– Чего тут у вас? Твою мать… – водитель чуть не наступил на тело Нолика.
– Он возле дома, – сказал лесник, – возле дома.
– Где?
– Был на крыльце.
Кирилл потянул к себе водителя за рукав:
– Аккуратно вдоль сарая обойди дом. Я пойду справа.
– Понял, – водитель щелкнул затвором пистолета.
– А ты… – Кирилл толкнул Петровича, – пойдешь прямо к крыльцу, только медленно, так, чтобы не обгонять нас. Слышишь?
Петрович смотрел на мертвую собаку, шевеля губами.
– Петрович, мать твою…
– Что?
– Пойдешь прямо к крыльцу.
– К крыльцу, – механически повторил Петрович безжизненным голосом, – к крыльцу.
– Давай, – Кирилл бесшумно скользнул вдоль забора.
Петрович недоуменно посмотрел ему вдогонку. К крыльцу? Зачем? Зачем?
В дом? В дом, к сыну. В доме остался сын. Его убили. Я знаю, что его убил тот парень, которого я хотел продать Крабу.
К крыльцу. В дом. Петрович двинулся через двор, даже не стараясь идти тихо. В дом. И Кунака убили. В дом. Сын. Он там, в доме. В доме.
Петрович поднялся по скрипящим ступенькам. Вошел в дом.
Сын был здесь. Его сын, которого он считал своей собственностью, своим батраком. И который все-таки был его сыном.
Теперь он лежал возле стены. Его лицо… У него не было лица. Лесник обвел взглядом комнату.
Разбитые часы. Изуродованный буфет, усыпанный осколками посуды и бутылок. Кровавая каша вместо лица сына. Тускло отсвечивающая коричневым гильза. Возле стены лежит другая. В лужице крови.
Кровь на полу, на стене, на лице… Нету у сына лица.
Петрович постоял над телом сына.
– Кунака убили, – собственный голос прозвучал для него незнакомо, – слышь, сын? Жалко, да?
Петрович обернулся к двери.
– Ладно, ты полежи пока, я скоро. Я быстро. Ты полежи.
Все очень просто, подумал Петрович, нужно просто найти того парня и привести его сюда. Пусть сын увидит, как… Или услышит. Я похороню их вместе. Вместе. Всех.
– Я быстро, сын, туда и назад.
Грязь
Водитель не ответил на оклик Кирилла. Всего минуту назад сказал, что все у него нормально, а теперь промолчал. Это плохо.
Кирилл пригнувшись перебежал к крыльцу, замер на мгновение.
– Что там у тебя?
Тишина.
Кирилл сжал зубы, поднял пистолет двумя руками. На уровень лица. Шаг. Еще. В доме что-то стукнуло. Это лесник. Он словно ненормальный, не пригибаясь прошел через двор и вошел в дом.
Сколько до угла? Метра три. Кирилл сделал еще шаг и услышал чей-то голос. Одно слово. Кирилл не разобрал какое. Очень спокойный голос. Чужой.
Кирилл выглянул из-за угла, увидел водителя, хотел окликнуть его, но тут под ногами словно взорвалось.
Огненный столб ударил снизу вверх в живот водителя, отбросил его на спину. Водитель даже не вскрикнул. Тело его ударилось в стену сарая и упало.
Кирилл метнулся назад, за угол. Черт. Этот тип лежит возле самого угла. Чуть не нарвался. Кирилл почувствовал, как заколотилось сердце, навел пистолет на угол. Вниз, к земле. Потом попятился, поднял ствол пистолета.
Сейчас этот парень должен подняться. Он больше не будет лежать на земле. У него получилось это один раз. Теперь он будет либо уходить, либо атаковать. И от дома он теперь не отпустит. Они так и не открыли калитку.
Если даже ему удастся перебежать двор, то его достанет пуля на заборе, или возле калитки.
Или он сейчас обходит дом, чтобы выйти Кириллу в тыл? Не паниковать. Не паниковать.
Сзади, на крыльце открылась дверь.
Кирилл оглянулся. Выдохнул. Это Петрович. Теперь они смогут взять противника в клещи.
Лесник медленно, очень медленно спустился по ступеням.
– Петрович!
– Что?
– Он пришил…
– Ну и что?
– Давай так, ты обойдешь его сзади, а я…
– А чего ты шепчешь?
– Так ведь…
– Все шепчите! Ты зачем Кунака убил? – Петрович вплотную подошел к Кириллу.
– Кого?
– Собаку мою. Зачем?
– Так ведь он… – Кирилл попытался отступить, но лопатки уперлись в стену.
– Он… А моего сына тоже убили. Его за что?
– Петрович! – Кирилл сказал это уже в полный голос, – Ты что? Он вон там, за углом.
– За углом… – Петрович отвернулся от Кирилла, – за углом.
– Аккуратно только, – напомнил Кирилл.
– Что? – Петрович остановился.
– Он может…
– Что он может? Сына моего убить? Собаку мою убить? Меня убить? – спросил Петрович не оборачиваясь.
– Хрен с тобой, делай что хочешь! – сказал Кирилл.
В конце концов, чего он беспокоится? Нарвется лесник на пулю – его дело. Может, оно и к лучшему будет. Нужно просто идти за ним осторожно. И сразу же после его выстрела – атаковать. Просто разрядить обойму. Пусть Краб сам берет его живым. Хватит.
Неужели правду сказал лабух? Неужели всех, кто был в подвале, убьет этот парень?
– Что ты сказал? – спросил лесник.
– Делай что хочешь!
– Спасибо, – ружье в его руках выстрелило.
Черт! Все разом распалось на кадрики, медленно сменяющие друг друга. Сноп огня из дула, толчок в живот, медленный, но неумолимый, тело Кирилла словно взлетает, он с изумлением видит, как удаляется от него лицо лесника. Падение.
Но он не чувствует боли. Просто понимает, что в живот ему ударил заряд из охотничьего ружья, что заряд этот отбросил его тело на ступеньки крыльца, что тело ударилось о ступеньки и замерло… Но боли нет. Нет.
– Зачем ты убил Кунака? – спросил Петрович и погрозил пальцем, – Не нужно было.
Аккуратно перезарядил ружье.
– И сына моего не нужно было убивать. Слышь? – Лесник повысил голос, – Не нужно было!
Все вокруг исчезло для него. Были только кровавые лохмотья вместо лица сына, и был мертвый пес. И были те, кто это сделали. Делай что хочешь, подумал Петрович.
Он прячется за углом. Ну и хрен с ним. А сын лежит в доме. А Кунак лежит во дворе. А Кирилл лежит на крыльце. А ты… Ты будешь лежать…
Петрович дошел до угла, оглянулся на лежащего Кирилла. Делай что хочешь.
Теперь за угол. Петрович шагнул, поднимая ружье к плечу. Где ты там? Зачем ты убил…
Первая пуля ударила в ногу. Петрович потерял равновесие и стал падать. Вторая пуля пробила кисть руки, расщепила ложе ружья. Ружье отлетело в сторону.
Петрович упал на бок, лицом к лежащему человеку. Еще две пули попали в грудь. И остановили сердце. Петрович вдохнул, а выдохнуть не смог.
Наблюдатель
Гаврилин попытался вспомнить сколько раз выстрелил из пистолета. Три или четыре? Сколько же осталось в «макарове»? Пять или четыре? И сколько там еще осталось человек?
Это не может продолжаться бесконечно.
Гаврилин попытался сесть. Не получилось. Еще раз. Еще…
Есть. Теперь что? Что? Ждать, что они снова будут выходить из-за угла и попадать под его выстрелы? Пять или четыре? Сколько раз он еще может выстрелить, чтобы оставить и для себя один патрон?
Взять оружие у мертвых? Гаврилин смерил взглядом расстояние – метра полтора. Далеко. И он не сможет наклониться за оружием. И не сможет подняться после этого. Он сможет только сидеть и ждать… Чего? Смерти?
Ни хрена. Им будет просто нужно подождать, пока он не потеряет сознания. А потом отвезти его в подвал, к Крабу.
Нет. Нет. Сколько же их было во дворе? Сколько? И сколько времени прошло с того момента, когда он отпустил сержанта? Год, два?
Хорунжий? Он, наверное, не успеет. Гаврилин поскреб скрюченными пальцами по стене, пытаясь нашарить точку опоры.
Какого черта! Нужно просто встать. Встать и выйти из-за угла. И получить пулю. И тогда не придется прижимать ледяной металл пистолета к своему виску. И не нужно будет совершать грех самоубийства.
Если уж не удалось избежать греха убийства. Или это все-таки не грех? Или все-таки имеет человек право лишить жизни ближнего своего? Нужно тогда просто найти для этого оправдание. И тогда получается, что можно совершать любой грех. И грех самоубийства.
Гаврилин снова пошарил по стене. Встать. Лучше умереть стоя… Смешно. Всего пару часов назад он думал, как выжить, а теперь прикидывает как умереть. Смешно и глупо.
Встать. Гаврилин повернулся к стене лицом, стал на колени. Хорошо. Еще немного насилия над собой, еще немного боли… она вернулась очень кстати, эта надоедливая боль.
Встать. И случилось чудо. И он встал. Он смог встать, не смотря на хлесткий удар боли. Встал. Вот и все. Теперь сделать всего один шаг. И выстрелить из пистолета. Просто выстрелить в первую подвернувшуюся тень. И все.
Шаг. Гаврилин медленно поднял пистолет, держась левой рукой за стену дома. Темнота. И никакого движения в этой темноте, и ни какого звука.
Как-то это все затягивается, подумал Гаврилин.
– Где вы… – голос сорвался, Гаврилин откашлялся, – Где вы тут все?
И только морской прибой. Гаврилин покачнулся. Это шумит в ушах. Здесь нет моря.
Вдоль стены. Нужно просто пройти вдоль стены, держась за нее рукой. А потом успеть выстрелить. На любое движение. А потом…
Какой-то стон. От крыльца. Тихий стон. Гаврилин остановился, прислушиваясь, потом снова пошел. Сантиметр за сантиметром. К крыльцу. К невообразимо далекому крыльцу.
