Тишина воцарилась в чертоге, ибо те, кто там был, потрясенные и испуганные, ждали, что Берен будет убит на месте. Тингол, однако, медленно проговорил:
— Этими словами ты заслужил смерть, и она последовала бы немедля, не дай я поспешной клятвы, о которой сожалею сейчас, о низкорожденный смертный, выучившийся во владениях Моргота ползать украдкой, подобно его рабам и соглядатаям.
Берен отвечал:
— Заслужил я смерть или нет, я приму ее от тебя; не приму лишь этих слов — «низкорожденный», «соглядатай», «раб». Клянусь кольцом Фелагунда, что дал он моему отцу на поле битвы, мой род не заслужил подобных имен ни от одного эльфа, будь он хоть трижды король.
Горды были его слова, и все взгляды устремились на кольцо, ибо он высоко поднял его, и засверкали смарагды, сотворенные нолдорами в Валиноре. Было это кольцо сделано в виде двух змей с смарагдовыми глазами, а их головы венчала корона из золотых цветов: одна змея поддерживала корону, другая пожирала. Это был знак Финарфина и его рода. Тогда Мелиан склонилась к Тинголу и шепотом посоветовала ему смирить свой гнев. «Ибо, — прибавила она, — не от твоей руки погибнет Берен: предназначен ему долгий и вольный путь, но судьба его связана с твоей. Будь осторожен!»
Ничего не сказал Тингол, взглянул на Лютиэн и подумал так: «Злосчастны люди, ничтожны и недолговечны их вожди; и неужто один из них посмеет протянуть руку к моей дочери и остаться в живых?!» И промолвил:
— Я вижу кольцо, о сын Барахира, и понимаю, что ты горд и высокого мнения о своей мощи. Недостаточно, однако, подвигов отца, даже если б он служил мне, чтобы получить дочь Тингола и Мелиан. Внемли же! И я желаю скрытого сокровища. Ибо камень, железо и огонь Моргота хранят то, чем я хотел бы владеть вопреки воле всех эльфийских владык. Ты сам сказал, что подобные препятствия не смутят тебя. Ступай же! Принеси мне в руке своей Сильмарил из короны Моргота, и тогда Лютиэн, буде она пожелает, отдаст тебе свою руку. Тогда получишь ты мое сокровище, и хотя в Сильмарилах заключена судьба Арды, ты не можешь не признать мою щедрость.
Так он вызвал к жизни рок Дориата и попал в сети Проклятья Мандоса. Те же, кто слышал его слова, поняли, что Тингол не нарушил своей клятвы и все же обрек Берена на смерть; ибо знали они, что вся мощь нолдоров еще тех времен, когда не была прорвана Осада, не смогла достичь того, чтобы хоть издалека увидеть сияние Феаноровых Сильмарилов. Ибо они были вправлены в Железную Корону и ценились в Ангбанде превыше всего: их хранили балроги и бесчисленные мечи, прочные затворы и неприступные стены, а более всего — черное могущество Моргота.
Берен же рассмеялся.
— Недорого ценят эльфийские владыки своих дочерей! — воскликнул он. — Они готовы продать их за драгоценные камни, за рукотворные украшения. Но если, о Тингол, такова твоя воля, я исполню ее. И когда мы встретимся вновь, в руке моей будет Сильмарил, вырванный из Железной Короны, ибо не последний раз видишь ты Берена, сына Барахира!
Затем он взглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова, простился с Лютиэн Тинувиэль и, поклонившись Тинголу и Мелиан, отстранил стоявших рядом с ним стражей и в одиночестве покинул Менегрот.
И тогда сказала Тинголу Мелиан:
— Ты поступил хитроумно, о король! Но если глаза мои не потеряли еще способность видеть дальше прочих, исполнит ли Берен свое дело или нет, это все равно принесет тебе несчастье. Либо ты, либо твоя дочь обречены — тобой же. А судьба Дориата сплелась сейчас с судьбой более могущественного королевства.
Тингол, однако, ответил:
— Ни человеку, ни эльфу не продам я тех, кого люблю и ценю превыше всех сокровищ. И будь хоть тень надежды или опасения, что Берен когда–либо вернется живым в Менегрот, он не увидел бы больше дневного света, несмотря на мою клятву.
Лютиэн же хранила молчание, и с тех пор не слышно было ее песен в Дориате. Тишина нависла тучей над лесами, и удлинились тени в королевстве Тингола.
Сказано в Лейтиан, что Берен беспрепятственно покинул Дориат и пришел к Полусветным Водам и Топи Сириона; там поднялся он на холмы над водопадами Сириона, где река, грохоча, скрывалась под землей. Оттуда он взглянул на запад и сквозь дожди и туманы, окутавшие холмы, увидел Талат–Дирнен, Хранимую Равнину, простирающуюся меж Сирионом и Нарогом; вдали же разглядел он нагорье Таур–эн–Фарот, вздымающееся над Нарготрондом. И вот Берен, не ведая, что делать и на что надеяться, повернул туда.
На этой равнине неусыпно несли дозор эльфы Нарготронда: на вершине каждого из окаймляющих ее холмов таилась башня, в лесах и полях, искусно скрываясь, бродили лучники. Стрелы их несли смерть и всегда попадали в цель, и ни одно живое существо не могло прокрасться без их ведома. Потому, едва появился Берен, они уже знали о нем, и смерть его была близка. Однако, зная об опасности, он шел, высоко подняв кольцо Фелагунда; и хотя, благодаря искусности дозорных, не видно было ни души, Берен знал, что за ним следят, и то и дело кричал: «Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!»
Поэтому дозорные не убили его, но заступили ему дорогу и велели остановиться. Однако, увидев кольцо, они склонились пред ним, хоть вид его был невзрачен и изможден, и повели его на северо–восток, идя по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. В то время не было ни брода, ни моста через буйный Нарог, вблизи врат Нарготронда, но севернее, где в Нарог впадал Гинглит, течение было слабее, и, переправясь там, эльфы повернули вновь на юг и при свете луны привели Берена к черным вратам потаенных чертогов.
Так явился Берен к королю Финроду Фелагунду, и Фелагунд узнал его: он не нуждался в кольце, чтобы вспомнить о роде Беора и о Барахире. Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что случилось с ним самим в Дориате; и разрыдался он, вспомнив Лютиэн и недолгое их счастье. С изумлением и тревогой слушал его Фелагунд и понял, что, как когда–то предсказывал он Галадриэли, данная им клятва теперь ведет его к смерти. С тяжелым сердцем сказал он Берену:
— Ясно мне, что Тингол лишь желает твоей гибели; но, сдается, рок сильней его целей, и вновь ожила клятва Феанора. Ибо на Сильмарилы наложено заклятие ненависти, и тот, кто хотя бы выкажет желание обладать ими, пробудит могучие силы, а сыновья Феанора скорее низвергнут в прах все эльфийские королевства, чем дозволят, чтобы кто–нибудь другой завладел Сильмарилом, ибо ими движет Клятва. Ныне в чертогах моих живут Келегорм и Куруфин, и хотя здесь король — я, сын Финарфина, в моих владениях они обрели большую силу, к тому же с ними много их сородичей. Они вели себя доселе как друзья, но боюсь, что, если цель твоя будет объявлена, ты не найдешь у них ни любви, ни сочувствия. Однако клятва обязывает меня, и все мы в тенетах рока.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
