– Это не все его дневники, – со знанием дела заявил Сайлас. – Сколько я его знаю, он едва ли не каждый день что-то царапал в тетрадке.
– Остальные дневники он, наверное, сжег перед смертью. Если помнишь, Мустафа предсказал день и час его кончины.
Сайлас улыбнулся:
– Похоже, ты окончательно поверила в существование Мустафы!
– Я готова поверить во все, что угодно. – Дэни осторожно дотронулась пальцем до мраморной обложки. – Страшно открывать!
– Может, ты и права – Моррис не хотел, чтобы его дневники кто-то читал.
– За исключением этого. Иначе он сжег бы и его. Но он велел нам его найти!
– Может быть, он имел в виду не дневник. Он сказал: “Найдите его!”
– Не дневник? Что же тогда?
– Не знаю. – Сайлас устремил взгляд в пространство. – Черт побери, Моррис, ты ведь мог переслать свой дневник кому-нибудь из нас по почте!
– Мог. – Дэни готова была поклясться, что голос, который она слышала, был голосом Морриса. – Но это было бы не так интересно.
– Интересно? – поморщилась Дэни. – Но это тебе, Моррис. А мы себе здорово потрепали нервы.
– Скажи ему, – усмехнулся Сайлас, – все, что ты о нем думаешь!
– Что я о нем думаю? – Теперь, когда вожделенный дневник был наконец у Дэни в руках, все эти загробные разговоры почему-то казались ей смешными. – Что я о тебе думаю, Моррис? Ты умнейший, добрейший, щедрейший человек, но шутки твои – уж извини – не всегда удачны. Все это, Моррис, перестало быть смешным после того, как к нам заявился третий из твоих ужасных родственничков. А когда мы оказались взаперти в кладовке, я чуть от страха не умерла! А Лестер и Эрни, стрелявшие в Сайласа? Ведь они могли его ранить. И это было бы на твоей совести.
– Поделом ему! – очень довольный произнес Сайлас. – Пусть слушает! Учиться никогда не поздно!
– Не знаю, – пожала плечами Дэни, – слышал он меня или нет, но после того как я высказалась, мне стало легче.
Кофе сварился. Наполнив большие кружки, Сайлас и Дэни сели рядом.
– Пусть один из нас читает вслух, – предложила Дэни, – а другой слушает. Итак, кто? Ты или я?
– Может быть, каждый будет читать про себя?
– Хорошая идея.
Почерк у Морриса оказался на редкость четким и разборчивым, Моррис сам как-то сказал Дэни об этом: “Я родился в эпоху, когда люди еще не разучились красиво писать”.
На первой странице значилось: “Сайласу и Дэни”. Сомнений больше не оставалось, дневник предназначался им.
“Простите меня за то, что заставил вас поискать эту тетрадку, – писал Моррис, – но я хотел, чтобы прежде, чем вы ее прочтете, прошло какое-то время и вы получше узнали друг друга.
Я начал эти записи в тот день, когда мне впервые явился призрак девушки. С тех пор он начал являться мне регулярно. Возможно, вы его тоже видели…”
Сайлас и Дэни переглянулись.
“Эту девушку звали Трисия Янгер. Ее фотографию вы найдете в кармашке задней обложки”.
В кармашке действительно обнаружилась старая черно-белая фотография девушки в старомодном платье простого фасона двадцатых годов, на фоне пышных пальм и песчаного флоридского пляжа в жаркий безоблачный день. Девушка заразительно смеялась.
Но это было не главное. Девушка на фотографии была невероятно похожа на Дэни.
– Силы небесные! – воскликнул Сайлас. – Поразительное сходство. Дэни, это не ты?
– Нет, – улыбнулась она, – не я.
Теперь Дэни наконец поняла, почему Моррис вдруг заинтересовался ею, Дэникой Хиллард. Она-то думала, мэтра привлекли ум и талант молодой начинающей писательницы… На самом деле она просто как две капли воды была похожа на девушку, в которую Моррис, очевидно, был когда-то влюблен. Дэни вдруг почувствовала разочарование.
“Что ж, – подумала она, – как бы то ни было, наша дружба с Моррисом была замечательной”.
– Должно быть, – произнесла Дэни, – это очень печальная история.
– Мене тоже так кажется, – согласился Сайлас. – Что ж, читаем…
Они вернулись к началу дневника.
“Трисия, – писал Моррис, – была племянницей Хулио Ривераса, владельца табачной фабрики из Тампы. Я был сыном врача из провинциального городка и в то время едва перебивался с хлеба на квас, работая репортером в местной газетенке. Мне было двадцать два, ей – восемнадцать. Мы познакомились на светском приеме, где я присутствовал в качестве репортера, и уже через час после нашего знакомства сбежали из душного зала на песчаный пляж, где, забыв обо всем, предавались любви.
Мы стали встречаться – как правило, во время светских приемов, и вскоре об этом узнал дядюшка Трисии. Вы, должно быть, подумали, что он, конечно же, пришел в бешенство, запер Трисию за семью замками и мне велел навсегда забыть о ней… Ничего подобного. Риверас оказался человеком широких взглядов. Он заявил, что я ему нравлюсь, он считает меня талантливым молодым человеком, подающим надежды, и не возражает против нашей свадьбы, однако считает своим долгом предупредить, что Дрисня не привыкла жить в бедности. Впрочем, я и сам отлично понимал, что на зарплату репортера едва свожу концы с концами, а о том, чтобы содержать жену, и говорить нечего. Придется искать другой заработок. Трисия клялась, что готова жить на воде и хлебе, но я и слушать не хотел. Я твердо решил жениться не раньше, чем когда буду в состоянии обеспечить ей если не роскошную, то хотя бы безбедную жизнь. Боже мой, как я был тогда глуп! Я совершил самую большую ошибку в своей жизни и никогда ее себе не прощу. Надо было сначала жениться, а потом уже подыскивать работу.
Старик Риверас предложил мне работу на его фабрике с перспективой хорошей карьеры. Я понимал, что он искренне хочет помочь мне, и был ему очень благодарен, но отверг это предложение – мне не хотелось быть обязанным дяде будущей жены. Я хотел доказать Трисии, что могу всего добиться без посторонней помощи. К тому же у Ривераса было трое сыновей, и я не хотел составлять им конкуренцию.
Гордость! Не будь у меня этой дурацкой гордости, я бы, может, давно женился на Трисии и был счастлив. Любовь помогла бы нам решить все проблемы, а там, глядишь, мне, может, и удалось бы разбогатеть.
Я пытался заняться собственным бизнесом, поначалу довольно успешно. Но экономический кризис, разразившийся в 1929 году, разрушил все мои надежды на успех.
Итак, я снова остался без гроша в кармане. Ничего не оставалось, как скитаться по свету в поисках удачи, что я и сделал. Где мне только не удалось побывать! Я видел своими глазами войну в Испании, я был в Германии, когда там пришел к власти фашизм… Все эти годы Трисия ждала меня. Мы виделись не чаще одного раза в год, но все это время тешили себя мыслью, что все жертвы, принесенные нами на алтарь нашего счастья, когда-нибудь окупятся с лихвой. Я уже начал было склоняться к выводу, что мне, видимо, так и не суждено чего-то добиться в жизни, и один раз даже предложил Трисии найти себе кого-нибудь другого. Но она заявила, что по-прежнему верит в меня.
