— Это незаконно! Они не имеют права!
— Я тоже так думаю. Но, судя по всему, делать нечего. Придется смириться.
— Погоди секунду. Давай подумаем. Ты можешь жить с родителями, а обедать у нас.
— Я не хочу стать приживалой, как мой отец.
— Ты и не будешь приживалой. Купишь инструмент Хауэлла Тайлера. Его жена только что сказала мне, что хочет за них один фунт.
— У меня вообще нет денег.
— Займи у моего отца. Ты всегда ему нравился — я уверена, он даст.
— Но нанимать плотника, не состоящего в гильдии, против правил.
— Правила можно нарушать. Не может быть, чтобы в городе не нашлось ни одного смельчака, который не плюнул бы на гильдию.
Мерфин понял, что позволил старшим согнуть себя, и был благодарен Керис за ее отказ примириться с поражением. Конечно, она права: необходимо остаться в Кингсбридже и бороться с несправедливым порядком. Кроме того, он знает одного человека, который очень нуждается в его способностях.
— Отец Жофруа, — пробормотал юноша.
— Он в сложном положении? Что-то случилось?
Мерфин рассказал про крышу.
— Так пойдем к нему, — тут же решила Керис.
Отец Жофруа жил в маленьком домике при церкви. Молодые люди застали его за приготовлением обеда — соленой рыбы с тушеными овощами. Тридцатилетний священник воинского сложения, высокий, широкоплечий, с грубоватыми манерами, славился тем, что всегда заступался за бедных. Бывший подмастерье с порога заявил:
— Я могу починить вам крышу так, что не придется закрывать церковь.
Жофруа вскинулся:
— Если это правда. Господь услышал мои молитвы.
— Нужно построить лебедку, с ее помощью поднять бревна крыши и перенести их на кладбище.
— Тебя прогнал Элфрик. — Священник бросил при этом смущенный взгляд на Керис.
— Я все знаю, святой отец, — кивнула она.
— Он выгнал меня, потому что я отказался жениться на его дочери, — объяснил Мерфин. — Но Гризельда носит не моего ребенка.
Жофруа покачал головой:
— Говорят, с тобой поступили несправедливо. Охотно верю. Я не очень люблю гильдии — там редко принимают бескорыстные решения. Но все-таки ты не закончил ученичества.
— А может кто-нибудь из членов гильдии плотников починить вам крышу, не закрывая церковь?
— Я слышал, тебе даже не дали инструментов.
— Позвольте мне решить эту проблему.
Священник задумался.
— Сколько ты хочешь?
Фитцджеральд вытянул шею.
— Четыре пенса в день плюс стоимость материалов.
— Это жалованье поденного плотника.
— Если не справлюсь с работой настоящего плотника, выгоните меня.
— Дерзко.
— Просто говорю, что смогу это сделать.
— Уверенность в своих силах не самый страшный на свете грех. А если церковь не нужно будет закрывать, четыре пенса в день мне по силам. Сколько тебе потребуется времени, чтобы построить эту твою лебедку?
— Самое большее две недели.
— Я ничего не заплачу, пока не буду уверен, что получится.
Мерфин вздохнул. Он совсем без денег, но ничего, как-нибудь. Жить будет у родителей, а обедать у Эдмунда Суконщика. Выкрутится.
— Купите материал и откладывайте мое жалованье до того дня, когда я сниму с крыши первое бревно и аккуратно перенесу его на землю.
Жофруа медлил.
— Моя репутация… Но у меня нет выбора.
Он протянул руку. Недоучившийся плотник пожал ее.
17
Всю дорогу от Кингсбриджа до Вигли — а это двадцать миль, целый день пути — Гвенда ждала момента воспользоваться приворотным зельем, но увы. Вулфрик ничего не подозревал, напротив, был открыт и дружелюбен. Сосед рассказывал о своих родных, о том, как плакал, просыпаясь и вспоминая, что их гибель ему не приснилась. Юноша был внимателен, спрашивал, не устала ли Гвенда, не передохнуть ли. Говорил, что все его упования связаны с землей, что она перейдет его потомкам, что, благоустраивая — выпалывая на полях сорняки, ставя загоны для овец и выкорчевывая камни с пастбища, — он выполняет свое предназначение. Даже гладил Скипа.
К концу дня девушка любила его пуще прежнего. Но увы, юноша держался с ней как приятель, товарищ, друг — кто угодно, только не возлюбленный. В лесу, связанная веревкой Сима Коробейника, Г венда так хотела, чтобы мужчины небыли дикими животными, а теперь ей мечталось, чтобы в Вулфрике хоть чуть-чуть проснулась необузданная страсть. Весь день пускалась на мелкие уловки с целью пробудить его интерес. Якобы случайно открывала крепкие, хорошей формы ноги. Поднимаясь в гору, глубоко дышала, выставляя грудь. При любой возможности дотрагивалась до возлюбленного: касалась руки или опиралась на плечо. Ни одна из этих хитростей не возымела ни малейшего действия. Гвенда знала — она некрасива, но обладает чем-то, что нередко заставляет мужчин пристально смотреть на нее и дышать сквозь зубы. Однако Вулфрик не поддавался.
В полдень сделали привал и поели хлеба и сыра, которые взяли с собой, но воду пили из источника, с ладоней, и она не могла дать ему зелье. И все-таки испытывала настоящее счастье. Возлюбленный принадлежал ей целый день. Гвенда смотрела на него, говорила, веселила, сочувствовала и время от времени даже дотрагивалась. Девушка уверяла себя, что может и поцеловать в любой момент, просто сейчас не хочется. Они как будто были женаты. Но все слишком быстро кончилось.
Домой пришли к вечеру. Деревня стояла на пригорке, с которого во все стороны полого спускались поля, и здесь всегда дули ветры. После двухнедельной сутолоки Кингсбриджа Вигли показалась маленькой и тихой — лишь отдельные грубые хижины вдоль дороги, ведущей к усадьбе и церкви, единственной каменной постройке. Усадьба была не больше городского купеческого дома, с жилыми комнатами на втором этаже. Приличные дома еще имели священник и несколько крестьян, но в основном лачуги перегораживала надвое стенка, по одну сторону которой держали скотину, а по другую располагалось помещение, служившее всей семье и кухней, и спальней.
Один из добротных домов принадлежал семье Вулфрика. Запертые двери и закрытые ставни придавали ему заброшенный вид. Осиротевший крестьянин прошел мимо, к другому большому дому, где жила Аннет. Небрежно помахал подружке и с радостной улыбкой свернул во двор нареченной.
Гвенда испытала резкое чувство утраты, как будто кончился хороший сон, но взяла себя в руки и пошла по полю. Благодаря июньским дождям пшеница и ячмень зазеленели, но теперь им нужно солнце, чтобы созреть. Деревенские женщины медленно передвигались вдоль рядов посевов, выдирая сорняки. Некоторые помахали соседке рукой.
Приближаясь к дому, Гвенда разволновалась и разозлилась. Она не видела родителей с того дня, как отец продал ее Симу Коробейнику за корову. Почти наверняка он считал, что дочь еще у Сима. Увидев ее, Джоби потеряет дар речи. Что он скажет? И что она скажет отцу, который предал родную кровь? Девушка была уверена, что мать ничего не знает о сделке. Скорее всего отец наплел ей, что Гвенда, к примеру, сбежала с любовником. Мать придет в бешенство. Гвенде очень хотелось обнять малышей — Кэт, Джоуни, Эрика. Только теперь она поняла, как соскучилась по ним.
Их дом стоял в конце трехсотакрового поля, его загораживали деревья на опушке леса. Он был даже меньше крестьянских лачуг — единственную комнату семья по ночам делила с коровой. Такие дома назывались мазанками: жерди втыкали в землю, переплетали их мелкими веточками, как корзину, а дыры замазывали клейкой смесью ила, соломы и коровьего навоза. В соломенной крыше проделывали отверстие, куда выходил дым из очага на земляном полу. В мазанках жили всего несколько лет, потом их приходилось ставить заново. Сейчас дом показался Гвенде убогим, как никогда. Девушка поклялась себе, что не останется здесь на всю жизнь, каждый год-два рожая детей, большинство из которых умрут от голода.
В сотне ярдов от дома заметила отца — он с кувшином шел ей навстречу по меже. Наверно, направлялся к матери Аннет, Пегги Перкин, которая варила эль на всю деревню. В это время года у отца всегда водились деньги, так как в полях было много работы. Джоби увидел дочь не сразу.
Гвенда внимательно смотрела на его худую фигуру — рубаха до колен, потрепанный колпак, самодельные сандалии, привязанные к ногам соломой. Родитель шел осторожно и одновременно небрежно: он всегда производил впечатление неуверенного чужака, который пытается делать вид, что находится у себя дома. Из-за близко посаженных глаз, большого носа и широкого выступающего подбородка лицо его казалось бугристым треугольником. Гвенда знала, что похожа на него. Отец украдкой глянул на женщин, работавших в поле, как будто не хотел, чтобы те заметили, как он за ними наблюдает.
Подойдя ближе, Джоби оглядел дочь с нехорошим прищуром, быстро опустил глаза и тут же опять поднял. Выставив подбородок, Гвенда твердо смотрела на отца, и на его лице отразилось изумление.
