class="p1">СТАРИК Ну, а почему ж ты сам сразу заговорил об этом? Ведь если бы ты об этом не ДУМАЛ, то и не сказал бы первые слова об ЭТОМ, а?
ОН Да, я подумал, когда вешал веревку, что крюк может вырваться.
СТАРИК И с удовольствием об этом забыл, а, отвечай мне, да или нет?
ОН Если ты знаешь истину, то зачем же кричать? Или не хочется ЖИВОМУ знать себя подлецом, а? Меня легко судить, меня может судить каждый, даже ты, не так ли, даже ты можешь теперь судить меня, ты, который стал стариком, очень чистым, молчаливым стариком, который может судить себя и придумывать истории, и этим спасаться, а? Ну, что же ты молчишь, ведь со мной ты можешь разговаривать, ведь я — это ты, суди же меня, меня, а не себя, может быть, проживешь еще столько же; да, у меня тогда сорвался крюк, у меня, а не у тебя, но что мешает тебе, ТЕБЕ, забить крюк покрепче, чем мой, проверить его, как надо, и уж не сорваться, а?
СТАРИК Ты советуешь это сделать?
ОН Я не знаю, знаю только, что судить легко, а помнишь, помнишь, отец всегда читал нам: НЕ СУДИТЕ, ДА НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ.
СТАРИК Не судите других, не радуйтесь, что можете осудить, а судите себя, только себя, и тогда уж любой суд покажется детской забавой, вот почему — НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ. А у нас с тобой свой суд, куда ж нам шуметь, только так это, все равно ведь знаем, что виновны; так просто, частички, как хлеб в голод на весах, то туда, то сюда, перекладываем, и зачем?
И зачем?
ОН Помоги мне встать. Я, видно, вывихнул ногу.
СТАРИК нелепо пытается снять у НЕГО веревку с шеи, потому что ОН ползет к стулу, веревка волочится за НИМ, и крюк позвякивает по полу, а сейчас вот зацепился за ножку кресла, и не пускает, натягивает собачий поводок. Это как-то не соответствует серьезности происходящего, и СТАРИК хотел бы незаметно и интеллигентно устранить препятствие, но попытки старика НЕЗАМЕТНО снять веревку еще более смешны; да и мешает СТАРИК своей суетней ЕМУ, у которого и так все болит, а нога уж точно вывихнута, не дотронуться. ОН отталкивает СТАРИКА, а сам с трудом влезает в кресло, сидит в кресле, и абажур покачивается, так как его задели при падении.
82.
В комнату вбегают соседи, впереди мужчина, женщина сзади, — остановилась сразу у дверей, смеется, кричит.
СОСЕДКА Это было бы слишком много, НИКА, для одного вечера, слишком много.
СОСЕД Перестань, слышишь, перестань, принеси что-ни будь из аптечки.
И когда СОСЕДКА выходит, СОСЕД спрашивает, почти кричит.
СОСЕД Почему это ты решил повеситься?
ОН молчит, хотя явно пытается ответить.
СОСЕД Что ты молчишь, разговаривать разучился, я тебя спрашиваю, почему ты решил повеситься, испугался, что ЖЕНА твоя во всем сознается, а? Отвечай мне, отвечай, значит тебе, действительно, есть что скрывать, а?
ОН смотрит на своего СОСЕДА с великим недоумением, ОН никак не может поймать двух-трех секунд, которые бы связали все в ясность, плохую ясность, ясность о том, что сосед донес на них; но это ОН узнает немного позднее, уже, когда будет ОДИН после войны, и ему будет казаться, что вот уже тогда ОН догадался обо всем, но нет, сейчас, ОН морщит лоб, чтобы связать, поймать эти секунды, но не может, и долго, удивленно смотрит на СОСЕДА.
СОСЕД Что ты смотришь на меня так?
83.
В дверях комнаты, где живет Ленточка и куда ушел печатать старик, стоит старая женщина СОСЕДКА, стоит и смотрит, и говорит, повторяет.
СОСЕДКА Что ты смотришь на меня так, Ника? Ну-ка, вытаскивай вату из ушей, а то я уже надорвалась, пока заставила тебя хоть повернуть голову.
СТАРИК вытаскивает вату, музыка упражнений из ЕГО комнаты стала слышнее, а сам СТАРИК виновато улыбнулся, потому что только что вспомнил кое-какие подробности, в которых СОСЕДКА совсем невиновна, и ему бы, СТАРИКУ, не хотелось, чтобы она, СОСЕДКА, догадалась, о чем он сейчас думал, но СОСЕДКА постоянно знает и помнит о том, что сделал ее муж около тридцати лет назад, поэтому и она улыбнулась, а оба они поняли, каждый свое, со своей глубиной.
84.
СОСЕДКА Послушай, Ника, мне Ленточка вчера сказала, что она подслушала, как ее отец, то есть мой сын, и ее мама тихонько, а значит серьезно, обсуждали вариант, очень их занимавший вариант, сейчас я тебе скажу какой. Они предполагают, что ты скоро умрешь, Ника, и их очень беспокоит, как будут обстоять дела с пианино, где их дочь будет упражняться, когда тебя не станет, и пианино, стало быть, тоже. Так вот, они решили, разумеется незаметно, окружить тебя нежнейшей заботой, активизировать, опять-таки незаметно, твою привязанность к Ленточке, чтобы ты сообразил, старик, оставить пианино Ленточке по завещанию, а? Как тебе это нравится, а? Ленточка плакала, и сказала, что не хочет, чтобы ты умирал, а папу и маму своих не любит. Мне мало было хорошего мужа, теперь у меня вырос хороший сын. Хватит тебе стучать, пошли пить чай, и дай я тебя поцелую, ведь сегодня, как-никак, день твоего рождения. Я была на кладбище, там все чисто, хорошо. Я опять спросила ее, почему она именно мне сказала, а кто же будет следующий, почему именно меня спросила и что она имела в виду, но она опять не ответила мне, как и тогда, когда я спрашивала ее по возвращении, молчит и все улыбается только; не знаю, улыбается ли сейчас, но молчит по-прежнему, это так. Мне бы очень не хотелось, Ника, чтобы следующим опять оказался ты и кто-нибудь из моей семьи, спасибо, я прикурю сама, мне не хотелось бы, чтобы следующим был мой сын, ты понимаешь меня. Я хочу, чтобы ты сказал мне сейчас, Ника, а я потом расскажу своему сыну, что сделал его отец, который погиб, как герой, пойми меня, Ника, я-то знаю, что сделал мой муж, но чтобы я могла рассказать сыну, что сделал его отец, мне надо знать поточнее, поэтому, прошу тебя, Ника, скажи мне наконец, ведь это правда, что мой муж донес на вас?
СТАРИК отрицательно качает головой.
СОСЕДКА Слушай, Ника, так нечестно. Я же знаю, что ты придумал, знаю, давно знаю, ты решил, что сможешь простить себя за то, что ушел тогда, если простишь
