Да, эти негодяи заманили его в чудовищные сети! С каждой минутой Фандор все яснее чувствовал, что он окончательно запутался. И вдруг его охватила страшная тревога: кто же мог быть так могуч, так ловок, так грозен, чтобы так одурачить его, чтобы сам Жюв не смог спасти своего друга? Лишь один человек на свете был способен на это…
Да, теперь Фандор уже не сомневался в том, что все это — дело рук ужасного, ненавистного, неуловимого Фантомаса! И журналист напрасно пытался обрести душевное равновесие. Он беспорядочно лепетал объяснения, оправдания, обвинял братьев Норе, давших ему эти билеты.
Майор Дюмулен был убежден, что следствие сделало огромный шаг вперед. Он завершил допрос торжественной фразой, которая должна была добить несчастного журналиста:
— Фандор! Теперь вы обвиняетесь не только в измене и шпионаже, но, на основании сделанных вами официально признаний, я с этой минуты обвиняю вас в убийстве капитана Брока и в краже у него документов и денег!
Глава 31
ДРАМА В ФУРГОНЕ
Погода все еще была дождливой, по хмурому парижскому небу под порывами ветра одна, за другой проплывали темные тучи, но холода все еще не наступили.
По дороге из Ско, отвернувшись от ветра, пытаясь защитить себя от шквала, медленно шла цыганка. Несомненно, только очень важное свидание могло заставить эту женщину в такой час и в такую погоду оказаться на большой дороге.
На соседней церкви часы пробили одиннадцать вечера, и буря, казалось, удвоила свое неистовство. Но что было до этого несчастной девушке, повторявшей про себя:
— Вагалам сказал мне, что он будет у первого километрового столба за авиационными ангарами; я должна туда идти, и я приду!
Да, эта цыганка была Бобинетта. Еще раз слепо подчинившись своему господину, Бобинетта шла на таинственное свидание, назначенное ей бандитом пять дней назад.
Она брела по пустынной дороге, несмотря на препятствия, которые встречались на ее пути, словно удерживая от безумного предприятия, мешая достичь цели. Под хрупкой внешностью утонченной парижанки в Бобинетте скрывался отважный дух. Она умела принимать решения и выполнять их. Это не значило, однако, что отважная «цыганка» ничего не боялась. Напротив, она была подавлена темнотой этой ужасной ночи. Ей казалось, что в пустоте огородов, раскинувшихся справа и слева от нее, слышатся время от времени мрачные звуки, и это бросало ее в дрожь.
И потом, чего хотел от нее Вагалам? Бобинетта даже не знала толком, кто он такой. Но она была умна и не могла не заметить некоторых совпадений, некоторых деталей, которые заставили ее почувствовать, допустить, как вполне возможное, что загадочный аккордеонист — не кто иной как… Фантомас!
Фантомас!
Три мрачных слога неопределенной и страшной угрозой звучали в ее измученном мозгу. Ко всем уже известным ей тайнам, ко всем тем, которые она еще только предчувствовала, прибавлялась неизвестность этого свидания и переполняла ужасом ее сердце.
Вагалам назначил встречу на дороге из Ско, чтобы передать ей деньги, отправить ее за границу, сделать недосягаемой для полиции… Правду ли он ей сказал? Таковы ли в действительности были намерения бандита?
Размышляя и быстро шагая вперед, Бобинетта подняла голову, пытаясь сориентироваться. Накануне, из страха заблудиться и не успеть на свидание, назначенное ей Вагаламом, она отправилась по дороге из Ско и познакомилась с местностью, где следующей ночью должна была встретиться с ним. Теперь она могла сообразить, что находится уже недалеко от километрового столба, таинственного конечного пункта своей ночной прогулки. И вдруг Бобинетта почувствовала новый приступ страха.
Слева от дороги, окаймленной большими деревьями, которые зимой, без листвы, казались призраками, она увидела что-то темное, какое-то черное — чернее ночи — пятно. Что это такое? В ту же минуту в ночи раздался странный крик, долгий, мрачный, глубокий, несущийся будто из ада, ворчанье, зов, — она не могла найти ему названия… Она остановилась, дрожа, заледенев от ужаса, с бьющимся сердцем. Может быть, ей послышалось? Бобинетта замерла, не осмеливаясь сделать хоть шаг.
Вдруг, сквозь порыв ветра, со свистом пробежавшего по деревьям, она услышала ясный, сухой, повелительный голос Вагалама.
— Иди же, дуреха! Почему ты остановилась?
Бобинетта сделала над собой усилие и шагнула вперед; через несколько секунд она подошла к Вагаламу и спросила:
— Вы слышали?
Она не могла успокоиться, вспоминая о таинственном, поразившем ее, звуке.
Вагалам пожал плечами.
— Слышал, — ответил он, — ветер воет, дождь льет, деревья клонятся долу… вот и все!
— Но ведь кричали?
— Кто кричал? Мы здесь одни, Бобинетта, ты одна со мной. Я думаю, ты не испугалась?
— Нет, Вагалам, я не испугалась, но…
— Но ты дрожишь, — докончил бандит с каким-то фальшивым смехом. — Он взял ее под руку. — Иди! Иди в убежище!
И Вагалам повел молодую женщину к темному пятну; Бобинетта все еще не могла определить, что это такое.
— Пойдем сюда, — говорил он, — в таком месте мы никогда еще не разговаривали… а теперь поговорим.
Через несколько секунд они были возле цыганского фургона, стоящего у дороги.
— Твое будущее жилище, — сказал Вагалам, показывая совершенно ошеломленной Бобинетте фургон, — но еще не время отправляться, нам нужно сказать несколько слов, только нам двоим, Бобинетта!
Бандит был с головы до ног укутан в какой-то темный плащ. Бобинетта видела только его силуэт, ей не видно было его лица, спрятанного под широкими полями мягкой фетровой шляпы. Да и это-то она рассмотрела лишь при редких отсветах молний.
Однако она дрожала: она ясно поняла, что в последних словах ее господина крылась какая-то мрачная угроза!
— Что вы хотите сказать? Что вы мне приказываете?
Вагалам сделал несколько шагов вперед, потом вернулся и стал прямо перед молодой женщиной, прислонившейся к цыганскому фургону.
— Бобинетта, — сказал он, — слушай меня! Слушай меня внимательно! Потому что, клянусь богом, может быть, это последние слова, которые ты слышишь! Скажи мне, что может быть более презренно, более низко, более отвратительно, более постыдно, чем предательство, расставленная западня? Мышеловка, приготовленная для того, кто всегда был твоим другом и защитником? Скажи, Бобинетта, кто более ненавистен, чем Иуда, предающий поцелуем? Скажи мне, Бобинетта, кто менее достоин жалости, чем преступник, выдающий своего сообщника? За деньги, за безделушки, или из страха, или чтоб спасти себя?
И так как Бобинетта молчала, испуганная и онемевшая, Вагалам схватил ее за плечи и грубо потряс, толкнув к ступенькам фургона.
— Ну, отвечай! Отвечай, Бобинетта! Я тебе приказываю!
— Я вас не понимаю! Я боюсь.
Бандит разразился хохотом.
— Вот как? Ты меня не понимаешь? Ты боишься? Так вот: раз ты боишься, значит понимаешь! Бобинетта, ты знаешь, что я тебе скажу? В чем я тебя упрекну? В чем я тебя заставлю покаяться?
Словно в предсмертном бреду, Бобинетта заклинала:
— Но вы сошли с ума, Вагалам! Что вы подумали? Сжальтесь… сжальтесь!
Бандит снова заговорил серьезным, резким голосом; каждое его слово казалось пощечиной, хлеставшей несчастную по лицу.
— Бобинетта, ты в странном заблуждении! Я не из тех, кого просят сжалиться… Я не знаю такого слова. У меня нет этой слабости и никогда не было! И не будет никогда и ни к кому!
Он секунду помолчал и затем, будто охваченный внезапным гневом, продолжал:
— Ты думаешь, что я сумасшедший? Вот как? Бобинетта, ну, что ты за женщина, если пытаешься меня обмануть? Как же ты безумна, думая, что сумеешь одурачить меня! Ты воображаешь, что можешь завлечь меня в западню с помощью жалких слов, которые способен найти твой женский ум, ты хочешь заставить меня изменить решение, направить мою месть к иной цели. Ты хочешь за меня решить, что я буду делать. За меня? За меня!!!
Бобинетта хрипло спросила:
— Кто вы, Вагалам? Скажите мне!
— Кто я? Черт возьми! Ты это спрашиваешь? Ты хочешь это знать? Ну, что ж! Пусть свершится твоя воля! Это твое последнее желание! Кто я? Смотри!
Медленно, твердым и надменным движением Вагалам скинул свой длинный плащ. Он бросил шляпу к своим ногам и со скрещенными руками, глядя прямо на Бобинетту, резко сказал:
— Посмей произнести мое имя! Посмей назвать меня!
Перед Бобинеттой высилась ужасающая фигура. Тот, кто только что был нищим, сбросив свой плащ и шляпу, предстал вдруг перед ней не сгорбленным стариком, а молодым, сильным, мускулистым мужчиной. С головы до ног его обтягивало черное трико. Даже руки были скрыты под черными перчатками.
Бобинетта не видела его лица: оно пряталось под черной маской; были видны только глаза, огненные, завораживающе пристальные.
