошла домой, а я продолжал охотиться. Этот Мейнард посчитал, что меня уже нет, выскочил из-за падуба и подошел к Бланш. Я уверен, что он там специально ждал такой возможности. Он отказался от охоты и проводил ее домой; и всю дорогу говорил с ней с такой фамильярностью, словно он ее брат.
– У него есть на это право, Фрэнк Скадамор. Он спас ее жизнь.
– Но это не дает ему права говорить то, что он говорил.
Сэр Джордж вздрогнул.
– Что он говорил?
– О, многое. Я имею в виду не в зарослях. То, о чем они тогда говорили, я, конечно, не слышал. Был слишком далеко. Я слышал, как они говорили вчера вечером во время танцев.
– И что ты слышал?
– Они говорили об этой новой книге, которую написал Мейнард. Моя кузина сказала, что ей так хочется прочесть книгу, что она не сможет уснуть ночью. В ответ он сказал, что надеется: после чтения она тоже не сможет уснуть. Дядя, разве чужой человек имеет право так разговаривать с Бланш, а она – его слушать?
Вопрос был излишним; Скадамор понял это, заметив, как изменилось поведение сэра Джорджа, как он сдернул очки с носа.
– Ты все это слышал? – спросил он почти машинально.
– Каждое слово.
– Между моей дочерью и капитаном Мейнардом?
– Я уже сказал это, дядя.
– Тогда никому больше не говори. Держи при себе, Фрэнк, пока мы не поговорим снова. А теперь уходи! У меня правительственное дело, оно требует времени. Иди!
Племянник, так властно выпровоженный, вышел из библиотеки.
Как только он вышел, баронет вскочил со стула; возбужденно расхаживая по комнате, он воскликнул:
– Вот что значить проявить доброту к республиканцу, изменнику своей королевы!
Глава LI
Под гималайским кедром
После дня рождения Бланш Вернон развлечения в доме ее отца не прекратились.
На второй день после дня рождения снова был великолепный званый обед, а после него танцы.
Это сезон сельских развлечений в Англии, когда поля убраны и рента выплачена; когда фермер отдыхает от работы, а сквайр забавляется охотой.
Снова в Вернон Холле собрались знатные гости; снова слышались звуки арф и скрипок и шарканье ног танцующих.
И снова Мейнард танцевал с дочерью баронета.
Она была слишком молода, чтобы принимать участие в таких развлечениях. Но это был дом ее отца, а она его единственная дочь – поэтому ей поневоле пришлось очень рано играть роль хозяйки поместья.
Верная своему обещанию, она прочла роман и высказывала свое мнение волнующемуся автору.
Роман ей понравился, хотя и не чрезмерно. Но этого она не сказала. Только по тону ее слов Мейнард смог об этом догадаться. Что-то в книге, по-видимому, не удовлетворило ее. Он не мог понять, что именно. И был слишком разочарован, чтобы настаивать на объяснении.
Снова они танцевали друг с другом – на этот раз вальс. Хотя девушка выросла в деревне, танцевала она великолепно. Живя по ту сторону Атлантики, она брала уроки у учителей креолов.
Мейнард тоже был хорошим танцором, а она именно такая партнерша, чтобы с ней было радостно танцевать.
Ни о чем не думая, в своей девичьей невинности, она положила голову ему на плечо и продолжала кружиться – и с каждым поворотом сердце его все больше испытывало ее очарование. Девушка и не думала, что за нею наблюдают.
Но за ними – и за нею и за ним – наблюдали; на них смотрели отовсюду и замечали каждое движение. Старые девы, сидя на стульях у стен, разглядывали из через лорнеты, трясли своими фальшивыми локонами и обменивались замечаниями. Молодые леди, выезжающие всего второй сезон, смотрели с завистью; леди Мэри смотрела презрительно, она едва не хмурилась.
«Золотой молодежи» это не нравилось; и меньше всего Скадамору, который мрачно бродил по комнате или стоял, глядя на юбки кузины, как будто готов был разорвать на ней платье!
Он не испытал облегчения, когда вальс кончился.
