— Тем не менее, мне казалось, что вы были счастливы тогда.
— Я? Хотя, может вы и правы. Я был счастлив, потому что не понимал на каком я свете и зачем живу. Мне было все равно и то меня спасало. Впрочем, не будем об этом…..
Устроившись в кресле, глядя на яркие языки пламени в зеве камина, Да-Деган невольно вздохнул.
Фориэ, подойдя, положила руки ему на плечи, касаясь кончиками пальцев прядей волос.
Тряхнув головой, он снова отстранился от ее прикосновений.
— Если Вас не затруднит, — усмехнулся он, — на столе есть ножик. Если хотите доставить мне несколько неприятных минут, можете воспользоваться им. Я все же предпочитаю сталь вашим коготкам, мадам.
— Вы пытаетесь казаться злым, — проговорила Фориэ тихо и весомо.
— А вы вечно пытаетесь влезть в душу.
Молчание обволакивало клубами серого дыма, недосказанность давила склизкими щупальцами спрута. Только потрескивали дрова в камине. Да от нежных прикосновений тепла, разгоняющего кровь, накатывалась расслабляющая, притупляющая злость, нега.
И не хотелось ругаться, спорить. Хотелось, что б этот вечер тянулся как можно дольше. Этот тихий, сумрачный вечер, в чем-то странный и неприятный, а в чем-то похожий на сказку.
— Ты не любишь, когда тебе лезут в душу, — заметила Фориэ тихо.
— Не люблю, — отозвался Да-Деган, глядя на то, как женщина ступает по мягким коврам, словно не в силах выбрать направление и цель.
— Скорее, ты боишься, — отозвалась женщина вновь.
— Я не люблю ворошить прошлое и пугать настоящее. Что же касается будущего, то его просто нет.
— Ты не любишь мечтать?
— Я не верю мечтам, — ответил Да-Деган задумчиво. — Когда-то я мечтал слишком много.
— Они не сбылись? Эти твои мечты?
— Ни одна, — улыбнувшись кончиками губ, Да-Деган погладил пальцами дерево подлокотников. — Хотя, нет. Что-то и сбылось. Но сейчас, зная цену, я посоветовал бы тому, юному Ареттару не мечтать.
— Вот как, — прошептала Фориэ, присев прямо на ковер перед камином.
Отблески огня золотили лицо и волосы женщины. Она, не мигая, смотрела в огонь, словно, как древняя пророчица, пытаясь выпытать у пламени ответ на все свои вопросы.
— Вы никому не верите, — произнесла Фориэ внезапно, все так же неотрывно глядя в огонь. — Играете и куражитесь, стараетесь добиваться своих целей. И все в одиночестве. Неужели вам не нужны друзья? Вы весь в себе…. И порой судите себя слишком строго.
— С чего вы взяли? — усмехнувшись, проговорил Аретт. — У меня есть друзья. Вероэс, Лия, Рэй. Теперь вы. Я ведь вам отчаянно небезразличен, верно? Только признайтесь хоть себе в том, что интересен я Вам не как просто самец. Вас же влечет иное. К примеру, моя бессмертная душа.
— Как самец тоже, — ответила Фориэ, не меняя тональности, все тем же ровным и теплым тоном голоса. — По Рэне ходят слухи о ваших гаремах. О девочках и юношах, готовых ублажать вас по первому зову. Об оргиях, творящихся в стенах этого дома.
— Вы разочарованы, не наблюдая того? — рассмеялся Да-Деган.
— Вы не тот за кого себя выдаете. Все эти скандалы, слухи, передающиеся из уст в уста, все эти домыслы вокруг вашей фигуры….
— Я великий мистификатор, мадам. Поверьте, гораздо спокойнее жить, просто распуская слухи, нежели соответствовать им. Это так утомительно.
Фориэ негромко рассмеялась. А отсмеявшись, стала и снова подошла, на этот раз сев рядом, глядя в его глаза.
— Послушайте, Аретт, вы отгородились от всего мира. Спрятались за высоким забором, а душу прикрыли маской. Вы живете, дышите, ходите, вы бесчинствуете и мучаетесь. И при всем том, пытаетесь убедить весь мир в том, что вы счастливы, что вам плевать на все правила и законы. Но ведь этого нет. Ложь, ложь и еще раз ложь! Кому вы лжете, себе?
Выбивая ноготками странный ритм по подлокотнику, Да-Деган смотрел в полыхающие зеленые глаза, чувствуя как, раскачиваясь, падает в пропасть пол под ним, его кресло, он сам.
— Вы полагаете, что я — несчастен? — произнес Да-Деган глухо. — Оказывается, даже умные женщины, при желании, способны увидеть то, чего нет.
Вздохнув, Фориэ опустила взгляд, обхватив свои плечи руками, сидела, напоминая ему своей хрупкостью фигурки из фарфора, которые недавно привез один из контрабандистов, желая выпросить благосклонности у владельца Иллнуанари.
Фигурки были малы и хрупки, чуть просвечивали на свет, наливаясь сиянием. Он любил смотреть на лукавые лица девушек, на тщательно проработанные кружева, поражаясь, как давным-давно руки ремесленника взяли глину и в этой глине отразили — жизнь….
Несмотря на это любование, на наслаждение красотой, на легкий аромат доверительности, витавший меж ними, Да-Деган вовсе не хотел открываться перед Фориэ.
Встав, он медленно направился к дверям, ведущим в его спальню…
— Вы уходите? — спросила Фориэ, подняв голову.
Он остановился, чувствуя, что не хочет уходить от нее вот так, на грани ссоры, заставив чувствовать себя едва ль не виноватой в его бедах.
— Доброй ночи, моя дорогая, светлых вам снов, — произнес он низковатым мягким голосом. — Время позднее, а я не спал три ночи.
Поднявшись, Фориэ подошла к нему, так и не смея поднять взгляда.
— Обнимите меня, — произнесла она, уткнувшись лицом в его плечо. — Не будьте так безразличны. Я люблю Вас. Я же люблю….
Рука коснулась ее волос. Эта рука, сильная и удивительно нежная, мягко, словно локоны ребенка ласкала ее пряди.
Подняв голову, Фориэ посмотрела в стылые серые глаза и не заметила стали и льда. Мягкое, мерцающее тепло, как отблески огня танцевало в его очах. Он смотрел… странно, словно отец, наблюдавший за дочерью. И от этого стало внезапно горько и больно.
— Я люблю Вас, — произнесла женщина упрямо и неожиданно для самой себя, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его губ, обхватив точеное, прекрасное лицо, внезапно заледеневшими руками.
Словно ударили поддых, словно содрогнулась земля, словно взрывом разметало его спокойствие и уверенность в собственных силах.
Поцелуй…, прикосновенье губ, жар дыхания, обещание страсти…. Как хотелось ответить, как было невмочь. Горечью, жгучим ядом рвалось изнутри — то ли желчь, то ли боль, то ли жидкий огонь, напомнив, одним мигом отрезвив, заставив отпрянуть на последних каплях самоконтроля.
Стоя в дверях, он смотрел на удивленное, недоуменное ее лицо. В эти полные влаги зеленые глаза. И было дурно, было плохо, физически плохо, как тогда, когда воины Эрмэ, не стесняясь, не сдерживая силы, били, выбивая дыхание из плоти, гордость из духа и желание жить.
Горели, словно ошпаренные, губы. Горело лицо. Схватившись за горло, Аретт пытался ухватить хоть каплю воздуха, что б восстановить дыхание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
