объяснить.
— Понимаю. Я могу идти, сэр?
— Да, Крис. Надеюсь, что вы по-прежнему останетесь друзьями с Эдди?
— Да, сэр. Он мой самый близкий друг.
Я направился к двери. Мистер Рубио обнял меня за плечи:
— Не переживай так, Крис! Все скоро забудется.
Когда тетя Салли спросила, что от меня хотел мистер Рубио, я вновь соврал ей:
— Он просто интересовался моими планами на новый учебный год, хочет решить, что делать с Эдди.
— Ты снова говоришь неправду, Крис, — вздохнула тетя.
Я убежал в свою комнату и ничком повалился на кровать. Вошла тетя, я почувствовал, как ее рука легла мне на спину. Она нежно погладила меня и спросила, что же все-таки произошло.
Тетушка включила настольную лампу, я оторвал от подушки голову и с горечью сказал:
— Ты была права, тетя, ты была права!
На ее повторный вопрос я вынужден был рассказать всю свою историю. Я не успел добраться до конца, как в глазах ее сверкнули слезы.
— Я хочу сходить к ним в гостиницу, тетушка, и попрощаться с Эстреллитой. Она замечательная девушка!
Тетя Салли ничего не ответила и молча направилась к двери. Я последовал за ней. Только у выхода она заметила:
— Приведи хоть в порядок волосы, Крис!
Я на минутку задержался у зеркала возле двери и побежал по ступенькам, три этажа вниз. На улице было полно ребятишек с родителями. Дети играли, а взрослые без умолку болтали. Над городом висела серебряная луна. Я с ненавистью взглянул на нее. Ее сверкающая красота только для тех, чье сердце полно любви, меня же душила злость, я даже обрадовался, что спустился в подземку и не видел больше луну.
Дверь открыл сам мистер Лопес и пригласил войти. Миссис Лопес и Эстреллита сидели в гостиной и слушали радио. При моем появлении они встали. Губы матери Эстреллиты нервно дернулись, но она не проронила ни звука.
— Я пришел сказать последнее прости Эстреллите, — начал я. — Несколько часов назад у меня состоялся разговор с мистером Рубио…
— Присаживайтесь, — прервал меня мистер Лопес с натянутой улыбкой и показал на софу у окна, где стояла Эстреллита. Из небольшого приемника на камине лилась классическая музыка.
— Благодарю вас.
— Я надеюсь, вы понимаете нас, — произнес мистер Лопес.
— Да, сэр, — ответил я, не принимая приглашения.
— Пожалуйста, присядьте, — пригласила миссис Лопес.
— Спасибо. — Я направился к Эстреллите, затем повернулся к миссис Лопес: — Могу я с ней попрощаться?
Та не ответила. Мистер Лопес взглянул на супругу. Молчание нарушила Эстреллита:
— Мама, почему ты не хочешь ничего рассказать? Почему не расскажешь об Эрне́сто, простом служащем с сахарного завода, который любил меня? Почему не скажешь, что увезла меня в Америку, чтобы я забыла его, ведь он работал на нас… и не стоил моей любви!
— Эстреллита! — вскричала миссис Лопес.
— Пожалуйста, Эстреллита, продолжай, — сказал я.
— Я люблю тебя, Крис, — сказала она.
Я впервые услышал от нее это признание. Вся ярость моя исчезла. В комнату заглянула луна и осветила нас всех. Я любил Эстреллиту.
— Но…
— Постарайся нас понять, — вмешалась миссис Лопес. — Мы хотим дочери только хорошего. Она наше единственное дитя, она для нас — все. Вот почему мы в Америке. Что скажут наши друзья, когда мы вернемся в Манилу, а наша дочь…
— Я понимаю, что вас беспокоит, миссис, — ответил я. Мне захотелось, чтобы свет внезапно погас и никто меня не видел.
— Мы станем всеобщим посмешищем! — вскричал мистер Лопес.
Я повернулся к Эстреллите. Она вытерла носовым платком слезы и тихо проговорила:
— Когда мы уезжали из Манилы, мне говорили: может, в Америке я найду человека своего круга… Здесь столько сыновей богатых филиппинцев…
— Не надо, Эстреллита, — сказал я, протягивая руку. — Прощай.
Она сжала мои пальцы и посмотрела прямо в глаза.
— Прощай, Крис! — Руки ее упали.
Так мы расстались.
Я бросился к двери. За мной последовал мистер Лопес. Возле двери он еще раз произнес:
— Крис, я надеюсь, вы поняли меня!
— Очень хорошо понял, сэр!
На сей раз я направился к лифту. Через минуту я вышел на шумную Таймс-сквер и растворился в огромной толпе. В небе продолжала висеть полная луна. Она, как и я, будто затерялась в сбесившихся миллионах огней ночного Бродвея.
ГЛАВА 17
ЧТО ВАЖНЕЕ ВСЕГО В АМЕРИКЕ
Больше с семьей Лопесов я не встречался. Неделю спустя после этого злополучного вечера они уехали в Европу. Весть эту принес мистер Рубио, когда зашел как-то пообедать к нам в панситерий.
— Перед отъездом мне звонил мистер Лопес, — начал Рубио, поливая соусом кусочки ветчины, окропленные лимонным соком, — и сказал, что какое-то время они поживут в Лондоне. Их к себе пригласил управляющий филиппинскими золотыми приисками, его сын учится в Оксфорде.
В тот момент я протирал мокрой тряпкой стойку и сделал вид, будто все, что говорит мистер Рубио, меня не касается. Однако дядя Пит навострил уши, хотя и накладывал порцию свежего риса какому-то посетителю. От слов Рубио у меня екнуло сердце, и я опрокинул стакан. Мало того, что вода залила стойку, она еще замочила мне всю рубашку. Мистер Рубио взглянул на меня и не произнес больше ни слова.
Направляясь к кофеварке, тетя шепнула:
— Ты переутомился, Крис. Когда схлынут посетители, иди домой, отдохни.
Тетушка, конечно, догадалась, отчего я вдруг стал таким неловким. Часа через два после ухода Рубио мы с дядей собрали в кучу тарелки, вытерли столы, и я ушел. По дороге я забрал из ящика почту — два письма: одно на имя дяди, наверняка счет за телефон, другое мне — авиаписьмо от дяди Сиано.
Я полетел наверх, перепрыгивая через ступеньки. Устроившись на диване в гостиной, я поспешно вскрыл письмо. Всей душой я чувствовал свою вину: долго собирался ответить дяде Сиано, да так и не собрался. Мне повсюду мерещилось лицо Эстреллиты, даже на чистых листах бумаги.
Дядя писал:
Дорогой племянник,
мы все время заняты работами на плотине. Работать трудно, дожди пришли рано, по дорогам не пройти — такая грязь.
Еще до муссонов мы успели перекрыть крышу, теперь хоть есть где спать, а то в доме не было бы ни одного сухого местечка.
Вчера мы долго разговаривали о тебе с твоим отцом, он считает, что тебе, наверное, неплохо в Америке: вот уже несколько недель ты нам совсем не пишешь. Не думай, что мы сердимся, нет, нам хотелось, чтобы ты был счастлив. Можешь даже позабыть про нас на какое-то время, но за это время
