— Всего лишь жить, — объяснил я. — Я говорю об усадьбе госпожи Амелии. В ее сад уже дважды вторгался пьяный сброд, я их малость разогнал...
Он кивнул, глаза зажглись интересом.
— Так это вы были? Весь город только и говорит про это побоище. Власти зубами скрежещут, но сделать ничего нельзя: вы защищали частную собственность. Да и никто вас там не видел, так что прямо вам предъявить ничего не могут. Но всё равно большинство горожан на вашей стороне. Всякий ставит себя на место той женщины... Кстати, как она?
— Хороша, — сообщил я.
— В самом деле?
Я сказал поспешно:
— Для меня она старовата, всё-таки я хоть и бывалый орел, но еще весьма юн, если судить по годам. Но женщина красивая, милая, добрая и очень хорошая. Благородные рыцари должны защищать женщин, не так ли? А плата будет хорошая, обещаю.
Он допил вино, с грохотом опустил кубок на столешницу.
— Считайте, что мой меч уже защищает ее! Идем? — Люблю людей действия, мелькнуло у меня, я поспешно встал.
— Счастлив, дорогой сэр, встретить в вашем лице такого отважного и быстрого на решения человека.
Глава 11
Мы шли по дорожке к дому, тревога сперва царапнула сердце, тут же вонзила в него острые коготки. Пес не выбежал навстречу, не попытался запрыгнуть мне на голову... От сердца отлегло, когда на пороге появилась Амелия. Она вытирала руки о фартук, заулыбалась издали.
— Сэр Ричард! Вы с другом?.. Добро пожаловать...
— Где моя милая собачка? — спросил я. — С ней ничего не случилось?
Она замахала обеими руками:
— Вы скажете такое! Они тут с детьми такое устроили, что скоро и мебели вообще не остается, а одни щепки. Я разрешила им побегать по саду. Пусть лучше деревья ломают, чем столы и стулья...
Торкилстон посматривал то на меня, то на Амелию, подкрутил усы и браво выпятил грудь. Глаза заблестели, как у кота возле кувшина со сметаной, явно считал, что преувеличиваю, а оказалось — преуменьшил.
Я огляделся, всё равно такое не нравится, собака должна быть либо при мне, либо там, где я ее оставил.
— Мы сейчас вернемся, — сказал я. — Я бы не стал позволять им удаляться от дома слишком... далеко.
Она спросила с недоумением:
— Разве далеко? Только в саду...
— Ваш сад... великоват, — заметил я мягко. — Мы скоро вернемся. Мы, это я и сэр Торкилстон. Между прочим, сэр Торкилстон тоже остановится у вас. Так что вам придется готовить на двоих мужчин с хорошим аппетитом.
Она всплеснула руками:
— Да я с удовольствием! Вы так говорите, будто мне это тяжело.
Сэр Торкилстон снова подкрутил ус и выпятил грудь. Я свистнул, из ворот конюшни выбежал Зайчик. Сэр Торкилстон ахнул, даже отступил, глаза выпучились.
— Это что за монстр?
— Это конь, — объяснил я.
— Тогда все остальные кони, — заявил Торкилстон решительно, — просто козы!
Я развел руками:
— Стыдно признаваться, но я как раз собираюсь предложить одну из коз. Там в конюшне еще три. Выбирайте. Рыцарь не может без коня.
Торкилстон посмотрел на меня с сомнением.
— Вы дарите мне коня?
— В долг, — успокоил я. — Вообще-то это кони госпожи Амелии, но я воспользуюсь ее добротой и доверием... а за коней, конечно, плачу золотом, так что не сверкайте на меня глазами.
— А-а, тогда спасибо. Конь мне весьма кстати, честно говоря...
Он скрылся в конюшне и не показывался долго, я начал терять терпение, но Торкилстон выехал из ворот, пригнувшись низко, уже на оседланном коне.
— Коней три, — сказал он, — а седел восемь. Пока выбрал...
— Остальные кони разбежались, — объяснил я. — Вот что значит, когда нет крепкой мужской руки.
Он пустил коня следом за моим Зайчиком, по обе стороны замелькали деревья. Торкилстон держался сзади, привыкая к коню и приучая его к себе, потом догнал и спросил в великом удивлении:
— А откуда, сэр Ричард, вам ведомо, что они пошли в эту сторону?
— Ну... — ответил я в затруднении, не объяснять же, что и я, как собака, могу видеть запахи, — чутье, чутье...
Он хмыкнул, взглянул чуть странно, но расспрашивать не стал, дескать, чудные люди водятся там, за Перевалом. Говорят, даже с двумя головами встречаются. И не по одному, а целыми племенами.
Следы уводили то в одну сторону, то в другую, через кусты, поваленные деревья: это уже и не сад, а какая-то чащоба из быстро дичающих яблонь, сливовых и абрико-сововых деревьев, а виноградники так вообще потеряли ухоженный облик и озверели, позабыв об интеллигентности, дерутся за место под солнцем, подминают слабых, захватывают любой свободный клочок земли и даже теснят расплодившийся чертополох.
Торкилстон посматривал на меня вопросительно, наконец сам посуровел, слишком у меня лицо не для прогулок, поехал молча и время от времени щупал рукоять меча, готовый выдернуть в любое мгновение... и молниеносно выдергивал, когда из кустов, суматошно хлопая крыльями, вспархивали птицы. Те взлетали на ветви повыше, откуда орали нам вслед злыми голосами. Торкилстон тоже бурчал и бросал меч в ножны.
Повеяло морем, деревья расступились, открылась морская гладь. В полосе прибоя носится Пес и Ганс, а Фриц, Аделька и Слул, мокрые, как мыши под дождем, сидят на берегу и подбадривают криками. Пес, завидев меня, понесся к нам огромными прыжками.
Торкилстон струхнул, но отважно вытащил меч и подал коня вперед.
— Тихо, — сказал я, — это мой...
Пес огромным прыжком попытался выбить меня из седла и любовно повалять по земле, я прикрикнул строго, он послушно сел на толстый зад и смотрел преданными глазами. Торкилстон с облегчением перевел дыхание и дрожащими руками сунул меч в ножны.
— Ну и где, — проговорил он надтреснутым голосом, — где же ваша собачка?
— Это и есть моя собачка.
— Я вижу только борзого медведя...
Дети подбежали, дрожат, мокрые и озябшие, я сказал строго:
— Это что же вы так? Волна большая, может утащить!
Фриц сказал торопливо:
— А мы не боимся! Нас отец научил, как не попасть под волну.
А Ганс добавил с некоторой обидой:
— А еще Бобик не дает залезать дальше, чем по колено! Вытаскивает на берег...
— Правильно делает, — сказал я и только сейчас вспомнил, что я, уезжая, велел Бобику охранять детей, ни словом не упомянув хозяйку. Потому он и понесся за ними, оставив Амелию. — Службу знает. Ладно, возвращаемся...
Они прыгали вокруг, веселые и счастливые, Пес тоже скакал, как щенок, Торкилстон с облегчением улыбается, рот до ушей, но тягостное чувство тревоги не улетучивается, напротив — растет...
Да в чем дело, сказал я себе раздраженно. Всё же в порядке, детишки не потерялись, не утопли. Даже не поцарапались. А что мокрые, так обсохнут по дороге.
Едва подъехали к дому, Бобик ринулся по дорожке, взлетел на крыльцо и пропал из виду. Я прыгнул на землю, чувство тревоги охватило с такой силой, что ноги сами понесли почти бегом, а в дом я ворвался с такой скоростью, что едва не догнал Бобика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
