сумел ее огорошить первым же вопросом, и всякие фантазии, как она его спасает на деньги Тарека, и он рыдает от счастья в больничной койке перед выпиской, тут же напрочь вылетели из ее головы.
– Что за часть, куда ты ездишь на зелёной волге каждый день? – прямо спросил Тарас.
– Какая часть? О чём ты? – сделала невинное лицо Диана.
– Которую солдаты охраняют в форме пограничников, – строго посмотрел на неё отец. – Погранвойска КГБ подчиняются. Диана, я не спрашиваю, куда ты уже влезла? Я не дурак и сам всё понимаю. Я хочу только спросить, зачем? Зачем тебе это было надо? Дочь! Объясни мне, дураку! Богатый муж, еще более богатый свекор, Парижи твои эти все… Рожала бы детишек да радовалась жизни, а я бы радовался за тебя. На кой черт ты полезла в эти дела?
Диана и сама понимала, что ничем правдоподобным её визиты в учебный центр КГБ не прикрыть и решила сказать, как есть.
– Они угрожали, пап, – посмотрела она на него взглядом мученицы. – Обещали сломать карьеру Тимуру и Пашке. Вот, собственно и всё.
– То есть как? – потрясённо уставился на неё отец.
– Вот так, – развела она руками. – Или я работаю на КГБ, или братья вылетают из своих альма-матер. Ты же помнишь, Тимур с таким трудом поступил… А Пашка вообще в МГУ учится…
– Фуххх… Никогда не думал, что меня это коснётся. А я всё думал, откуда у тебя такая свобода в институте… Значит, и Богомолов в курсе?..
– Пап, у меня будут проблемы, если хоть кому-то станет известно, что я перед тобой сама раскрылась.
– Я это прекрасно понимаю, дочь! – раздражённо ответил Тарас, осознав, что все вокруг ему врали, даже близкий друг. – Не волнуйся, я же тебе не враг. Зря только ты ко мне не пришла, когда они тебя ещё только вербовали. Мы бы что-нибудь придумали…
***
Вышел на станции метро и пошёл к автобусным остановкам. Привычного мне столпотворения ещё не было. Подъезжали обычные ЛИАЗы. У меня же в памяти остались отъезжающие от остановок битком набитые людьми длинные Икарусы, аж двери не закрывались. Люди вынуждены были брать их штурмом каждое утро и вечер. А как тут было в эти годы, я практически не помню. Мы, дети, редко выезжали дальше своего района.
Автобус долго ждать не пришлось, нашёл себе удобное место на задней площадке. Ехать предстояло минут сорок, поставил свой портфель за поручень и всматривался в ночной город, вспоминая детство.
Вспомнился случай, когда сосед, офицер, вернулся из-за границы и привёз своим детям детскую кинокамеру. Крутишь ручку, а там мультик крутится. Взрослые сели отмечать возвращение соседа, а нас, детей, отправили гулять. Пацанам офицера разрешили кинокамеру взять с собой, а мне как старшему наказали следить, чтобы она не потерялась.
Ну и понятное дело, учитывая, что я был меньше Родьки, что мы, пока возились в снегу, строили укрепления, кидались снежками, эту камеру и потеряли. Кто конкретно, даже и не поняли, она активно переходила из рук в руки. Сейчас, возвращаясь мыслями к этой истории, не удивлюсь, если ей ноги приделал кто-то из других детей, завистливо смотревших на такой зарубежный раритет.
Как я её искал в снегу! Домой идти боялся.
И родители ещё такую позицию заняли, в полном противоречии с основами современной психологии, что сам потерял, сам теперь иди и отвечай перед соседом. Нет, чтобы поддержать, сходить со мной, извиниться за маленького сына, предложить деньгами компенсировать потерю. Показать сыну, что у него есть семья, которая всегда поддержит и поможет… А мне восемь лет всего было… Наверное, ещё тогда у меня появились первые седые волосы.
Стоп. Восемь лет мне ещё только будет в мае семьдесят третьего. Это значит, следующая зима… Как же хочется вмешаться, хотя бы, в эту историю!.. Но брат родился в октябре семьдесят четвёртого, это значит, в том январе маман ещё даже не будет беременна. Опасно вмешиваться…
Блин блинский... И что же делать? Спокойно смотреть, как ребёнок, в смысле я, три часа проревел навзрыд на морозе, перетряхивая сугробы во дворе?
Но куда-то же делась эта чёртова кинокамера? Ведь кто-то же её нашёл! И втихаря унёс с дворовой горки…
Воспоминания накрыли и я безошибочно, на автомате, вышел на нужной остановке и ноги сами привели меня к нужной пятиэтажке. Во дворе было темно, детей не было видно. Но точно помню, нас тут человек двадцать всегда тусовалось разного возраста, правда, при дневном свете.
Глаза сразу нашли наши окна. Свет горел в обоих и шторы задёрнуты... Что привез фоторужье, что мог не привозить. Смысла в нем при задернутых шторах нет.
Но все равно, не было сил оторвать взгляд от окон. На кухне по шторам то и дело мелькала чья-то тень, наверное, мама что-то на ужин готовит… Смотрел на окна, а видел её… Скоро на меня внимание обратят соседи. Надо уходить…
Побрёл к остановке в обратную сторону. Часть меня навсегда осталась с прежней семьей. Только сейчас я осознал, что скучал. Сильно скучал. Уже трясясь в автобусе до метро, думал, что надо искать легальный повод для общения со своей бывшей семьёй, когда брат родится. А пока надо терпеть и ждать… Нет никакого смысла вот так подглядывать, только душу бередить. Тем более, рано или поздно, на меня обратят внимание и придётся объяснять, что я делаю под окнами чужого дома, показывая свои корочки вызванной милиции. Лучше всего журналистские, потому как корочки сотрудника Верховного Совета ни черта никому не объяснят. А журналист – мало ли, какое расследование ведет, перед милицией отчитываться в деталях не обязан.
Домой приехал позже Васи. Он, естественно, появился без машины, всем пришлось поверить ему на слово, что она просто чудо. Но я приехал и это подтвердил. Гуляли мы от души, мужики искренне радовались за удачную покупку Васи. Женщины, правда, быстро переключились на детей и оставили нас.
Хорошо, что собрались с мужиками, мне надо было переключиться с прежней семьи на новую. Часами перед глазами стояло окно кухни с мелькающей тенью на шторах… Но постепенно я вернулся к своей новой действительности и, даже, хорошо провёл время в компании близких людей.
В субботу утром отправились с женой на Центральный рынок. Взял с собой побольше денег на случай, если Серго подскажет, где нам с женой купить себе меховые
