— А у вас?
— У меня — против богатых самоуверенных кретинов. Так что там отморозки?
Дорожка спустилась к шоссе, мы бежим рядом, стараясь держаться у обочины.
— Я не точно выразился. Для нормального мужика цель имеет почти абсолютное значение. То есть он должен достичь ее во что бы то ни стало!
— «Пройти по трупам»?
— Нет. Никакая цель не оправдывает убийства. Но без воинов — нельзя. Очень многие не могут себя защитить. Если война.
— Хм… А война всегда.
— Сколько вам лет?
— Задавать такой вопрос девушке…
— Я все же старше. Потому помню, что была и невойна.
— Нет, Сережа. Война и тогда была, только не для вас. Для вас было детство. И вы помните его, как состояние невойны. А я помню себя девчонкой в пионерском лагере — пионерию я застала — и для меня было детство… А война тогда была — ребята погибали в Афганистане, я про это даже слышала, но для меня-то ее не было! Не так?
— Так.
Я помню… Помню, как вжимался щекой в землю, а сверху шелестел снаряд, и я с замиранием ждал грохота взрыва… Но земля была чужая… Афган?.. Нет.
Никаких ассоциаций. Совершенно.
— Тогда как же с абсолютной целью? Молчите?
— Собираюсь с мыслями…
— А есть, что собирать?
— Надеюсь.
— Ну и?..
— Цель должна быть достойной.
— Переведите.
— Благородной.
— Старушку через улицу перевести? Или — девчонку на подъемчике «сделать»?
— Считайте, я тренировался.
— В чем?
— Подбежать. К тому же… Нельзя проигрывать из жалости. Это не честно.
— Сережа, вы точно не волокита.
— Волокита? — хмыкаю я удивленно. Старинное слово в устах юной девушки звучит, как иностранное. Странно, что она его вообще знает. Еще страннее, что употребляет, причем естественно.
— Ну да. Другой на вашем месте наверняка постарался бы воспользоваться случаем, чтобы понравиться привлекательной девушке. А вы рассуждаете о понятиях, ставших теперь полным анахронизмом.
— Вы это серьезно?
— Что именно?
— Про анахронизм?
— Нет. Это я кокетничаю. Скажете, нашла время и место…
— Да нет…
— Просто я взбалмошная… И мне жутко одиноко. Кстати, я привлекательная?
— Очень.
— Хоть это хорошо. А вы не «тормоз»?
— Просто красивая…
— Что — красивая?..
— Нет. Я не «тормоз».
Девушка останавливается и начинает хохотать.
— Из-ви-ни. Ты меня снова «сделал». Два-ноль. Но ничего, я отыграюсь.
Потом. Кстати, «выкая» чуть язык не сломала. А вообще… Как я тебе, на первый взгляд?
— Тебя что-то беспокоит?
— Ага. Разучилась общаться с людьми.
— Совсем?
— Порядком. Кроме тех, кого давно знаю. То ли боюсь уже новых людей, то ли… Не знаю.
— Мудрено.
— То-то. Это потому, что я — умная.
— А счастья — нет?..
— Не-а…
— А дурой прикинуться?
— А толку? У них тоже счастья нет, даром что дуры. Вообще, у нас все поколение такое выросло… Или сильно умные, что самим от себя тошно, или — полные кретины. И — кретинки. Во время такое попали. Судьбоносное. Только не грузи, что время, как и родителей, не выбирают… Просто…
— Собой недовольна?..
— Собой довольны только недоумки. Вот ты, бежишь по бережку, а не пузо пивком наливаешь — значит, тоже недоволен. Ой!.. — Девушка запнулась, наступив на развязавшийся шнурок, и в одно мгновение растянулась на гальке.
Я наклонился, подал руку…
— Ободрала?.. — Девушка потерла нос, увидела на пальце кровь. — У тебя зеркальца нет? — спросила она, подняв глаза… Улыбнулась, закрыла лицо руками и начала хохотать… Оперлась на мою руку, встала, мотнула головой:
— Вот дошла девка, а?.. А все же чего у меня там с носом?
— Нос на месте. Чуточку приложилась, но до свадьбы заживет.
Девушка стерла кровь платочком:
— Чумазая?
— Чуть-чуть.
— Так мне и надо. За выпендреж: Ты отдыхающий?
— Наверное, да.
— Почему «наверное»? Как все трудоголики, отдыхать не умеешь и думаешь о работе всегда?
— Нет, у меня случай поглупее…
— Да?
— Я не помню, чем занят.
— Подумаешь… У меня того хуже: я все время занята, но не могу уразуметь, чем именно. И зачем мне это нужно. Наверное, это и есть депрессия. Или — идиосинкразия. Или — фрустрация. Красиво излагаю, а?
— Стильно.
— Вроде ничего не упустила.
— Кроме амнезии.
— Потеря памяти? Да нет, с памятью у меня все нормально. Кажется, помню даже то, чего не было…
— Как это?
— Знаешь, песня такая была? «Все, что было не со мной, помню…»
— Ага.
— Вот так и я. Порой фантазии реальнее, чем окружающее. Не бытие определяет сознание, а наоборот. Вернее, некое бессознательное определяет другое бессознательное, что мы принимаем за бытие. Загрузила?
— По самые уши.
— То-то!
Бежим по краешку шоссе. Нас обгоняет здоровенный джип, похожий на катафалк. Движение его неожиданно замедлилось, джип вильнул к обочине и замер, перегородив нам дорогу. Передняя дверца распахнулась, оттуда вывалился крепко поддавший раскормленный детина; из салона — грохочет музыка. Там, за густо тонированными стеклами, вполне может разместиться полдюжины таких кабанов, и тесно им не будет. М-да… Похоже, на ближайшие пять минут наше и бытие, и сознание будет определяться уже не нами.
— Ну вот, накаркали… — севшим голосом произносит девушка.
— В смысле? — «не понимаю» я.
— Отморозков не надо было поминать всуе. Как ты с ними, ладишь?
— Сейчас узнаем.
Детина улыбается широким ртом. Кроме рта на заплывшем, налитом лице можно было различить только крохотные бусинки глаза, а голова кажется напрочь лишенной шеи и прикрепленной прямо на туловище.
— Ну этот динамовец-разрядник и сам дойдет, а вот девчонку мы подбросим, — сказал он, полуобернувшись, кому-то в салоне. — На мордашку она еще симпатичнее, чем со спины. Ну а пониже спины — просто эта, как ее… Ну по «ящику» ее показывали, в натуре…
Парниша склонил голову, оценивающе оглядывая девушку с головы до пят. Меня он, похоже, просто не заметил. Главная ошибка выбравшего пепси поколения — не замечать старших. Или — не принимать их в расчет. Ну а если он, кроме пепси, выбрал еще и «Сникерс»… И особое удовольствие получает от претворения в жизнь рекламного слогана: «Они никогда не платят». Хм… Кажется, я раньше имел дело с деньгами… Потому как знаю точно: тому, кто не платит вовремя, приходится расплачиваться… И не только по своим счетам.
— Меня зовут Миша, — чуть шепелявя, выдавил детина сквозь плотный ряд зубов, глядя на девушку. Удостоил вниманием и меня, но не большим, чем бульник на дороге:
— Что застыл, труси себе дальше от инфаркта, худощавый. Пока мы добрые и хлебло не раскололи. Ну? Мелкой рысью — арш!
— Да не аршуется что-то…
— Че-го? — Глазки амбала выкатились из-за щек, уставились на меня не столько с любопытством, сколько с оторопью — надо же, его отпустили, а он?.. Ни благодарности, ни хрена… Ну и ладно, допросился…
На лице увальня мелькнуло какое-то даже удовлетворение, и прежде всего оттого, что думать уже больше не нужно… Губы остались растянутыми в улыбку, без того маленькие глазки сузились и стали похожи на жала сапожных заточек…
Он, словно нехотя, двинулся ко мне. Из бибики высунулась любопытствующая рожа второго: худая, костистая; желваки, на сведенных скулах похожи на конские, и смотрит он на этот мир широко раскрытыми глазами, предвкушая развлечение.
Увалень уверен в собственном превосходстве. Он даже не разогревает себя словами, как и не тратит сил на «психическую атаку» — дескать, фраер, давно тебе хребет не ломали?.. Я для него досадное недоразумение, задерживающее основное «лакомое блюдо»: кувыркание с «лялькой» в пахнущем дорогой кожей салоне под грохотание квадродинамиков.
Нет! Я был не прав! Погорячился! Отказать себе в удовольствии «пописать мутного фраера» мальчонка не может. В его короткопалой лапе появляется «бабочка». С ласкающим слух обладателя лязгом она «шелестит крылышками»; лезвие блестит ярко, по-киношному… Так же, в суперменовском стиле, он отставляет руку чуть в сторону… Вот только в глазах: ни киношного благородства, ни злодейской ненависти… Пустота. Как говорят на Руси — нежить. А потому человека порежет он этим клинком легко, словно кусок целлулоида…
Самое противное, что я тоже ничего не ощущаю. Ни прошлого, ни будущего, ни бытия, ни сознания… «В теле — такая приятная гибкость образовалась…» Амбал делает шаг, еще… Если подойдет вплотную — мне не справиться: уж очень туша велика. Он делает еще шаг. Дергает рукой с зажатой «бабочкой». Губы ощерены, от улыбки остался только оскал. Зубы неровные, в желтоватом налете… Ап!
Дальнейшее произошло мгновенно. Провожу короткий ложный выпад правой, молниеносный крюк левой снизу в подбородок… Внутри словно разжалась разом сдерживаемая пружина… Легко, словно на тренировке, полоскаю голову противника боковыми, ни разу не провалившись… А он чего-то медлит… падать. Видно, при таком весе — сила инерции велика… Ну, наконец-то… Ножки подкосились, громила оседает на землю, словно мешок трухи. Пока он логически завершит движение — ждать некогда. С места — шаг, удар ногой по дверце этого сарая.
