Баранова Наталья Валерьевна
Игры с Судьбой
книга 3 (начало)
1.
Весь испещрен закорючками букв белый бумажный лист. Слова — как рассыпанный бисер. Меж бисера — строгие колонны математических формул.
Невозмутимо лицо Хэлдара. Сидит в кресле напротив, потягивает рубиновое вино, эту солнечную, хмельную влагу. Но не сонные, не хмельные синие глаза. И внимательные, и ожидающие.
И самую малость подвинуть губы к улыбке, показав благосклонность. Не переборщить бы! Не показать неистовой, хмельной радости, что сильнее вина бьет в голову, кружа.
Утром пришел ответ, украшенный вензелем Императора, сильным и четким росчерком руки, что более привыкла к стали, чем к стило. И свалилась безмерная тяжесть с плеч, перестало гнуть к земле, отнимая надежду. Почти год бился в стену, уговаривая, улещая, споря с Локитой. Полгода… разве что песни не пел. Позволил Император строить флот. Не торговый — военный. Чувствует зверь запах скорых битв, запах крови, волнений!
Свалилась одна глыба, да вместо нее нарастает иная. И только грустно кривить губы, понимая, что никто, никогда и крохи груза не возьмет с его плеч, не облегчит путь. И лишь одна мысль бьется пойманной птицей. Успеть бы! Успеть!
Закрыть глаза и вспоминать…..
Купаться в неге океанов Ирдала, растворяться в его облаках, плыть в хрустальной ладье по зеркальным водам речушек Софро, впитывать, каждой клеточкой впитывать свет солнц Тагу-Ангото, рассыпать золотой песок Сиоль-Со…. А супротив — душный смрад Эрмэ. Мир, который и миром назвать нельзя!
И пусть равнодушно смотрят глаза, и ровно бьется сердце — то маска, которую сбросить нельзя, пока не прошло время чумного черного карнавала.
Но душа кровоточит, пошла нарывами, язвами. Сколько раз среди мира, среди людей, ловил себя на мысли, что душа кричит от боли, и неслышим этот крик, никому не слышен! И, хвала небесам, что так!
Не перестают псы Императора терзать Лигу. Не далее недели назад с хмелем, с дурью, с хищной жаждой юной и алой крови прошла стая мимо Юмафэ. Разрушила поселки и города. Оставила на месте цветущей планеты пепелище. И ведь никакого проку нападать не было. Ничем не примечательна планета, но Катаки эта мысль не остановила.
Подойдя к окну рассматривать беседки, увитые плющом, отражавшиеся в черной глади прудов. Скользить взглядом по неге и уюту своего маленького мирка. Мечтать о покое. Только будет ли еще покой?
В темноте горели фонари, изливали неяркий желтовато-оранжевый свет, золотили черное покрывало ночи.
Красив был дом. Словно птица Феникс возродился из пепла. Белые мраморные стены украшены затейливой резьбой. Шелестит кронами молодой сад. Благоухает жасмин, плывет по воздуху аромат роз. Но и в воздухе эдема чувствуется горький запах полыни.
И в саду, средь говорливой кристальной воды, под малахитовым куполом сада не найти ни покоя себе, ни прощения. И совсем иначе, чем когда-то смотрят глаза. Даже год назад смотрели не так. А сегодня — только лед, только холод.
Верен Пес Императору. Самому себе — не так верен. Стоит Хозяину бросить взгляд — несется вприпрыжку, садится подле ног, смотрит, внимая каждое слово. Эх, благородный белый королевский дог, что выкормлен кровью! Одного не знает Хозяин, не ведает. Только и преданно заглядывая в глаза можно мечтать перегрызть горло! Повиливая хвостом мечтать ударить, повалить в грязь. Да не в шутку. Всерьез. Так, что б больше Хозяину не подняться.
Потерев усталые глаза, Да-Деган обернулся к Хэлдару.
— Вы что-то сказали?
— Я хотел бы увидеть Рейнара.
Покачать головой, улыбнувшись, мягко. То ли обещая, но больше отказывая или наказывая неопределенностью, и только стылая нежность розовеет на губах.
Царапает осколочек льда душу. Рейнар! Как должен ненавидеть и презирать его мальчишка! За комфортный плен, за плотную стену опеки, отделившую от того, кто так дорог. За пустоту, которая окружила, подступив вплотную.
— Вы обещали мне! — вновь произнес Хэлдар уперто.
Усмехнувшись, прищелкнуть пальцами, занавесив лицо маской иронии, спросить насмешливо, голосом беззаботно чирикающей птахи:
— Это было? Когда?
Рассмеяться негромко, глядя на злость, отразившуюся в лице Хэлдара, на недоумение, оторопь и гнев.
— Вы подлец, Дагги!
— Однако! — произнести, не пряча иронии, не тая насмешки, не теряя даже на миг беззаботности тона и легковесности фраз.
Подлец…. А ведь все верно, все так. И не завись от его капризов и прихотей Рэна — ни один бы не пришел в его дом. А, унижаясь просить…..
Вспомнилось лицо Ордо, потерянный взгляд, смирённая гордыня. Потухший огонь под золой.
Нет, не могли они без него, никак не могли. А он и не пытался сгладить углы, засыпать песком дружелюбия трещины отчуждения. Он бесстыдно напоминал, гордо подняв голову и смеясь в лицо, о годах, проведенных в форте. О давящих черных стенах над головой, об ледяной воде. Об отчаянии своем и боли. О всем том, что было утеряно и чего не вернуть.
Кружили в выси над Рэной корабли его флота, обеспечивая лояльность и смирение. Железной рукой приходилось держать пиратов Иллнуанари, за малейшие проступки против рэан и расстреливая, и вешая, но, если б не страх перед неотвратимостью наказания — ничего б не осталось от той, старой Рэны, которую помнил, о которой скучал. Превратили б контрабандисты планету в притон, выпили б все соки.
Вновь скривились губы, словно вместо вина хлебнул уксуса. Посмотрел на Хэлдара не скрывая издевки.
— Значит, желаешь увидеть Рейнара? — а голос чуть слаще. Чуть мягче. Нет, не обещание в голосе — нотки презрительной насмешки и намек. Слабый намек на сочувствие. — Ну, пойдем, полюбуешься.
Провести по застеленным коврами коридорам, распахнуть неприметную дверь, ведущую в покои юноши. Склонить спину в шутовском поклоне, пропуская вперед Хэлдара, захлопнуть дверь, войдя следом.
Обернулся на звук Рэй, дрогнули черные ресницы, упал камнепадом вздох, поднялся юноша на ноги, не удержавшись в холодном и наносном равнодушии. В презрительном высокомерии. Вскочил, словно выстрелила пружина. Стоял, не скрывая ни волнения, ни острой нежданной радости, заставивших ярко, так ярко сиять глаза!.
Тянулся миг — то ли год, то ли вечность.
Усмехнуться б, как раньше — иронично и криво, каркнуть что-то, придя на помощь мальчишке, помогая спрятать чувства, вздернуть иронично бровь. И нужно было, да не смог, глядя, как меняются лица, словно коснулся их, обоих луч света.
Куда делись все привитые мальчишке манеры высокорожденного? Испарилась холодная надменность, утекла утренним туманом. Равнодушие? Его и не было. И ни шелка, ни драгоценности не обманут самый рассеянный взгляд. Как не обманет сияние золота. Видел бы сейчас хоть один Властитель Рейнара — ни за что б не упустил этого знания, этой силы, этой власти над чужой душой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
