– Какая жалость, Кэти, – говорю я.
– Знаю, бабушка, знаю. – Внучка утешает меня.
Она кладет на стол скомканную салфетку, и та сама собой разворачивается, напоминая мне пластилин, с которым играют дети.
– Никак не могу связаться с мамой, – говорит Кэти и прикладывает что-то к уху. – Она, наверное, звонит в полицию.
– А что это такое у тебя рядом с ухом? – спрашиваю я. – Раковина? Кого ты в ней хочешь услышать?
Раковина была у Дугласа, я очень хорошо ее помню. Я видела, как он нашел ее в сумке у Сьюки. Он все обыскал, а она была под подкладкой. Он приложил ее к уху и услышал голос моей сестры, и она сказала ему, что встретила человека, за которого выйдет замуж.
– Очень удобная вещь, – отвечает Кэти. – Но, боюсь, это всего лишь телефон. И в данный момент я слушаю женский голос, сообщающий мне, что набранный мной номер в данный момент занят. Ничего страшного. Через несколько минут мы пойдем домой. Как только ты допьешь свой кофе.
– Кофе очень полезен для памяти, – говорю я.
Кэти улыбается и снова садится. Мне хочется сказать ей, что я забыла, зачем мы пришли сюда. Но она выглядит такой счастливой, и я не знаю, как она может отреагировать. Кэти берет обеими руками свою чашку и делает глоток. Лак у нее на ногтях облупился. Ногти очень короткие, и у меня возникает вопрос: она обкусывает их или просто остригает? Остригает, а затем складывает в коробку. Каждый ноготок в отдельную маленькую коробочку.
– Твой кофе остынет, – замечает Кэти.
Я крепко сжимаю кулаки, пряча ногти. Они впиваются мне в кожу. И мне не сразу удается их разжать. Я просовываю один палец в крошечную ручку, от которой, как выясняется, совсем мало толку. Чашка большая и тяжелая, и я проливаю кофе на полированную деревянную столешницу.
– Ой! – вскрикивает Кэти и вскакивает, чтобы удержать чашку. Хелен в подобной ситуации обязательно издала бы какое-нибудь раздраженное восклицание. Но Кэти просто смеется.
– Слишком велика для твоих рук? – говорит она, и я чувствую себя не столько неуклюжей, сколько очень слабой. – Давай я тебе помогу.
Она скатывает кусок пластилина в жгут и уходит. На поверхности чая коричневый цвет проникает в белый, словно впитываясь в кусок сахара. Кэти возвращается с маленькой чашечкой.
– Это чашка для эспрессо, – говорит она. – Можно воспользоваться ею, чтобы понемногу отливать из большой чашки.
Она отливает кофе в маленькую чашку и с улыбкой протягивает ее мне. Я делаю глоток теплой жидкости и чувствую себя великаном из сказки. Не могу сдержать улыбки, глядя на Кэти. Когда чашка опустела, внучка снова доливает ее. Но мне никак не удается вспомнить, зачем мы сюда пришли.
– Ну, нам, наверное, пора, – говорит Кэти. – Но вначале тебе нужно сходить в туалет, верно?
Я встаю, чтобы сделать то, что она мне советует. На двери женского туалета вырезано изображение девочки. Внутри какая-то сгорбленная старуха в свитере. Я делаю шаг в сторону, чтобы пропустить ее, но она тоже делает шаг в сторону. Я отступаю назад, и она тоже. Я подхожу ближе. Оказывается, что это мое собственное отражение в зеркале. Я протягиваю руку, чтобы потереть ту часть стекла, на которой отражаются мои губы, я хочу оставить на нем пятно, чтобы создавалось впечатление, будто у меня на губах размазана помада. Захожу в кабинку. Как же трудно закрыть дверцу! На мне как будто слишком много разных слоев одежды. Но как только мне удается закрыть за собой дверь, я уже больше не хочу отсюда уходить. Здесь так уютно и безопасно, словно в кладовке у мамы.
На обратном пути я смотрюсь в зеркало. У меня вроде бы была губная помада и она размазалась. Мне становится не по себе из-за этого. Обычно я не пользуюсь губной помадой, не терплю, когда она размазывается по всему рту. Я отрываю кусок туалетной бумаги и вытираю ею губы и, перед тем как выйти из туалета, споласкиваю под краном пальцы. За дверью кофейня. Я не узнаю ее. Хватаюсь за сумку и беспокойно оглядываю помещение. Где-то здесь должна быть Хелен, но я не могу ее найти.
– Сюда, бабушка.
Какая-то девушка. Она очень похожа на Хелен, но значительно моложе. У нее светлые кудряшки и пирсинг в губе. Она улыбается мне и словно хочет задать какой-то вопрос.
– Пойдем? – спрашивает она. – Ты сможешь дойти? Автобусная остановка через дорогу.
Она протягивает мне куртку, не мою, но я позволяю девушке набросить ее мне на плечи. Мне не хочется ничего говорить. Надеюсь, владелец куртки не против. Молодая Хелен ведет меня к выходу. Она идет впереди, но постоянно протягивает руку назад, чтобы убедиться, что я следую за ней. Мы доходим до автобусной остановки.
– Ты знаешь, – спрашиваю я, когда мне удается немного отдышаться, – где лучше всего сажать кабачки?
Она улыбается и пожимает плечами.
– Не знаю. Спроси у мамы. Хотя все-таки, наверное, не стоит. Подобные вопросы выводят ее из себя. Это все равно что спросить у нее, где Элизабет.
Она взвизгивает от удовольствия при мысли о таком вопросе и помогает мне сесть на скамейку. Автобус приходит довольно быстро, и Хелен, или кто она там такая, без труда находит мой проездной в сумке.
– Куда ты меня везешь? – спрашиваю я.
Я несколько раз задаю ей этот вопрос, но не могу расслышать ответ. Я надеюсь, что мы едем туда, где есть чай. Сегодняшнее путешествие меня страшно утомило. И мне так хочется выпить чашечку чаю. Мы выходим из автобуса и проходим пешком несколько улиц. Прямо посередине дороги валяется много мусора. В основном газеты. Полагаю, что мусорщики сегодня утром все-таки приезжали. Хелен подводит меня к дому. Это новый дом, недавно построенный. Мне он не нравится. Мне никогда не нравились новые дома. Никогда не знаешь, что спрятано под ними. У Элизабет тоже новый дом, и он мне не нравится.
– Хелен, здесь что-то не то, – замечаю я. – Это не мой дом.
– Я Кэти, бабушка, – отвечает она. – И теперь ты живешь с нами. Помнишь? Ты же переехала к нам.
Я оглядываюсь на дорогу. Мусор там скапливается вокруг уличного фонаря. И внезапно я вспоминаю, что мне нужно сделать.
– О, Хелен, мне нужно поехать в город, – говорю я, поворачиваясь. – Мне нужно поехать в тот офис.
– В какой офис, бабушка? Это невозможно. Мы же уже дома.
– Я должна поехать в офис «Эха», – отвечаю я.
– Зачем? Ты что, собираешься разносить газеты?
Я не могу улыбаться. Дело чрезвычайно важное, и я ни в коем случае не должна о нем забыть.
– Нет, – говорю я. – Мне необходимо поместить одну из этих вещей в газету. Для Элизабет. – Я никак не могу вспомнить нужное слово. – И сообщить, что я ее ищу.
– Что? – переспрашивает Хелен, она идет рядом со мной. – Что-то типа объявления?
Я не уверена, правильно ли она выражает мои мысли, но согласно киваю.
– Не думаю, что это хорошая идея, – отвечает она. – Мне кажется, что маме она не понравится.
– А разве я не твоя мама? – спрашиваю я.
– Нет, ты моя бабушка. Я – Кэти. Кэти, твоя внучка.
Я останавливаюсь и гляжу ей в лицо. Да, я узнаю ее. Конечно, узнаю. Но если не считать пирсинга в губе, она со своими светлыми локонами вполне могла бы сойти за Хелен много лет назад. Вот только выглядит она заметно счастливее. Моя дочь, по-видимому, совсем неплохая мать. По крайней мере, лучше, чем когда-то была я.
Мы возвращаемся к новому зданию. Дорога усыпана семенами, головка подсолнечника отвалилась и лежит на стене. Кэти вытаскивает ключ.
– Здесь какая-то ошибка, – говорю я ей. – Это не мой дом.
Кэти сжимает мою руку.
– Все равно давай зайдем ненадолго, бабушка, – просит она. – Мама сказала, что купила кофейный пирог.
– Я не люблю кофейные пироги.
– Ну а как насчет бананового сэндвича? Вчера он тебе понравился.
– О да, верно, – подтверждаю я.
В пору моего детства банановые сэндвичи были настоящим деликатесом, и я частенько просила их вместо обеда. Хорошо помню, как рассчитывала получить банановый сэндвич на ленч в тот день, когда снова встретила Нэнси, ту самую Нэнси из вокзальной гостиницы.
Я стояла в очереди за овощами. Очередь была длинная, а снаружи выстроился ряд колясок; из каждой выглядывала маленькая головка, которая время от времени писком звала свою маму. Все стояли за бананами, которые грудой лежали на витрине. Груда была огромная, и как-то сама собой возникала уверенность, что и мне обязательно что-то достанется, но я все-таки старалась особенно не думать о бананах, чтобы не сглазить. Я прислонилась к кирпичной стене и стала строить рожи детям в колясках. Аромат разогретых солнцем фруктов окатывал меня, подобно потокам воды.
Мама послала меня сюда с набором наших продовольственных карточек, так как ей с отцом пришлось провести целый день в полиции, которая занималась поисками Сьюки. Сержант Нидхэм предложил проследить путь моей сестры от дома до гостиницы и от гостиницы до нашего дома, чтобы отыскать те места, где она могла «пропасть». Мне в голову пришла блестящая догадка – сержант предлагает подобные вещи, просто чтобы чем-то нас занять, но маме я, конечно, ничего не сказала. Создавалось впечатление, что впервые за несколько месяцев у нее появилась надежда, но у меня не хватило духу сообщить ей, что я сама уже несколько раз обошла все эти дороги, пытаясь отыскать ответ.
