Марли собрала ее волосы в узел.
— Глупо было позволить Гарету поймать тебя.
— Разве ты видишь какие-либо шрамы или синяки на моем теле? Твой брат не обидел меня. Он лишь согревал и кормил меня.
Марли засмеялась.
— Да уж, конечно. Видя, как его руки дрожали, когда он снимал тебя с Фолио, я подумала, что он согреет тебя прямо там, во дворе.
Глаза Ровены были непроницаемы.
— Почему ты захотела, чтобы я убежала?
— Ты уже становилась без ума от него, не так ли? Как все другие до тебя. — Руки Марли сжались в кулаки, зацепив нежные волоски на шее Ровены. — Ты хотела бы так провести свою жизнь? Угождая человеку, который никогда не ответит на твою любовь?
— Именно такую жизнь выбрала и ты, так ведь?
Без предупреждения Марли погрузила голову Ровены под воду. Ровена вынырнула, задыхаясь и захлебываясь, и вновь оказалась под водой. В следующий раз она размахнулась, вынырнув, и Марли получила крепкий удар кулаком прямо в губы.
Брызги разлетелись в разные стороны, когда Ровена отбросила волосы с глаз и вскочила на ноги.
— Ты хочешь утопить меня?
— В этом больше сострадания, чем в том, что ты получишь от Гарета, когда ему надоест твое мяуканье. — Марли засунула руки в рукава и отошла к окну. Она отбросила ставню и подставила лицо под дождь.
Ровена резко села.
— Вот, оказывается, как больно колет правда о твоей ревности! Я слышала, как ты разговариваешь с Гаретом. Пока ты убеждаешь его в виновности и заставляешь чувствовать себя недостойным любви, он принадлежит тебе. Ты можешь удерживать его Карлеоне, отрезав от общества, и любоваться им до одури. Он будет отправляться на турниры, спать со своими женщинами, но всегда будет возвращаться тебе, потому что будет верить, что только ты любишь его, несмотря ни на что.
Марли захлопнула ставню.
— Конечно, я люблю его. Все любят Гарета. Я слышала это с детства. Я больна от этого. Моя мать любила его. Я разорвала ее лоно, торопясь на свет при рождении, но с последним дыханием она шептала имя Гарета. Мой отец любил его. Все надежды отца были в нем. И мы оба знаем, как любила его Илэйн.
Ровена встала, гордая и прямая. Не выказывая следов стыдливости, она вышла из кадки и прошла взять льняное полотенце, висевшее перед огнем.
Она наклонилась, вытираясь.
Руки Марли бессильно висели.
— Он не оставил ни одной отметины на тебе. Если, конечно, не наградил ублюдком в животе.
Ровена выпрямилась, парализованная ядом в голосе Марли.
— Надейся, что он не сделал этого, чтобы не повторилась судьба ребенка Илэйн.
Ровена замерла. Дверь распахнулась. Ах, как расцвечивало пламя ее обнаженное тело всеми оттенками персика, золота, подчеркивало бледно-голубые тени. Но Ровена не сознавала этого.
— Выйди, Марли. — В дверях стоял Гарет, держа в руке чашку, над которой поднимался пар. — Сейчас же.
Выражение его лица не допускало возражений. Ровена закрылась полотенцем, внезапно ощутив смущение. Марли отдала ей насмешливый поклон и вышла из спальни. Гарет захлопнул за нею дверь.
Ровена, казалось, была полностью поглощена вытиранием ног. Она не могла встретиться взглядом с Гаретом. Слова Марли все еще звучали в ее сознании. Вновь этот ребенок Илэйн. Она наклонила голову, стараясь за упавшими волосами скрыть свое смятение.
Звякнула чашка, поставленная на очаг. Рука Гарета скользнула по обнаженному изгибу ее спины.
— Она насмехалась над тобой?
— Иногда я думаю, что она должна ненавидеть меня так же как ненавидела твою мачеху.
Глаза Гарета потемнели.
— Напротив. Марли боготворила Илэйн. Ходила за ней по пятам, как щенок. Я думаю, ей надоело ходить за мной.
Ровена вздрогнула. Гарет снял две шкуры с кровати. Одну он расстелил у ног Ровены. Другую держал, как накидку, перед собой.
Она подняла бровь.
— Это моя постель, милорд? Я надеялась больше не спать у ваших ног.
— Дерзкая девушка. Одно купанье, и ты вообразила себя готовой для моей кровати. — Он набросил мех Ровене на голову, прежде чем привлечь к себе на колени. Мягкий мех щекотал ее нос, вызывая желание чихнуть. Гарет заглядывал через верхний край, пока оттуда не появилась золотистая головка. — Посмотрите только, что я обнаружил! Дикий зверек среди моих шкур. — Он взлохматил ее мокрые волосы. — Какую чудесную пару перчаток можно сделать! Или муфту для моей леди.
— Ваша леди натерпится страху с такой странной муфтой. Она может засунуть в нее свои руки и не вытащить их обратно.
Гарет приложил ее ладонь к своим губам.
— Мы не должны допустить такой беды, потому что ее ручки драгоценны для меня.
Рука Ровены задержалась у его лица. Ее пальцы скользили по его теплым губам. Оказавшись в его объятиях, она не вспоминала больше о тех сомнениях, которые посеяли в ней слова Марли. Ее окружил приятный аромат корицы и гвоздики, исходивший от чашки, которую Гарет поднес к ее губам.
— Я почти забыл, — сказал он. — Выпей это.
Ровена отпрянула:
— Что это?
— Яд, конечно. Чего же еще ты ожидала от меня?
Ровена неуверенно засмеялась. Она сделала глоток, и чудесный горячий напиток заскользил вниз по ее горлу.
— Ты с готовностью выпила бы яд, полученный от меня. — Услышав печальные нотки в его голосе, Ровена наклонилась, чтобы увидеть выражение его лица, но он уткнулся подбородком в ее макушку. — Какая отрезвляющая мысль.
— Какой приятный яд.
Он нежно потрепал ее золотистые волосы.
— Это всего лишь посеет[7], который Данла сварила для тебя. Я велел ей не жалеть вина, в надежде, что ты потеряешь разум и я смогу наслаждаться твоим телом день и ночь.
Отставив чашку в сторону, Ровена бросилась на Гарета, повалив его на спину. Мех соскользнул с ее плеч. Она наклонилась, проводя своей голой грудью по его рубахе дразнящими движениями.
— Я уже потеряла разум. Не нужно и поссета, чтобы убедиться в этом.
Гарет обхватил ладонями ее голову и потянулся к ее рту. Их губы надолго задержались в пламенном единении, дышащем сладостью, теплотой и ароматом корицы.
После нескольких поцелуев задыхающийся Гарет приподнялся на локтях.
— Ровена, эти камни довольно твердые. Она ответила ему хитрой улыбкой.
— Терпите, сэр. Вы ведь не купались еще и потому недостойны моей кровати.
Она прижалась к нему своим благоухающим телом. Дождь все еще бил по ставням. Гарет забыл в ее объятиях и о твердых камнях, и о чем-либо другом, все равно, важном или неважном. Ровена вся дрожала, когда его бархатная твердость наполняла ее. Она крепко зажмуривалась, и в этот бесконечный миг ей было безразлично, убил ли он сотню вероломных и их хныкающих детей.
Марли стояла, прижавшись спиной к двери Гарета. Ее стон, низкий, как рычание, сменился звонким колокольчиком смеха.
— Да, мой нежный щеночек, — тихо сказала Марли, закрыв лицо руками. — Ревную.
Сквозь дверь послышался стон, полный агонии наслаждения. Марли заткнула уши и побежала по коридору, пытаясь скрыться от нестерпимого света, исходящего от влюбленных. Перед этим светом она казалась себе тенью, которая может исчезнуть… Марли упала на кровать, зажав зубами одеяло, чтобы заглушить рыдания.
Часть III
17
Ранняя весна летела на крыльях марта. В один из ленивых полдней большой зал огласился визгом Ровены, мчавшейся вниз по лестнице, — Гарет преследовал ее. Ее волосы описали в воздухе золотистую дугу, когда она пронеслась по залу, прячась от Гарета за большим деревянным столом. Гарет бежал за нею, похожий на лохматого людоеда-великана, в измятой тунике и с всклокоченными волосами.
— Милорд! — закричала она, уперевшись руками в столешницу и пытаясь справиться с дыханием. — Клянусь вам, я думала, что это цветы. Разве вы не видели там крошечных цветочков?
Лоб Гарета был грозно нахмурен, но глаза сияли весельем.
