лучше этого у тебя ничего в жизни не было.
— Зачем же ты вышла за него?
— Господи, сынок, ну почему люди женятся и выходят замуж? Если я и знала, почему вышла за него, то давно забыла. Может, потому, что он попросил. Я не пользовалась особым успехом. А теперь неси-ка свой чемодан наверх и будь готов к обеду.
Когда Джим спустился в столовую, все уже сидели за столом. Мать представила его своим постояльцам, потом он пожал руку своему шурину и поцеловал сестру. Кэрри располнела, казалось, что её груди и бёдра сейчас выпрыгнут из платья. Без косметики её лицо выглядело усталым, но добродушным. Было заметно, что она довольна своим мужем — симпатичным парнем, который делал всё, о чём она просила.
— Вы посмотрите только на него! Красив, как и раньше, — Кэрри с восхищением смотрела на брата. — Он у нас в семье самый пригожий.
Её смех, неестественный смех, утих, только когда муж сказал ей, что она и хотела услышать: она тоже красива.
За обедом говорили о работе Джима, о том, насколько она прибыльна, и если он вернется домой, чего они все очень хотели, сможет ли зарабатывать столько же, сколько в Нью-Йорке. И, конечно, Кэрри задала неизбежный вопрос:
— И когда ты собираешься жениться, Джим?
Он пожал плечами:
— Когда какая-нибудь девушка попросит меня об этом.
Услышав это, все рассмеялись.
— Ты всегда стеснялся девушек, Джим, — произнесла его сестра с набитым ртом. — Тебе действительно пора остепениться. Нет ничего лучше семьи, правда, дорогой?
Ее муж согласился с этим. Джиму все это притворство действовало на нервы. Он попытался изменить тему, но ему это не удалось.
— Джим женится, когда будет готов к этому, — сказала мать. — Я считаю, он правильно поступил, что не женился, пока бродяжничал.
Они говорили о браке, уверенные в своей правоте люди, чьи жизни катились по накатанной колее. Их опыт — просто очередной экземпляр под копирку. Когда они пытались давать свои советы Джиму, никто из них и не подозревал, что их коллективная мудрость для него бесполезна, что его жизнь катится по другой колее. Подумав об этом, он испытал горечь и раздражение на бесконечное притворство. Его собственная необходимая ложь утомляла его. Как ему хотелось сказать им, кто он на самом деле. Интересно, подумал он, а что было бы, если бы все такие, как он, вели себя естественно и честно. Жизнь всех, конечно, бы стала лучше, если бы на секс стали смотреть как на что-то естественное, а не ужасное, и мужчины могли бы, не скрываясь, любить мужчин, как это свойственно их природе. Но, размышляя о свободе за этим столом, он знал, что быть честным опасно. И самое главное, ему не хватало смелости.
— Кстати, — сказала Кэри, — ты ведь знаешь, что Боб Форд женился на Салли Мергондаль?
— Да, мама мне написала. Где он? Где они теперь?
— Она здесь, живет со своими родителями. А он в море, но, кажется, он приезжает через пару дней. Мергондали устраивают вечеринку на Рождество, он должен быть. Ты тоже приглашен. У них такая милая крошка. Волоски темно-рыжие, как у Боба.
— Джим, бог ты мой! Да тебя не узнать! Ты такой взрослый! Правда, дорогой? — миссис Мергондаль повернулась к мужу и получила его согласие. Уверенная в мнении собравшихся, она продолжала: — Взрослый мужчина! Все они уже взрослые, а кажется, еще вчера играли в теннис на школьных турнирах. А теперь посмотрите-ка, все другие парни в армии уже переженились, да и наша малютка уже стала матерью.
Тут мистер Мергондаль подмигнул Джиму:
— Не морочь ему голову, мать! Пусть-ка отправляется лучше к молоденьким девушкам. Они смерть как хотят увидеть его. Уже новый урожай подошел.
Джим извинился и вошел в переполненную старомодную гостиную. Кэри взяла его под руку:
— Я тебя познакомлю.
Многих он помнил. Одних еще по школе, другие жили неподалеку. Его помнили все, и они, вспоминая о событиях, которые он забыл, казалось, искренне радуются его возвращению. Он, словно во сне, двигался от группы к группе, к центру, где, казалось ему, должен находиться Боб. Затем он увидел Салли Мергондаль, теперь — Салли Форд, и освободился от опеки Кэри, чтобы поговорить с ней.
Салли стала высокой изящной женщиной с темными волосами, уложенными вокруг головы. Они тепло пожали друг другу руки, пристально глядя друг на друга, отыскивая следы перемен.
— Поздравляю, — сказал Джим.
— С чем? С ребенком или с Бобом?
— И с тем, и с другим, — Джим излучал благожелательность, но перед ним была соперница.
— Спасибо, Джим! Давай-ка присядем! Нам столько нужно рассказать друг другу.
Они сели на волосяной диван. Их разговор все время перебивали вновь прибывающие, желающие поздороваться с Джимом.
— Видишь, как тебя любят. Нет, тебе и правда, нужно осесть здесь, рядом.
— Ты, наверное, уже слышала, что у меня другие планы.
— Чего-то слышала. Тут ведь знаешь, всем до всего дело. Мы всюду суем свой нос, хотя ничего интересного здесь не происходит. Мы слишком хорошо знаем друг друга.
— А где Боб?
Салли нахмурилась:
— В Ньюпорт-Ньюсе со своим кораблем. Он приедет завтра. Слушай, он появится — приходи-ка ты к нам на обед. Посидим тесным кружком втроем, а?
— С удовольствием! Боб, я слышал, теперь первый помощник.
— Да, но он уходит из флота, как только война кончится.
— Но ведь он любит море.
— Он нужен папе в его страховом бизнесе, и все считают, что из Боба выйдет прекрасный агент. Папа говорит, что, когда он отойдет от дел, Боб возглавит компанию.
— Я рад за него.
Джим видел, как нежные руки, несмотря на протесты Боба, надевают петлю на шею его дружка. Только вот протестовал ли Боб? Может, он изменился? Возможно.
— Хватит с него. Побродил по свету. Мир большой, всей жизни не хватит, чтобы все увидеть. И потом, все его друзья здесь, да и работа его тут ждет неплохая. Я думаю, все у нас будет прекрасно. Слушай, пойдем, я тебе покажу малышку.
— А Боб — хороший отец?
— У него пока было слишком мало отцовского опыта. Он еще думает, что ребенок — это живая игрушка. А когда игрушка начинает кричать, он хочет свернуть ей шейку. А еще он говорит, что я ребенку уделяю больше внимания, чем ему. А я ему отвечаю, что в конечном счете ребенок — это он. И так оно и есть, вылитый Боб.
— А он это понимает?
— Ну, иногда понимает. Ты же знаешь, какой он.
— Не уверен. Столько лет прошло.
— Да, немало воды утекло. Он стал
