максимум, для нее это был успех высочайшего качества и уровня, для обычного человека такой успех мог быть пределом мечтаний. Джордж же искренне восхищался всем происходящим. Ему пришлось вернуться и вести концерт из индейца (а также гнать свой репортаж в эфир), но, как он сказал, «нам с Элвисом надо бы встречаться почаще». Надо сказать, что среди публики нашлось несколько парней, которые бормотали что–то вроде, что они, мол, не понимают, почему такой переполох, чего такого особенно в этом странном малом в черных штанах с розовыми лампасами, с набриолиненными волосами и прыщавым лицом — он выглядел так, словно пользовался косметикой. Во Флориде братья и сестры рассказали Ли Денсону о том переполохе, который устроил в городе Элвис, но он отказывался этому верить. Он же мальчишка, который с большим трудом может построить аккорд, которому Ли пытался научить его в Лодердейл–кортс всего пару лет назад, — среди них всех он был самым последним, кто когда–либо мог бы рассчитывать на успех! Ли выступал со своей обычной программой, совмещая сценическую карьеру с работой коридорным в Ки–Уэст. Писатель Эрнест Хемингуэй даже заявил, что он, Ли, — его любимый певец, а тут Элвис Пресли и вся эта непонятная шумиха вокруг него! «Разница между мной и им, — вспоминал Ли, — это и было тем самым, во имя чего я вкалывал. Я стремился к ней. Нью–Йорк, Голливуд — везде я мечтал сохранить эту дистанцию. А он падает в совершеннейшую дыру и выходит оттуда с золотыми часами и цепью в несколько карат!»
Глава 6 «GOOD ROCKIN' TONIGHT»
(октябрь — декабрь 1954)
До Нэшвилла было далеко — около двухсот миль езды, но четверо друзей, закрепив контрабас Билла на крыше, вполне удобно расположились в четырехдверном черном «Кадиллаке» 1951 года, принадлежащем Сэмусу. Была суббота, 2 октября. Элвис, Скотти и Билл отыграли свой обычный концерт в пятницу вечером в «Орлином гнезде». Их запись песни «Blue Moon of Kentucky» приближалась к вершине чартов в Мемфисе и начинала набирать популярность в Нэшвилле и Нью–Орлеане. У них были все основания чувствовать, что они достигли вершины своей музыкальной карьеры, так как этим вечером они должны были выступить в «Опрае».
Джим Денни наконец уступил Сэму, уверявшему, что нет необходимости вводить Элвиса в состав постоянных участников фестиваля. Джиму надо было воспринимать его выступление как обычный пробный вариант; нужно просто дать парню шанс показать себя. Денни уже не казался таким убежденным, как прежде: возможно, его просто утомила настойчивость Сэма, но он согласился предоставить молодому человеку один номер в том отделении, где пел Хэнк Сноу. Элвису и его группе предоставлялась возможность спеть единственную песню — песню в стиле кантри «Blue Moon of Kentucky». Да, он согласен дать им номер, и если Сэм и ребята сочтут, что ради единственной песни стоит проделывать весь путь от Мемфиса до Нэшвилла, то пусть едут.
В это же самое время Сэм получил приглашение от фестиваля «Луизиана Хайрайд» из Шривпорта. Это был новый, недавно появившийся конкурент «Опрая», который, в отличие от последнего, желал видеть у себя новую группу. Денни насмешливо называл «Хайрайд» филиалом «Опрая» на выезде, так как многие группы переехали из него в Нэшвилл. «Хайрайд» открыл в 1948 году Хэнка Уильямса, а также вывел на большую сцену таких звезд, как Слим Уитман, Уэбб Патере, а совсем недавно открыл Джима Ривса и Фэрона Янга. Сэм все же решил отложить поездку в «Хайрайд», потому что хотел, чтобы первое выступление состоялось в «Опрае». Об этом он прямо заявил Пэппи Ковингтону, импресарио «Хайрайда». «Как только ребята выполнят программу, согласованную с «Опраем», Элвис сможет появиться в «Хайрайде», — заявил Сэм. Он заметил также, что, по его представлениям, Элвис вполне мог бы иметь успех у публики «Хайрайда», и его появление там можно запланировать через неделю–другую после «Опрая». Однако обязательства, данные Джиму Денни, объяснял Сэм Пэппи, заставят Элвиса сначала ехать в «Опрай».
Приехав в Нэшвилл, они прежде всего отправились осматривать зал, где им предстояло выступить. Музыканты воспринимали Ryman Auditorium как святилище, в которое никто из них не осмелился бы даже ступить, не то, что играть в нем. Они в изумлении слонялись по полуразрушенному зданию, построенному в 1886 году и служившему некогда протестантским домом молитвы. В нем до сих пор сохранились деревянные скамьи, стоявшие вместо кресел в зрительном зале. Элвиса, Скотти и Билла переполняло ощущение сопричастности истории, которое давало пребывание в этом здании: музыка, которую они слушали всю жизнь, изливалась именно с этой ветхой сцены. Но в то же время они чувствовали, как развеиваются иллюзии, так как Grand Ole Opry оказался менее грандиозным, чем они предполагали. В это время позади сиены сновали другие музыканты, перебрасываясь приветствиями и отдельными репликами, настраивая инструменты, нанося грим и облачаясь в сценические костюмы. В их поведении не было строгих протокольных формальностей, которых можно было бы ожидать от звезд. Скорее во всем, что они делали, была какая–то реальная или кажущаяся отстраненность. Двадцатиоднолетний контрабасист Бадди Киллен, только что ставший главным и единственным автором песен в издательстве Tree Music подошел к явно чувствующему себя «не в своей тарелке» молодому певцу и сам представился. Вот как он вспоминает эту встречу: «Они меня не примут», — сказал Элвис. «Примут. Все будет хорошо», — ответил я. «Если бы мне только позволили уйти, я бы смылся прямо сейчас», — не унимался Элвис».
Когда в гримерке появился Чет Эткинс, Элвис захотел с ним познакомиться, но, как обычно, не решался. «Зная, что Скотти тоже восхищался игрой Эткинса, — рассказывал Марти Робинс, — он использовал его как щит, подтолкнув к знаменитости и пробормотав: «Мой гитарист… захотел с вами познакомиться». Вместо приветствия Эткинс отпустил грубоватое замечание относительно подкрашенных глаз Скотти.
Пожалуй, наибольшую тревогу вызывала у молодых музыкантов встреча с Биллом Монро. Их версия сингла «Blue Moon of Kentucky», записанная в студии «Сан», вызывала у поклонников стиля кантри протест. Они считали это десакрализацией, развенчанием кумира. Сам Монро грозился оторвать им головы за столь вольную интерпретацию. «Я
