было особенного таланта? Наставница ведь ни о чём таком не говорила?
– Я не слышал, – Лэннери подумал, что это оказалось бы самым правдоподобным объяснением происходящего. Но ведь фей, у которого нет особенного таланта, неполноценен. Его звёздный дар – с изъяном, и такому фею нельзя становиться Наставником.
Похоже, Беатия подумала о том же самом, потому что глаза её расширились, и она крепче сжала пальцы Лэннери, шепнув:
– Мне очень жаль, если это так.
Их взгляды встретились, и Беатия придвинулась чуть ближе. Вся испачканная кровью Марда, она, тем не менее, выглядела такой же хорошенькой и соблазнительной, как если бы почистила одежду палочкой и взяла в руки букетик белоцветов. Её дыхание коснулось лица Лэннери, а губы алели совсем близко – забудь обо всём, потянись и поцелуй, может, станет легче. Он так и хотел сделать… но резко отпрянул. Беатия захлопала ресницами:
– Что та…
Но тут же оборвала саму себя на полуслове. Раздались встревоженные человеческие голоса, треск раздвигаемых кустов, звуки шагов; Лэннери молча указал Беатии на её платье, и она кивнула, без слов поняв, что он имеет в виду. Торопливо взметнулись палочки, рассыпались искры, грязная одежда и обувь фей стали новенькими и чистыми, а волосы – приглаженными. Будто ничего не случилось, просто в лесу погуляли, да на травке посидели. Лэннери встал, подобрал клубок из волос Белой Наставницы, погладил седые нити и решил, что понесёт его с собой в котомке, вдруг пригодится.
– Служители Кэаль! – Это был голос мэйе, а вот и сам он показался из-за деревьев – запыхавшийся, раскрасневшийся, с посохом в руке. Видать, ушиб ногу, вот и прихрамывал. За ним шла целая толпа мужчин с хмурыми лицами, вооружённых чем попало – вилы, грабли, топоры. Будто организовывали восстание против неугодного им рейгела. – Что творится? Вся Гурунья собралась, молитвы Кэаль читаем, еле с духом собрались, чтоб сюда прийти… Что такое, нечисть на вас напала или чудовища-хибри?
Лэннери рассказал о ловушке Марда, о поединке и бесславной гибели черномага. Единственное, о чём умолчал, это о пытках – они слабо вязались с образом прекрасной феи, особенно когда Беатия подошла танцующим шагом и встала рядом с ним, держа в одной руке палочку, а в другой – букетик цветов, источавший нежный аромат.
– Служительница Кэаль, всё ли с тобой хорошо? – озабоченно осведомился мэйе. Беатия грациозно склонила голову:
– О, да. Но я устала, измучена сражением и не откажусь отдохнуть до Алой Звезды!
Мэйе велел двум мужчинам с топорами сопроводить Беатию в деревню; сам же зашагал рядом с Лэннери и, почтительно кашлянув, обратился к нему:
– Служитель Кэаль Справедливой, а не согласитесь ли вы задержаться в Гурунье хотя бы до утра? Впереди Джанерианские горы, трудный и опасный путь, а так хоть сил наберётесь.
Лэннери, до того смотревший себе под ноги, с лёгким удивлением покосился на старика.
– Для фей не бывает трудного пути, мы ведь летаем, а не ходим пешком. Хищники или горные перевалы нас не смутят.
– Дело не в этом, – посох мэйе равномерно поднимался и опускался на землю: «тук-тук-тук» под звуки шагов. – Именно потому, что вы летаете, вас подстерегает опасность. В последнее время, говорят, в Джанерианских горах завелась нечисть.
Холодок коснулся сердца Лэннери – похоже, дети Мааль почувствовали, что чаша весов склонилась в их сторону, и полезли из-под земли, из своих тайных убежищ, как сорняки.
– Это серые птицы? – резко спросил он. – Одноглазые, о которых писали, что они полностью истреблены?
Мэйе кивнул и тут же полюбопытствовал:
– А как вы догадались, служитель Кэаль, что я именно про птиц говорю?
Лэннери пожал плечами, перекатывая на ладони клубок.
– А кто ещё может угрожать нам в воздухе? Не древесные же великаны или, того смешнее, тин-ниа. Но вы не беспокойтесь за нас, уважаемый мэйе – любая нечисть, которая пролетит мимо нас с Беатией, очень скоро окажется не одноглазой, а безглазой!
Они вошли в деревню и обнаружили, что там тоже ждёт толпа, но поменьше – женщины, вооружённые всем, что под руку подвернулось. Одна, постарше, размахивала увесистой сковородой, другая, помоложе, прижала к себе полено, а третья, с суровым красным лицом, и вовсе держала в руке косу. Чтобы выкосить всю нечисть, что ли? И куда спрятали детей, которые ещё утром резво носились по всей Гурунье, а теперь их не видно, не слышно? Лэннери невольно улыбнулся, хотя на душе у него было погано, и несостоявшиеся защитницы деревни обрадовались улыбке фея, как подарку.
– Все идите по своим делам! – суровым тоном велел мэйе. – Ничего страшного не случилось, служители Кэаль убили проклятого черномага!
По толпе женщин пробежали шепотки и сдавленные восклицания. Какие там дела, когда не слышавшие этой истории жаждали, чтобы Лэннери и Беатия поделились ею! Но феи отмахнулись – мол, слишком устали и измучены страшной битвой, лучше послушайте тех, кому мы уже всё красочно расписали. Лэннери вспомнил рассказы Аргалена о том, как рождались легенды; к завтрашнему утру по всей округе разнесётся история о Великой Битве белых фей и черномагов, когда лес трещал, деревья гнулись под напором магии и стонали, словно от боли, а в небе гремел гром, и бушевала гроза.
– Гостям и вправду отдохнуть надо, – своей кряжистой, как дуб, фигурой мэйе заслонил Лэннери и Беатию. – Пойдёмте-ка, – и бросил на юного фея красноречивый взгляд, означавший, что тот на свою беду сболтнул и про тин-ниа, и про древесных великанов, и теперь ему придётся поведать, кто это такие и можно ли с ними бороться. Лэннери едва не застонал – всё, чего он желал, это поспать. У него скоро глаза начнут закрываться сами собой!
«Правильно, ты должен предупредить жителей Гуруньи о том, с чем они могут столкнуться», – слегка укоризненно заметила Айя.
«Верно», – нехотя согласился Лэннери. В мыслях он отметил, что эти «должен» и «не должен» становятся для него неважными, бледнеют и постепенно стираются, как некогда уверенность в том, что на Благословенных Островах царит Равновесие, и скоро от детей Мааль и черномагов останутся одни лишь воспоминания в библиотечных свитках. Мир изменился, а вместе с ним менялся и сам Лэннери. Поговорив с мэйе и ложась на скамью, чтобы немного поспать перед появлением Алой Звезды, он лишь мельком воскресил в памяти недавние пытки. А затем пожелал душе Марда наихудшей участи на том свете и спокойно заснул.
