пешком на далёкие расстояния сильно не отойдёшь.
После первой недели я уже стал прям считать дни до двадцать девятого числа месяца: в этот день отряды всегда разъезжались за сбором дани, ну хоть что-то интересное. По вечерам разговаривал обо всём с соседом Димой, время от времени встречался взглядами с Сергеем, который вот примерно после семи дней моего пребывания в квартире стал говорить со мной так же как со всеми. То есть в основном перечислять оскорбления, никто ему не отвечал, и я подумал, что мне тоже не надо, да и его габариты не вызывали у меня желания подраться. К тому же Дима рассказал о том, что бывает при неподчинении, если говорить коротко, то ничего хорошего, вплоть до убийства без разбирательств. Так мол поддерживается дисциплина.
Была где-то середина месяца, типичный бесполезный день, я оделся и пошёл на улицу, как обычно шлялся всё утро в районе своего дома, вряд ли отойдя хотя бы несколько километров от него. Уже практически решил идти домой, а так как времени у меня было много, то я тратил его даже на обдумывание таких вещей, но резко на глаза попала следующая картина: какая-то девушка пыталась вырвать свою руку из цепкого солдатского хвата, выражения их лиц при этом говорили о противоположном — у неё играла ненависть, отвращение, призрение, а он будто увидел какое-то древнее и грозное божество и сейчас взглядом молил о пощаде. Тем не менее факты остаются фактами: девушка хочет уйти, а солдат держит её. Быстро обрисовав картину того каким героем и смельчаком смогу себя считать, да ещё и поражу в самое сердце эту девушку, я крикнул:
— Эй, что делаешь? — и резко встал со скамейки, на которой всё это и наблюдал, — что ты её держишь?
Ко мне быстро повернулись два лица, солдат был выше меня, но очень худой, мы вдвоём понимали кто скорей всего сильнее, тем не менее он продолжал её держать, и с тем же жалостливым лицом, после вздоха сказал:
— Брат, давай не сейчас, — он покачал головой из стороны в сторону, — не лезь, пожалуйста.
В его словах не было ни намёка на злость, однако меня и ещё больше мои гормоны взбесила эта наглость и я пошёл в его сторону, попутно сжимая кулак и выбрасывая из головы все разумные мысли.
— Отпусти, ублюдок, — сказал я и шёл, как мне тогда казалось, «крутой» походкой, — чего тебе нужно повторять по десять раз?
Когда мне оставалось несколько шагов, он всё же выпустил её, а я тем не менее не останавливался и пёр как сумасшедший бык, сжав руку в кулак я замахнулся и ударил его в лицо, я думал он хотя бы выставит руку, но ничего. Мой кулак влетел в его голову и это выбило землю из-под того несчастного солдата, отшатнувшись он упал и держась за голову одной рукой, где-то в районе уха смотрел на меня. Всё так же без ненависти, просто как-то разочарованно, опустошенно. На секунду мне стало стыдно, но потом моя тупость, как танк, растоптала маленький росток совести.
Девушка взяла меня за локоть и отвела от того солдата, бросив ему в конце что-то вроде, что только так он и способен понять, и чтобы больше этот неудачник не появлялся в её жизни. Во мне бурлила смесь адреналина и половых гормонов. К тому же первый раз в жизни до меня вообще дотронулась женщина, не просто дотронулась, а куда-то целенаправленно тянула. Мы зашли за дом, тот солдат побрёл в другую сторону, она остановилась, посмотрела на меня и сказала:
— Спасибо, — на лице появилась полуулыбка, — он мне уже пройти нигде не давал, какой-то ненормальный и не знаю, как я так с ним… вот так ошибёшься раз, а потом не отделаешься от идиотов.
— Да ничего, — улыбаясь буркнул я, смотря в землю или куда-нибудь ещё, только не в глаза ей, и куда делся мой запас смелости, который пару минут назад казался бесконечным, — просто это выглядело как-то плохо.
Она слегка засмеялась.
— А ты у нас такой защитник? Как тебя зовут?
— Тобиас, — после небольшой паузы сказал я, подумывая о новом русском имени, а то это слишком неудобное.
Я вздохнул. Она же снова немного засмеялась.
— М, а на самом деле какое имя?
— Так такое и на самом деле, я не русский, — я пожал плечами, — просто так получилось, что живу тут давно, ну, не конкретно тут, Новосибирске я только недели две.
— А, понятно тогда, а меня Наташа зовут, и я тут в Новосибирске живут только лет пятнадцать, как родилась, так и осталась. Ты далеко отсюда живёшь?
— Не очень, в квартире с ещё пятью людьми.
— А я вот далековато, если хочешь можешь провести меня.
Я посмотрел в её синие глаза и знал, что уже не откажусь, тогда она мне показалась очень красивой, не знаю видел ли я когда-нибудь красивей женщин, так мне думалось, и конечно же я проводил бы её куда угодно, хоть за горы. В шестнадцать лет человеческое существо и так очень тупое, а когда разум затмевает зов природы, который кричит в оба твои уха о размножении, то логично ли тебе уходить за три часа от своего дома, не зная города, не имея телефона, карты — не важно, голос говорит идти, и я иду.
Её русые волосы были выстрижены на висках, а сантиметров на пятнадцать копна сверху была уложена назад — самая распространённая причёска женщин в то время. Длинные волосы по всей голове могли себе позволить разве что очень богатые дамы, чьи-то жены или военные чиновницы, гражданским же или простым солдатам не до такого, ни по времени, ни горячей воды особо не было у простых смертных. Тонкие, но ярко-красные от природы губы оттягивали на себя внимание, и я шёл, делая вид, что слушаю её рассказы, рассказывал что-то сам, то придумывая, то вспоминая какие-нибудь смешные случаи со школы. К сожалению, конечно же для неё, смешно мне было, например, от того как кто-нибудь неожиданно пердел в тишине на уроке. Особенно мне было смешно, с истории, как в четырнадцать лет я и ещё несколько ребят после уроков пошли за яблоками, но при этом нам надо было уйти на несколько километров от лагеря. Что, естественно, было запрещено, по крайней мере без ведома офицеров. Но в те годы мы были уже слишком взрослыми, чтобы докладывать этим туповатым мужикам куда мы отлучаемся по своим важным делам.
Вскоре мы, набрав яблок,
