посещение больного. Ей-богу, не знаешь, как себя вести. Любой разговор в этом неприятном месте получается неестественным и натянутым. Надеюсь, они не в обиде на меня за то, что я их выпроваживала.
Ко мне на кровать часто присаживался дерматолог Али. Он заходил из соседнего отделения и всегда приносил мне зачитанные до дыр газеты. Я рассказывала ему о своем мосте в Сирии (интересно, стоит ли он еще), а Али – о том, как работал с кочевыми племенами в пустыне. О том, что одно время был у них врачом. Перемещался вместе с кочевниками, наблюдал, лечил. Постоянно в движении. Он и сам кочевник. Ни в одной больнице не задерживался дольше двух лет – вдруг что-то начинало его беспокоить, и он искал другую работу, в другом месте. Бросал пациентов – едва те, преодолев всевозможные предубеждения, успевали наконец к нему привыкнуть: в один прекрасный день на двери кабинета появлялась записка, что, мол, доктор Али больше не принимает. Кочевой образ жизни и происхождение, разумеется, заставляли различные спецслужбы проявлять к нему интерес – телефон Али постоянно прослушивается. Так он, во всяком случае, утверждал.
– А у вас есть какие-то свои Недомогания? – спросила я однажды.
Конечно, они у Али имелись. Каждую зиму он впадал в депрессию, а комната в рабочем общежитии, которую выделила ему гмина, только усугубляла меланхолию. У него была одна ценная вещь, которую он приобрел за годы работы, – большая лампа, которая излучала свет, похожий на солнечный, и таким образом должна была подбадривать Али. Вечерами он часто сидел, подставив лицо этому искусственному Солнцу, и мысленно бродил по пустыням Ливии, Сирии, а может Ирака.
Я размышляла о том, каким может быть его Гороскоп. Но чувствовала себя слишком слабой, чтобы заняться расчетами. На этот раз мне в самом деле было худо. С сильной фотоаллергией я лежала в затемненной палате; кожа покраснела, потрескалась, жжение было такое, будто ее терзали крошечные скальпели.
– Вам следует избегать Солнца, – предостерегал меня Али. – Никогда не видел такой кожи, вы просто возданы для жизни в подземелье.
Али смеялся, потому что не в силах был такое вообразить – он, весь обращенный к Солнцу, точно подсолнух. Я же напоминала белый корень цикория, картофельный побег – мне бы провести всю оставшуюся жизнь в котельной.
Я восхищалась тем, что у него – как он утверждал – было ровно столько вещей, сколько нужно, чтобы в любой момент успеть за час сложить их в два чемодана. Я решила этому у него поучиться. Пообещала себе, что начну упражняться, как только выйду из больницы. Рюкзак и ноутбук – этого должно быть достаточно каждому Человеку. Таким образом, куда бы ни забросила Али судьба, он всегда дома.
Этот врач-бродяга напомнил мне, что не стоит слишком задерживаться на одном месте, так что с собственным домом я, очевидно, переборщила. От моего смуглого врача я получила в подарок джалабию – белую рубашку до щиколоток с длинными рукавами и застежкой под горло. Али сказал мне, что белый цвет действует как зеркало и отражает солнечные лучи.
Во второй половине августа мое состояние ухудшилось настолько, что меня перевезли во Вроцлав для обследования, о котором я не слишком задумывалась. Я постоянно находилась в полудреме и беспокойно бредила о своем душистом горошке – следовало бы заняться уже шестым поколением, иначе результаты исследований пропадут, и мы снова будем считать, что не наследуем жизненный опыт, что все уроки тщетны, что мы не в состоянии ничему научиться у истории. Мне снилось, будто я звоню Дэну, но он не отвечает, потому что мои Девочки родили детей, и их множество на полу в сенях и на кухне. Это люди, совершенно новая порода людей, родившихся от Животных. Они еще слепые, еще не прозрели. И еще мне снилось, что я ищу Девочек в большом городе, что все еще надеюсь, и надежды эти напрасны и мучительны.
Однажды во вроцлавской больнице меня навестила Писательница, чтобы любезно подбодрить и осторожно сообщить, что продает свой дом.
– Это уже не то место, что было раньше, – сказала она, протягивая мне блинчики с грибами, гостинец от Агаты.
Рассказывала, что ощущает какую-то вибрацию, что по ночам ей страшно, пропал аппетит.
– Нельзя жить там, где происходят подобные вещи. Из-за этих страшных убийств вылезают на свет мелкие мошенничества и постыдные поступки. Оказывается, меня окружали чудовища, – возмущенно говорила она. – Вы здесь единственный праведный человек.
– Знаете, я все равно хотела отказаться от ухода за домами следующей зимой, – сказала я, смущенная этим комплиментом.
– Правильное решение. Вам бы в какие-нибудь теплые края…
– …где нет Солнца, – добавила я. – Вы знаете такие места помимо ванной?
Писательница сделала вид, что не слышит.
– Я уже дала в газету объявление о продаже дома. – Она на мгновение задумалась. – К тому же здесь слишком сильный ветер. Я не в состоянии терпеть эти постоянные завывания. Невозможно сосредоточиться, когда все время что-то шуршит у тебя над ухом, свищет и гудит. Вы заметили, сколько шума производят листья на деревьях? Особенно тополя, это просто невыносимо. Начинают в июне и шелестят до ноября. Кошмар.
Я никогда об этом не задумывалась.
– Вы знаете, что меня допрашивали? – сказала она возмущенно, внезапно меняя тему разговора.
Я нисколько не удивилась, потому что допрашивали всех. Это дело стало для них приоритетом. Какое ужасное слово.
– И как? Вы им помогли?
– Знаете, иногда мне кажется, что мы живем в мире, который сами себе придумали. Решаем для себя, что хорошо, а что нет, вычерчиваем карты смыслов… А потом всю жизнь боремся с собственными фантазиями. Проблема заключается в том, что у каждого своя версия, поэтому людям так трудно найти общий язык.
Это было похоже на правду.
Когда она уже прощалась, я покопалась в своих вещах и протянула ей копытце Косули. Писательница развернула бумагу, и на лице ее отразилось отвращение.
– Господи, что это? Пани Душейко, что вы мне такое даете?
– Пожалуйста, возьмите его. Это что-то вроде Перста Божьего. Оно уже совершенно высохло и не пахнет.
– И что мне с ним делать? – удрученно спросила она.
– Что-нибудь хорошее.
Она снова завернула копытце в бумагу, мгновение постояла на пороге и ушла.
Я долго думала о словах Пепельной. Думаю, их подтверждает одна моя Теория. А именно – что человеческая психика, как я полагаю, сформировалась для того, чтобы защитить нас от видения правды. Не дать нам рассмотреть механизм как он есть. Психика – наша защитная система, она заботится о том, чтобы мы никогда не смогли понять, чтó нас окружает. Главным образом
