Космогония, как и астрономия, должна быть прежде всего наблюдательной наукой. Именно потому, что была забыта эта основная истина и принята без малейших серьезных доказательств модель конечной и неограничейнной вселенной Эйнштейна, так много честных ученых оказались в конечном итоге на поводу у идеалистов и стали прославлять вместе с ними религиозные таинства «начального момента».
Перед лицом всех вихляний в науке под натиском буржуазной идеологии пример советских ученых показывает всю пользу, которую можно извлечь благодаря сознательному и постоянному сохранению истинно научной позиции, когда теоретические исследования не вырождаются в бесплодный математический формализм и всегда имеют под собой солидное основание в виде результатов большого числа согласующихся наблюдений. Можно быть уверенным, что если бы В. А. Амбарцумян и Б. Е. Маркарян вместо того, чтобы изучать звездные ассоциации, начали бы забавляться расчетами всех возможных в течение веков колебаний воображаемого радиуса вселенной, мы до сих пор были бы в неведении относительно группового рождения звезд и не знали бы, что звезды продолжают рождаться на наших глазах. Точно так же, если бы В. Г. Фесенков и О. Ю. Шмидт посвятили все свое время изучению вопроса о появлении тяжелых элементов в знаменитый «начальный момент», они не выдвинули бы гипотез ни о развитии туманностей, вплоть до образования звезд, ни о происхождении нашей Земли и других планет.
Победы, завоеванные в последние годы советской наукой в такой области, как космогония, объясняются не только совершенной технической аппаратурой, которую социалистическое общество предоставило в распоряжение своих ученых, но в равной мере обязаны правильной философской позиции этих ученых. Но эта позиция не могла бы быть сколько-нибудь выдержана без той неоценимой помощи, которую дает глубокое изучение диалектического материализма Маркса и Энгельса — яркого маяка как на пути научного прогресса, так и на пути социальных преобразований. Именно благодаря учению создателей научного социализма астрономы СССР вполне сумели избежать бесплодного формализма и замаскированного идеализма, которые принесли столько вреда в других странах. Именно благодаря диалектическому материализму они смогли отбросить неоправданные и более или менее антропоцентрические гипотезы о вселенной, а также фантастические теории о конечном времени. Наконец, благодаря диалектическому материализму они смогли обнаружить те внутренние противоречия, те критические пункты тех явлений, которые многие ученые хотели, наоборот, обобщить с целью построения теории однообразной эволюции всей вселенной в одном-единственном направлении. Большие успехи, достигнутые в СССР в области космогонии, показывают, таким образом, со всей ясностью, что, как писал Энгельс, «к диалектическому пониманию (природы. — П. Л.) можно прийти, будучи вынужденным к этому накопляющимся фактическим материалом естествознания; но его легче достигнуть, если к диалектическому характеру естественно-научных фактов подойти с пониманием законов диалектического мышления».[146]
Пусть этот большой урок, который нам преподносит советская наука, будет правильно понят за пределами СССР и позволит ученым всего мира успешнее трудиться сообща над широким и смелым диалектическим синтезом и области космогонии, близкое появление которого мы предчувствуем, и который даст человеку возможность бросить более уверенный взгляд на мир звезд и более смело пойти в наступление на новые проблемы, добиваясь все более и более полного познания природы.
Приложение
Пий XII и наука[147]
Речь, произнесенная папой Пием XII 22 ноября 1951 г. в Папской Академии наук, вызвала немалый шум как в католических кругах, так и среди неверующих. О ней заговорили даже газеты. Но, пожалуй, наибольший эффект она произвела на ученых. Действительно, впервые после образования католической церкви произошло то, что сам папа категорически отказался от буквы священного писания с целью приспособить для защиты религиозной веры некоторые результаты новейших научных исследований.
До сих пор Пий XII удовлетворялся, как и его предшественники, тем, что защищал изо всех сил положения библии, приходившие все более и более в противоречив с открытиями современной науки. Правда, Пий XII обращался с этими положениями, пожалуй, более вольно, чем многие его предшественники. В своем послании Humani Generis от 12 августа 1950 г. он подходит с большой осторожностью к вопросу об эволюции человека. Он говорит, что«…католическая вера нас обязывает считать, что души созданы непосредственно богом»; но можно было рассмотреть «в какой мере она (эволюционная теория. — П. Л.) исследует вопрос о том, произошло ли человеческое тело из уже существующей живой материи».
Но после этой, казалось, бы серьезной уступки папа сразу отступает назад: «Верующие, — заявил он, — не могут принять учение, приверженцы которого утверждают, что на Земле существовали после Адама люди, не являющиеся прямыми потомками Адама как первого отца, или подразумевают под Адамом всю совокупность первых отцов». Эта противоречивая позиция папы, предполагающего возможность эволюции видов, но целиком отказывающегося от прямого следствия этой эволюции, — могла бы вызвать у ученых улыбку; однако это стремление сохранить основы христианской веры им должно показаться более заслуживающим внимание, чем недавняя неуклюжая попытка поставить на службу религии физику и астрономию.
Удивление, вызванное речью 22 ноября, было велико также по причине выбора той области науки, в которой Пий XII развертывает свое наступление. Действительно, большая часть речи папы была посвящена строению, происхождению и эволюции вселенной, т. е. всей серии злополучных для католической церкви проблем, история которых хранит так много неприятных для церкви воспоминаний, что уже с давних пор наиболее видные церковные авторитеты относятся к этим проблемам весьма осмотрительно. Краткий исторический обзор позволит читателю лучше понять, что же удивительного было и последнем выступлении папы.
Если обратиться к первым векам христианства, то в то время еще можно было встретиться с различными мнениями о сотворении мира. По Тертуллию и Оригену, находившимся под влиянием идей Платона, бог лишь привел в порядок существовавший ранее хаос. Святой Базилий идет даже далее, прибавляя к этому хаосу некую духовную материю, которая послужила материалом при создании ангелов. Но эта интерпретация книги Бытия (впрочем, лучше согласующаяся с ее самыми первыми редакциями) ни в какой мере не ставила под сомнение ясные утверждения, имеющиеся в священных текстах относительно того, в каком порядке проходило сотворение мира и как оно протекало во времени.[148]
Основы, на которых покоилась столь долгое время позиция католической церкви в этих вопросах, были выработаны в средние века — в тот период, когда феодальный мир создавал свою идеологию, которую он хотел считать окончательной. Ученые мужи той эпохи снова и снова твердили о правильности священного писания, всячески поддерживая тезисы о сотворении мира из ничего, о буквальной точности исторического рассказа в книге Бытия, но в то же время целиком отбрасывая учения Тертуллия и Оригена.
Однако, поскольку Аристотель, их великий авторитет, верил как в вечность материи, так и в вечность того, кто привел ее в движение — бога, то и эти ученые мужи считали, что вселенная могла быть вечной. Существование начала нельзя было доказать с помощью разума. Утверждать об этом начале позволяла только библия. Одним из тех, кто высказывался на этот счет наиболее определенно, был Фома Аквинский, на которого постоянно ссылается в своей речи 22 ноября Пий XII.
«В начало мира, — говорил Фома Аквинский, — можно верить, но его нельзя ни доказать, ни постичь разумом».
Противоречия, существующие между книгой Бытия, с одной стороны, и научными и философскими взглядами Аристотеля, с другой, еще позволяли теологам того времени вести дискуссии, которые вследствие почти полного отсутствия естественных наук не представляли опасности для религии. Но когда борьба между средневековым феодализмом и рождающейся буржуазией, между традиционной верой и критическим разумом стала более острой, эти дискуссии должны были прекратиться. Тридентский вселенский собор,[149] явивший собой кульминационную точку движения противников религиозной реформы, снова возвратился во всех вопросах к букве священного писания, прокомментированного в 1622 г. иезуитом Суарецом в его «Tractatus de opere sex dierum».
Догматическая непримиримость церкви стала тогда настоящим препятствием для развития возрождающейся науки, в частности, астрономии и биологии. Коперник открыл истинное строение солнечной системы уже в 1543 г. Но в то время, как Галилей стремился ее распространить среди широких масс, инквизиция предала ее в 1616 г. проклятию. И понадобились долгие годы борьбы, чтобы теория Коперника могла свободно излагаться всеми учеными. Еще долгое время должны были звучать в ушах астрономов категорические слова приговора, вынесенного знаменитейшему итальянскому физику 22 июня 1633 г. трибуналом Святой Инквизиции:
