Полковник шумно вздохнул. Положил трубку в специальное углубление на краю пепельницы. Скрестил руки на груди.
– Люди, о которых вы спросили, капитан, остались в Рио. Купили большой дом в центре. Открыли там борцовско-боксерскую школу. Но мы не теряли друг друга все эти годы. Мы встречались. Навещали друг друга и соотечественников, обосновавшихся в Сан-Паулу… Они оба мне больше чем друзья. У меня нет от них никаких секретов, так же как и у них – от меня. И когда, полтора года назад здесь появились первые немцы, оградили часть сельвы забором и начали интенсивное строительство Вервольфштадта, мы без труда сообразили, кем в недалеком прошлом были эти мирные беженцы, с карманами, набитыми золотом.
– Если я вас правильно понимаю, Иван Федорович, люди, о которых мы говорим, в эту самую минуту находятся здесь? В вашем доме? – сухо спросил Охотник.
– Да, – опустил веки колчаковец. – Наверху. В гостиной. С женой и дочерью. Я специально спустился, чтобы закрыть входную дверь, но тут вдруг пришли вы…
– Сколько людей знает о письме и фотографиях, отправленных вами в Москву, в Генеральный штаб? – мысленно выругавшись, как можно спокойнее уточнил Ярослав.
– Трое, – столь же невозмутимо ответил Клименко. – Жена и дочь, разумеется, ни о чем не догадываются. Хотя скрыть от самых близких мне людей свое отношение к немцам, конечно, невозможно. Здесь все догадываются, кто они на самом деле. К тому же псиная тевтонская свора трижды пыталась поставить Русь на колени. Как я могу к ним после этого относиться?
– Вы знаете нынешние имена и фамилии тех немцев, которых вам удалось сфотографировать? Почему именно они попали к вам в объектив? – продолжал задавать вопросы Охотник.
– Знаю. А вот – почему… Наверное, чутье. Я хоть и старый лис, но пока еще не слепой, капитан. Сам когда-то командовал разведотрядом. И могу без особого труда, по лицу и манерам, отличить обычного солдата от офицера. С их приездом сюда ничего не изменилось. Одни по-прежнему отдают приказы, другие их мгновенно и без раздумий выполняют. Одни – хозяева рудника, другие – надсмотрщики над рабочими и охрана. Субординация.
– Было ли в Лас-Суэртосе до их появления известно про алмазы?
– Время от времени, очень редко, местные находили камни. Но никакой промышленной разработки не велось. Здесь народ очень суеверный. Наряду с Христом, которого стали почитать после прихода завоевателей-испанцев, здесь до сих пор сильно распространено язычество, жертвоприношение и поклонение духам. Та часть сельвы, в предгорьях, где сейчас находится рудник, считалась проклятой. Она отделена речушкой. Люди туда предпочитали не ходить. Теперь на другой стороне речки стоит трехметровый забор с колючей проволокой и охранными вышками… Откуда фашисты узнали про алмазы – лучше спросить у них самих. Если представится такая возможность. Думаю, ответ на этот вопрос знает лишь пара человек. Верхушка. Во главе с Клаусом Майне. Так сейчас зовется самый главный человек в Вервольфштадте. Скажите, капитан… Раз вы здесь, значит, некоторые из выбранных мной немцев опознаны как находящиеся в розыске. И их подлинные имена советской военной разведке известны. Сколько таких? Один? Два?
– Сразу трое, – сообщил Охотник. – Вынужден признать – у вас действительно потрясающее чутье.
– Что ж. Тем хуже для них и лучше для нас. И какова дальнейшая участь этой тройки? Я полагаю, везти их в Москву, для того чтобы судить, может, и желательно, но нет ни малейшей возможности. Значит, остается ликвидация на месте.
– У меня есть приказ действовать по обстоятельствам, – помолчав, не совсем искренне ответил Ярослав. – Для начала я должен встретиться с одним из троих. Наедине. Тайно. Вне пределов Вервольфштадта. Дальше будет видно.
– Есть основания считать, что с ним, конкретно, можно договориться? – осторожно осведомился Иван Федорович, расцепив руки на груди и даже чуть подавшись вперед.
– Трудно сказать, – покачал головой Охотник. – Но встреча необходима.
– О ком идет речь?
– О мужчине, сфотографированном на пристани в Сан-Паулу, рядом с девушкой по имени Мерседес, работающей в конторе по продаже билетов на «Гаучо», – сказал Ярослав. – Я узнал ее сразу же, как только увидел. И даже успел выяснить, что она – любовница совсем другого обитателя Вервольфштадта. Блондина с орлиным носом, по имени Леон. Что вам известно об этом человеке, тов… господин полковник?
Клименко, обратив внимание на оговорку, виду не подал. Спросил лишь:
– Кто именно вас интересует? Тот, что на фотографии, или тот, которого вы увидели в обнимку с Мерседес? Ладно, не отвечайте. Я владею информацией на обоих.
Вытряхнув пепел и снова набив трубку табаком, старик закурил и, откинувшись на спинку кресла, хмуро покосился на закрытую дверь, пробормотав:
– Где же Анастасия? Надо сходить узнать, в чем дело…
Глава 20 Я помню чудное мгновенье…
Он едва успел закончить фразу, как дверь распахнулась и в кабинет, с серебряным подносом в руке, вошла высокая, стройная девушка совершенно славянской внешности, очень похожая на своего русского отца. Ее кожа по местному обыкновению была бронзово-смуглой, но это, вне всякого сомнения, был именно загар, а не естественный цвет, полученный от рождения. На фоне привычных глазу Ярослава мягких черт слегка скуластого, евро-азиатского лица, так присущего истинно русским женщинам, выделялись, напоминая о текущей в ее венах крови матери-бразилианки, разве что спадающие на хрупкие плечи прямые, как водопад, темные волосы и невероятно огромные, как две спелые маслины, большие глаза с загнутыми кверху ресницами такой длины, которым бы позавидовали самые известные киноактрисы.
– Знакомьтесь, Ярослав, это и есть моя дочь Анастасия, – улыбнувшись, представил девушку хозяин дома. – Самое очаровательное и нежное создание во всей необъятной сельве Мату-Гросу, от берегов Атлантического океана на востоке до горных вершин Анд на западе.
– Здравствуйте, синьор, – одарив Охотника быстрым, но таким теплым и беззащитным взглядом, от которого у давно отвыкшего от женской ласки Ярослава невольно и мгновенно заныло в груди и – что скрывать? – даже ниже, Настя поставила поднос с графином и бокалами на столик, быстро налила в них зелено-желтый, с плавающими кусочками лимона прохладительный напиток, затем подхватила поднос и, более не глядя на гостя, торопливо вышла из кабинета, бережно прикрыв за собой дверь, так, что та даже не щелкнула язычком замка.
– Ну, как она вам? – заметив, какими пришибленными глазами Охотник проводил упорхнувшую чаровницу, не без довольной ухмылки спросил полковник. – Хороша, а?
– Кто бы спорил, – вздохнул, выдавив кривую улыбку, Ярослав. – Красавица. Повезет парню, которого полюбит такая девушка…
– Наверное, вы правы, – вынужден был согласиться Иван Федорович. – Я два года пытался найти ей мужа здесь, в Бразилии. Разумеется, русского. Кавалеров подходящего возраста не так чтобы слишком много, но кое-какой выбор есть. Я всех по именам и в лицо знаю. Как и их родителей… Уважаемые люди, с титулами, с деньгами. А она – ни в какую. Не настоящие они все, говорит. Что значит не настоящие, спрашиваю? Молчит. Глаза отводит… Может, хоть в Париже себе достойного жениха найдет. Там наших много осело. Тысяч тридцать, а то и все пятьдясят. Часть спилась, еще в первые годы, поистаскалась, но многие хорошо устроились. Оккупацию пережили. Один – граф Вяземцев-старший – сейчас даже в Сорбонне преподает. Пишет: каждый двадцатый студент – русский…
В груди у Охотника, как пойманная в силок дикая птица, тщетно рвалось, норовя выскочить наружу, трепещущее сердце. Он уже понял: зацепило, несмотря на по-прежнему живущую в душе, никуда не исчезнувшую за два месяца разлуки с семьей, такую же крепкую, как и раньше, любовь к Светлане. И вдруг – Анастасия. Девушка, живущая на другой стороне глобуса. Сколько она тут находилась? Двадцать секунд? Полминуты? А вот ведь – словно ножом острым по сердцу прошла, оставив после себя сладкую боль и рану. Зачем ему все это, здесь, сейчас?! В двух шагах от логова эсэсовцев? Когда не ясно – что будет с ним через день, через час, через минуту. Когда между ними не может быть ничего, потому что так не бывает…
Взгляд Ярослава упал на бокал с приятно пахнущим цитрусом лимонадом. Он взял его и жадно припал губами, осушив за три больших глотка. Утер губы тыльной стороной ладони. Сказал, глядя поверх плеча полковника:
– Отличная вода. Действительно освежает. Так что вы скажете о тех двух фрицах?
– По стечению обстоятельств оба носят имя Леон. Носатый блондин – Леон Браун, охранник. Он и красавица Мерседес вместе уже без малого год, фактически с самого ее появления в конторе по продаже билетов. Во время войны Браун был телохранителем кого-то из бонз рейха… Второй – тот, что старше, темноволосый, откликается на герра Соммера. Серьезная фигура, но не босс. Где-то посередине, между охраной и хозяевами рудника. Инструктор по физподготовке охраны Вервольфштадта. Настоящий мастер. Гоняет псов серьезно, и в хвост и в гриву. Положит любого двухметрового молодца за полминуты. Местные мужчины, работающие на руднике, не раз видели, как он показывал, на что способен, выходя на бой сразу с тремя противниками – на голову выше, вдвое моложе и тяжелее себя. Сначала играл с ними, как кот с мышами, выматывал, доводил до бешенства, а затем срубал одного за другим, как бревна. А ведь ему почти столько же лет, сколько мне. Крепко за пятьдесят. Кроме рукопашного боя Соммер отлично владеет стрелковым оружием… Что его сподвигло на тот доверительный разговор с Мерседес – одному Богу известно. Вместе я видел их всего однажды… Может, Соммер пытался за ней ухаживать? Но это же почти бессмысленно. Мерседес давно встречается с Брауном и, как большинство местных женщин, вряд ли предпочтет мужчину в возрасте крепкому молодому самцу. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
