рождается полный человек, «человек в полном составе своего существа» [ПТП 2014: 431].
Мы вернулись туда же, к теме того, как устроена такая опора, как философское высказывание, философский текст. Выше мы уже ссылались на опыт поэтов, на опыт театра. А как устроена такая опора, как философский концепт? Как устроена эта форма, держащая как-то бодрствующего мыслителя, М. К.? Пока у нас есть только такой ответ, сформулированный выше – философ держит себя силой и предельностью чистой мысли-поступка, то есть силой личности. И никакая поэтическая форма его не держит. Но чего-то нам в таком ответе не хватает. Пометим это, поставим зарубку и пойдём дальше.
Уникальная связь
Пока же, ещё раз делает промежуточный вывод М. К., если с нами совершился какой-то акт мышления, то «в нём было всё, что потом когда-либо в нём будет» [ПТП 2014: 433]. Более того (это к вопросу о том, что не имеет смысла говорить о заимствовании или влиянии) – если мы как следует потрудимся, то есть, совершим попытку полного присутствия, то мы испытаем то, что испытывали и другие. Потому и возникает ощущение переклички помимо знания текстов. Происходит перекличка и сцепка событийного опыта. В этом смысле «в философии вообще нет ничего нового, так же как ничего нового нет в любви, в дружбе, в чести, в достоинстве» [ПТП 2014: 433].
Потому, как неоднократно М. К. замечал, опыт не рождается в тексте. И сам текст не существует никогда сам по себе. Нуден опыт чтения текста. Сначала опыт проживается, а потом при встрече с текстом посредством актов воспроизводства и восстановления из текста опыта мы начинаем читать и узнавать в другом авторе себя или не узнавать. Как М. К. читал в М. Прусте себя, пометив в «Авторском» важнейшее замечание: «<…> Читать в себе! – я читал, вот все, что я могу сказать. Читать себя в чужой душе (вроде чтения вслух с комментариями); то, что я узнаю, то, что удается прочитать, это – я <…>» [ПТП 2014: 1041].
Я вспоминаю свой опыт многолетнего общения и работы с аспирантами. Они испытывают серьезные трудности при формулировании научной проблемы в своих исследованиях (которые в большинстве случаев, конечно, квазиисследования). Аспирант, берущийся за какую-то тему, обсуждает её в принципе вне какой-либо проблемы. Он просто читает тексты. Одна аспирантка призналась – вот она прочитала 400 текстов разных авторов по теме, но она не понимает, зачем это всё, зачем ей этот ворох текстов, и где же ей взять проблему, на чём остановиться. Но до чтения текстов она не проделывала минимального опыта осмысления себя и понимания того, зачем ей вообще это всё, что она хочет понять и осмыслить. Она сразу бросилась читать. Это чтение превращается в самоцельное и бессмысленное занятие. И тогда человеку приходится делать остановку, и далее идти обратным ходом, отрезая прочитанное, как бы снимая слой за слоем наносное и чужое, пытаясь найти себя. Ситуация усложняется тем, что многие аспиранты находятся вне профессиональной деятельности. Они так и продолжают находиться в учебном режиме со студенчества – читают чужие книжки, сдают экзамены и зачеты, и так несколько лет. Пишут дипломы, состоящие из пересказа чужих книг и так и не выходят ни на личный, ни на профессиональный уровень самоопределения. А потому так и не понимают – что значит сформулировать проблему для научного исследования и где вообще находится проблема, где она рождается, продолжая думать, что проблемы рождаются при чтении чужих текстов.
«То, что мы называем реальностью, – это некая связь между ощущениями и воспоминаниями, которые в одно и то же время окружают нас, связь, отринувшая простое синематографическое видение, что тем дальше отходит от истины, чем больше претендует на слияние с нею – единственная связь, которую должен отыскать писатель, чтобы навсегда соединить в своей фразе два различных понятия»
(ОВ: 208).
Итак, дальше после ряда ответвлений и отвлечений, в которых я как-то начал плутать и терять тропинку, М. К. выходит снова на новом витке мысли на важнейшую тему – тему выделения некоей единицы пути. Вот есть шаги, раз, два, три… А есть некие единицы, из которых состоит путь, точнее, эти единицы этот путь как-то ритмизуют. Как речь состоит из смысловых кусков, крепящих целое, как произведение, его архитектоника, состоит из определённых частей, крепящих целое, так и путь состоит из таких тактов, отрезков.
На эту ему М. К. выходит через иную постоянную тему М. Пруста – тему реальности. Что есть действительно реальное, а не мнимое, не кажущееся? Каков я есть на самом деле, а не тот, мнящий о себе нечто? Реальность есть связка того актуального опыта, что со мной происходит, с ощущениями и событиями, с одной стороны, и воспоминаний об этом опыте, с другой стороны. Сам по себе актуальный опыт ещё не реальность. Но и воспоминания также не дают представления о реальности, они могут быть мнимыми и ложными. Необходимо выстроить усилием произведения связь между опытом и воспоминанием о нём. И в такой связи постоянно проводится непрерывная коррекция, поскольку при воспоминании возникает кривизна представления, кривизна упаковки. Такая связка возможна как единственное, уникальное соотношение между опытом и воспоминанием о нём.
М. К. называет то, что в памяти собирается (чувства, запахи, звуки, отрывки, слова, образы, разного рода всполохи сознания, в общем весь ворох прошлого) – историческим объемом [ПТП 2014: 438]. Понятно, что возникает кривизна памяти, кривая этого «страстного свидания с самим собой», потому что происходят изломы как опыта, так и воспоминаний. Задача писателя – осуществить эту единственную связь, выпрямить кривизну памяти, связанную с разного рода соблазнами (и потому искривлениями), посредством своей поэтической фразы, своего произведения. Только такое выпрямление в связке-произведении становится реальностью, то есть ответом на вопрос – кто я есть на самом деле.
Но наше существо стремится искривить свой собственный опыт, отдаляясь от самого себя по кривой, в силу чего «все время умирает в тех мирах, в которые заводит его эта кривая, он все время умирает перед самим собой, то есть перед истинным смыслом того впечатления, которое было» [ПТП 2014: 440].
Поэтому проблема опыта Пруста – это проблема выпрямления кривой с тем, чтобы вернуть исходную точку впечатления, из которой оно вышло. Выпрямление означает не укорачивание пути, а восстановление истинного исходного смысла произошедшего. Такое восстановление невозможно проделать автоматически, а только за счет создания произведения, особой машины, а «короткий путь – тот, который кажется кривым, а в
