лететь, в голову приходила лишь мысль о ее четкой интуиции, которая спасла ей жизнь. На тот момент.
Он подошел к огромным окнам, из которых можно было увидеть взлетную полосу и понаблюдать за тем, как мощные колеса на большой скорости отрываются от земли.
Один за другим самолеты вздымались в небо. Железные птицы, поднимающие людей выше облаков и скрывающие их в неведении, без связи с земным миром. Тот, кто летит впервые, ощущает этот отрыв от мира сильнее остальных. Здесь нет сотовой связи и под ногами нет земли. Здесь только доверие пилотам и техникам, отвечающим за безопасность машины, а также надежда, что какой-нибудь двигатель не сдохнет от мощного напряжения при взлете.
Он прошел предположительно тем же путем, что и Софи, еще раз показывая ее фотографии сотрудникам. Он спрашивал у продавцов в сувенирных магазинчиках, у уборщиц, у полиции и охраны, у диспетчеров такси, у персонала кафе и бизнес-зала. Все, как один, качали головой и смотрели на Германа как на идиота, который хотел, чтобы кто-то вспомнил одно лицо из тысячи снующих туда-обратно по залам аэропорта людей. Это невозможно. Но Германа не отпускала мысль, что если Жанна запомнила Софи, значит, есть вероятность, что кто-нибудь еще видел ее.
Он безуспешно потратил больше часа и, спустившись на первый этаж, заметил дверь с табличкой, на которой красовался красный крест и надпись: «Медицинский пункт».
Родилась идея узнать у медиков о том дне. Герман рассматривал все варианты.
«Могло ли быть такое, что Софи стало плохо, и она пошла в медпункт?»
Он постучал в дверь и встретился глазами с медсестрой, листающей служебные журналы.
Герман представился и задал свои уже ставшие за этот час традиционными, вопросы. Без каких-либо протоколов, а интереса ради.
Медсестра долго рассматривала фотографии, пытаясь вспомнить ее лицо в отрывках того дня.
Спустя некоторое время она начала говорить:
– Я дежурила, когда случилась катастрофа. Некоторым людям, особенно тем, кто в возрасте, стало плохо. Сердечники в основном. Мы, как могли, оказывали помощь и советовали оставаться в городе или добираться наземным транспортом. Кому-то из пассажиров даже потребовалась карета скорой помощи. Пока мы разбирались с пассажирами в аэропорту, вскоре добавились родственники тех, кто был на борту. Некоторым из них тоже потребовалась медицинская помощь. Обстановка здесь была накаленная. Я не могу сказать, видела ли я эту девушку или нет. Мне было не до этого. Но точно знаю, что лично ко мне за помощью она не обращалась.
Это была последняя попытка Германа найти хоть кого-то, которая не увенчалась успехом. Раздосадованный, он вернулся в комитет.
Глава 34
Виктор курил в своей пыльной кладовке – кабинете с номером 228, самом дальнем по коридору. Он сидел под настольной лампой с задернутыми шторами, которым было от роду лет пятьдесят, если не больше. Он не признавал жалюзи. Из современного у него был только новый компьютер с выходом в интернет. И тот назойливо поменянный руководством.
Голос Виктора был тихим и тяжелым. Седая щетина впалых скул на вытянутом лице придавала безоговорочной мудрости.
– Что скажешь, Герман? Что нам дала твоя командировка? Я все изучил, но мне интересно твое мнение. Что думаешь о Марке Берне?
– Мутная история. Надо разбираться дальше. Пока сложно сделать какие-то выводы. Марк вроде простой тип, ведет себя как обычно, я бы не сказал, что с ним что-то не так. Но, черт знает, может, он точно тронулся, что-то сотворил и забыл, как нам это сказал его психолог. Что, если он с ней что-то сделал? Или убил, или утопил, как та девочка котят?
– Какой мотив?
– Да какой угодно! Ревность, например. Вы уверены, что он не играет с нами? Вы уверены, что он говорит правду? Вот смотрите. Давайте разберемся. Что мы имеем? В его машине мы нашли лопату, всю в грязи и какой-то глине. Раз. И что он говорит? Что вытаскивал машину из грязи? И в тот момент он, конечно же, был один! Зачем в такой тачке, – он сделал сильный акцент на слове «такой», – возить с собой лопату? Тем более в мегаполисе. Телефон. Это два. Это главное доказательство! Но как он оказался в машине, Марк пояснить не может. Хотя, с другой стороны, – помощник поправил свои отросшие волосы, – мог бы спрятать его получше или вообще выбросить. Где он был в момент, когда Софи вышла из аэропорта и ее больше никто не видел? В баре. Якобы в баре, на месте которого сейчас фастфудовская забегаловка. Никто его там не видел, никто ничего не знает. Да и вообще, кто ходит смотреть футбольный матч в одного? Не находите это странным?
– Какой тогда смысл был заявлять об исчезновении?
– Может, он и правда болен. Испытывает чувство вины или еще что у него там в мозгах. Как там сказала его психолог, что у него возможен какой-то там синдром, когда он забывает. Провал в памяти. По ее логике, что-то случилось такое, что он на фоне стресса потерял память, а потом решил, что она пропала. Выдумал какое-то сообщение, и пошло-поехало. Вполне может быть, что он ненормальный. Я считаю, по нему нужно провести экспертизу.
– Да подожди ты. – Виктор делал паузу. И в это время нельзя было вмешиваться. Он думал. – Что с теми экспертизами? Ты узнавал? Они готовы?
– Да. На телефоне никаких следов, кроме Берна. Но в процессе обыска он умудрился каким-то образом его выхватить у эксперта из рук. Я лично видел это. Теперь нам не узнать, были ли следы на телефоне до того, как он его схватил, или же оказались там из-за этого.
Виктор был погружен в свои мысли, его лицо ничего не выдавало. Он размеренно анализировал все факты и никого не посвящал в свои мысли. Иногда выдавал безумные идеи, но потом они оказывались как нельзя кстати. Все считали его странным, сравнивали со старым пауком, который медленно плел свою паутину в кабинете и заманивал туда своих жертв. Это был единственный сотрудник, которому позволялось больше, чем остальным. А все дело в том, что он никогда не ошибался. Или почти никогда.
– Что с этим Роем?
