Вскользь замечу, что фантом Римской империи владеет европейскими умами до сих пор. [108] В IX в. в качестве императора Священной Римской империи был коронован Карл Великий. Он, конечно, подчинил себе и объединил Европу, но уже его дети поссорились между собой, Франция откололась, в Германии появились свои короли. Европа вновь стала тем «лоскутным одеялом», о котором часто говорят в истории. [109] Борьба королей, местных правителей за престол <237> Римской империи ослабляла их. Период с X по XV в. был временем, когда делались попытки воссоздать священную Римскую империю германской нации — чему, естественно, противостоял Рим в лице своего епископа.
В постоянной удельной вражде римский епископ как глава единственной апостольской кафедры приобретает особое значение. Сравните: сколько кафедр на Востоке — а на всю Западную Европу единственная апостольская кафедра — Рим. Естественно, это был непререкаемый авторитет. И надо сказать, что этот авторитет очень умело использовался. Когда впоследствии в XI в. поссорились папа и германский император, спор кончился тем, что император пришел просить прощения у папы, из Германии через Альпы, — где впоследствии проходил Суворов, — зимой, по снегу шел в сандалиях, босой, а его жену с ребенком тащили завернутыми в шкуры, потому что они не могли идти, — в Италию, где в Каноссе в замке сидел папа, и тот с ним через окошечко поговорил и возвратил ему императорскую корону. Этот эпизод показывает, до какого градуса поднялся авторитет римского епископа. Так началась борьба между немецкими князьями–епископами и той римской знатью, которая носит титулы еще со времен Римской империи — эта борьба продолжается до сих пор.
<238> Надо отметить, что в Европе, особенно в Центральной, очень часто епископ был одновременно и ленным владельцем, феодалом. Отчасти это было обусловлено правом землевладения: старший сын феодала получал все, младшим оставалось либо делать церковную карьеру, либо идти в разбойники.
Мы, православные епископы, носим на груди панагию — икону с изображением Божией матери или крест, на Западе епископ отличается тем, что на предпоследнем пальце правой руки носит перстень. Перстень — это не священный знак, это знак землевладения. При посвящении в епископы из Рима ему посылают так называемый паллиум (часть облачения, близкая к той, которую мы называем омофором — символически изображающую найденную заблудшую овцу, которую Добрый Пастырь несет на своих плечах), а курфюрст или король вручал ему перстень как право владения собственностью. Затем ему вручались также перчатки — как знак рыцарского достоинства, а остальное все было делом его политики. И как описывают современники, в те годы епископа гораздо чаще можно было видеть на полях сражения за свои земли или за травлей зайцев — такая богатырская потеха была — нежели в храме за богослужением.
Очень давно, когда я занимался историей Западной Церкви, в одной из хроник мне довелось вычитать такую забавную фразу: один епископ пишет другому: «Недавно прочитал Библию. Очень занятная вещь, но, к сожалению, там очень много против нас».
Создание Священной Римской империи германской нации означало онемечивание всех соседних областей и народов, которые так или иначе входили в эту империю. Первой жертвой были славяне: чехи, моравы, австрийцы, народы жившие по течению реки Дунай. Напомню, что когда в IX в. равноапостольные братья Кирилл и Мефодий принесли славянам первые переводные книги, — в Риме возникло мощное движение протеста, которое мы называем триязычной ересью. Там говорили, что Священное Писание может быть только на еврейском, греческом и латинском языках. И когда святитель Мефодий был назначен епископом в Моравию, <239> ему запрещено было употреблять для богослужения его славянские переводы. На юге Баварии есть город Констанс. В нем томился в заключении святитель Мефодий, претерпевая жесточайшую болезнь, находясь в сыром подвале; его водили по городу, всячески позорили — поэтому его нужно было бы считать не равноапостольным, как мы поминаем, а священномучеником и исповедником. Но что поделаешь? Моравия входила в систему юрисдикции римского престола. Восток, как бы ни хотел, ничего не мог сделать. Кирилл так и умер в Риме, Мефодий тоже, потом его святые останки были частично переданы восточной Церкви.
Чехов немецкая администрация подавила почти полностью. Постепенно начал созревать протест. В первые годы XV века Ян Гус в так называемой Вифлеемской часовне (это большое здание в Праге), где он был священником, начинает проповедь за возрождение славянского языка, культуры, исконных славянских ценностей. У нас есть великолепное исследование по истории гуситского движения, написанное на рубеже XIX — XX вв. профессором Петербургской Академии Пальмовым, которое заканчивается словами: «Если и искать нам святых на Западе, то первым из них должен быть назван Ян Гус». [110] Гус был сожжен в центре Праги на Старомястской площади. На том самом месте, где он был сожжен, выложены из белого камня кресты. Но его мученическая кровь пролилась не зря, потому что вскоре поднялось мощное повстанческое движение, которое возглавили его последователи — в частности, Ян Жижка, — и, как сказано в летописи: «По доброй старой чешской традиции немцев выбросили из окна ратуши на поднятые копья». Разные, конечно, бывают традиции…
Огромной кровью было подавлено это славянское движение. Интересно, что до сих пор в Чехии показывают маленькие пещеры, где скрывались славянские подвижники.
<240> Но и в самой Германии протест становится все более и более заметным. И в этом сыграло свою роль уже научное движение. Знаменитый Эразм Роттердамский, которого мы больше знаем по памфлету «Похвальное слово глупости», и его современник, тоже богослов, Рейхлин ставят вопрос о переводе Библии с латинского на немецкий. Постепенно немецкие священники и монахи начинают задумываться о пути, по которому их ведут, осознают, что Западная Церковь находится в глубоком кризисе, приближаясь к катастрофе. Постепенно начинается изучение Святых Отцов, в их творениях находят противоречия с действующей церковной каноникой и практикой.
В 1517 г. в Вюртенберге (в южной Саксонии) монах Мартин Лютер на дверях собора прибивает большой лист грубой серой бумаги, на которой написано: «Я, монах Мартин, выступаю с 95–ю пунктами протеста, в которых обвиняю епископов и самого папу в злоупотреблениях властью, в том, что они скрывают правду Божию, записанную в Библии, от народа, в том, что они ведут себя неподобающим образом, в том, что Церковь отошла от заветов Христа, и вызываю каждого, кто хочет со мной спорить, на открытый диспут». Надо сказать, что диспуты были тогда в большой моде, существует очень много анекдотов о том, как они проходили и о чем там спорили. Частенько, как это бывает и в некоторых парламентах цивилизованных стран, кончались дракой, — поэтому диспутантов сажали за решетку. Ставили две кафедры и между ними было некоторое пространство, чтобы можно было размахивать кулаками. Воду, чтобы плеснуть в лицо своему оппоненту, тогда не ставили, — во всяком случае, дальше словесной брани их не пускали — и это было разумно.
Против Лютера выступил епископ, конечно, князь, — фон Экк. Убедить друг друга им не удалось, но для народа было ясно, что высокомерный, заносчивый князь Церкви говорит то, что никому не нужно и не понятно, а Лютер — то, что близко каждому. Кроме того, про Лютера говорили, что он — «веселый малый, хорошо знает богословие и <241> превосходно играет на лютне». Лютера по докладу в Рим объявляют вне закона, — и тогда курфюрст Саксонский прячет его в своем замке, где Лютер пишет, пишет, пишет — дни и ночи на пролет; сам режет доски и сам на этих досках прокатывает листовки — так называемые «пастилы», в которых объясняет смысл Библии, призывает к нравственному возрождению, — потом рассылает эти пастилы по приходам. Словом, все как в революцию. В замке Вартбург есть комната, где на столе лежит древняя Библия, и дощечка по–немецки: «Здесь родился твой язык». Немецкий стал уже не языком простонародья и торговой площади, а языком культуры — через Мартина Лютера, так как он перевел Библию и дал ее в руки своим согражданам. Обстановка в комнате аскетическая, мебель только простая деревянная. Там также показывают чернильное пятно на стене, про которое говорят, что дьявол мешал Лютеру работать, а тот, человек темпераментный, запустил в него чернильницей. Некоторые злые языки также утверждают, что пятно время от времени подновляют, — не знаю, правда ли, но так говорят. Во всяком случае, Лютер сделал свое дело.
После этого началась религиозная война. Некоторые князья Церкви, епископы, приняли призыв Лютера, и, для того, чтобы сохранить свое феодальное имущество, земли, переходили к нему целиком, со всей епархией. Образовались два блока: католическая лига, в которую входил император, некоторые курфюрсты, князья, и римский папа, — и так называемые «протестанты» — т. е. князья, которые поддерживали Лютера, во главе с курфюрстом Саксонским Фридрихом Мудрым. Германия трижды переходила из рук в руки, фронт между этими воюющими сторонами трижды перемещался. Естественно, что в этой войне гибли люди, разрушались города, поселки, обе стороны яростно уничтожали друг друга. В конце концов в 1555 г., т. е. после сорока лет беспрерывных военных действий, религиозной гражданской войны, было заключено соглашение — Аугсбургский религиозный мир. Но этот мир был недолгим. Было такое правило: чья земля, того и вера. Поэтому, если князь католик, <242> а его подданные — протестанты, начинается внутреннее угнетение — и наоборот.
