— Понимаю, понимаю, графиня! А Наташа, конечно же, подтвердит мои слова.
— Наташа не скажет пока ни слова в вашу защиту, — сказала Апраксина. — Может быть, когда-нибудь потом… Но не сейчас!
Татьяна грустно улыбнулась на слова Апраксиной и села на диван рядом с бабушкой Ниной. Та погладила ее по руке.
Тут Апраксина поглядела на Еву Шмидт, все еще лежащую в луже посреди гостиной.
— Миша, Айно! Будьте добры, перенесите госпожу Шмидт… Да, диван занят. Ну, посадите ее хотя бы в кресло!
Айно и Миша с трудом подняли грузную Еву Шмидт и опустили ее в одно из глубоких кресел. Она даже не шелохнулась и осталась полулежать в кресле большим пестрым мешком.
— Рассказывайте, господин Шмидт, мы вас слушаем! — напомнила Апраксина.
Шмидт вздохнул и начал рассказ:
— Наташа фактически моя жена, то есть моя фактическая жена, и я очень люблю ее. Случилось так, что мое издательское дело в Германии пришло в полный упадок, и я решил перебазироваться в Соединенные Штаты. Я рассказал Наташе о моих планах, и она поначалу была согласна на переезд. Дела складывались таким образом, что для моих целей мне было удобней сначала отправить в Нью-Йорк Наташу, а затем, ликвидировав здесь свое дело и собрав финансы, отправиться за ней. — Быстро взглянув на Еву Шмидт, все еще пребывавшую в глубоком обмороке, он скороговоркой произнес: — Кроме того, я должен был в ее отсутствие развестись с прежней женой, чтобы в Америке уже по-настоящему жениться на Наташе. Но бедняжка узнала о существовании Евы и наотрез отказалась лететь одна в Америку. Она, глупышка, заподозрила, что я таким образом хочу от нее избавиться и что в Штатах ее почему-то ждет публичный дом… Что за глупые фантазии, Наташа, любимая? Кто вбил в твою легковерную головку такую чушь? — Татьяна молчала, исподлобья глядя на него. — А, догадываюсь! Это, конечно же, козни нашего общего друга Георгия Бараташвили! Вот он-то, между прочим, и есть самый настоящий торговец живым товаром и уже не одну девушку из России запродал в публичный дом. Как же ты могла поверить этому негодяю, Наташа?
Девушка молчала.
— Ну, можешь не отвечать, я понимаю твою обиду… Кстати, у тебя есть тут во что переодеться после этого глупого спектакля? Я боюсь, как бы ты не простудилась.
Девушка молчала.
— Ну, ладно, как хочешь, упрямица ты этакая. Так вот, я не хотел огорчать Наташу заранее и о том, что она летит в Нью-Йорк одна, решил сказать ей перед самым отъездом. К тому лее накануне приехала ее сестра-близнец, и мне не хотелось омрачать их встречу…
Девушка молчала, пристально глядя в лицо Шмидту. И тут Шмидт вдруг побледнел и вгляделся в ее лицо. Умен и сообразителен был господин Хорст Шмидт!
— О черт! — воскликнул он вдруг, хватаясь за голову. — Какого же я свалял дурака!
— Это вы совершенно правильно изволили заметить, — с удовлетворением в голосе сказала Апраксина. — Вы сваляли самого полнейшего дурака, а мы вам в этом помогли, господин Шмидт. Да, это не Наташа Беляева, это ее сестра-близнец Татьяна. Бедную Наташу вы все-таки задушили и бросили в пруд, в чем только что признались в присутствии многих свидетелей.
— Свидетели? Вот вся эта эмигрантская шваль — свидетели, которые станут меня обвинять? — И Шмидт вдруг громко захохотал. — Да кто же им поверит на суде, графиня! Они же по-немецки знают по десять слов каждый, да и те все время путают! Присутствующая здесь моя дорогая жена Ева подтвердит, что эти нелегалы устроили тут какой-то бездарный спектакль с целью ввести меня в нервозное состояние. Отчасти им это удалось, но я уже сейчас совершенно не помню, что тут говорила эта русская девушка и что я отвечал ей в расстроенных чувствах. Но я думаю, что в суде с этим разберутся, и вы еще ответите за ваш провалившийся спектакль!
Апраксина с интересом за ним наблюдала.
Шмидт встал и подошел к забытой им на время жене. Никто из присутствующих не заметил, что она лежит в кресле с открытыми глазами. Шмидт ласково тронул ее за руку.
— Пойдем, дорогая! Спектакль окончен!
— Отойди от меня, Хорст, прошу тебя, отойди! — глухо сказала Ева Шмидт. — Я все слышала. Я не знаю теперь, где у тебя ложь, где у тебя правда, да и знать не хочу. Зато я знаю МОЮ ПРАВДУ.
Ева выпрямилась в кресле, а потом сгорбилась, бессильно опустив свои большие и сильные руки массажистки.
— Я хочу прямо сейчас рассказать, как все это было.
— Ева, я запрещаю тебе! — закричал Шмидт. — Не говори им ни слова, дорогая, пока я не найму тебе хорошего адвоката! Только в присутствии адвоката, Ева!
— Нет, сейчас, Хорст. Потом у меня может не хватить решимости.
Шмидт застонал. И все-таки сделал еще одну попытку:
— Мне весь этот театр смертельно надоел! Включая твою нелепую истерику, Ева. Если хочешь — оставайся, а я ухожу, и впредь, господин инспектор, я буду с вами разговаривать только в помещении полиции и в присутствии адвоката. Надеюсь, я могу идти?
— Да идите, идите, — устало сказал инспектор Миллер.
Шмидт твердым и быстрым шагом направился к дверям.
— Вы что, отпускаете его? — воскликнула Татьяна и бросилась было за Шмидтом.
Но ее перехватил Михаил.
— Танечка, успокойтесь — он далеко не уйдет, в саду его ждут полицейские!
И в самом деле, инспектор Миллер подошел к окну, вынул из кармана спортивный свисток и трижды оглушительно свистнул. Из сада ему ответил такой же свист, и через несколько минут двое полицейских ввели господина Хорста Шмидта обратно в гостиную, но уже в наручниках.
— Ага, вот вы и вернулись к нам, господин Шмидт! Прошу пожаловать! — не удержалась Апраксина. — Ну что ж, присаживайтесь. — Шмидт, как ни странно, послушно сел. — Госпожа Шмидт, вы хотели нам что-то сказать?
Ева Шмидт кивнула. От ее былой тяжелой самоуверенности не осталось и следа, она была совершенно раздавлена случившимся и даже не пыталась этого скрыть.
— Я хочу рассказать правду. Этот человек, мой муж Хорст Шмидт, обманывал меня всю нашу совместную жизнь, изменял мне с самыми разными женщинами. Я смирялась, пока это были немецкие женщины, у них просто были другие взгляды на то, что можно и чего нельзя, а меня воспитывали в строгих католических традициях. Я с юности знала, что развод для меня в принципе невозможен, и потому терпела. По крайней мере, эти женщины были во всех других отношениях, кроме морали, ничем не хуже и не лучше меня, да и не моложе: я считала, что Хорсту просто требуется разнообразие, ведь во всех других отношениях, в финансовом, например, он был вполне примерным мужем. Но когда он переключился на молодых эмигранток, я потеряла покой: мало того, что они все как одна были в два-три раза младше его, но ведь он еще мог от них чем-нибудь заразиться!
Анна возмущенно вскрикнула, инспектор крякнул, но Апраксина успокоила их и для Анны прибавила по-русски:
— Не надо обижаться, Анна! Перед нами много страдавший и психически неуравновешенный человек, так будем снисходительны к больному человеку, — и добавила уже по-немецки: — Продолжайте, пожалуйста, госпожа Шмидт, мы все вас очень внимательно слушаем.
— Спасибо, госпожа графиня… Ну вот, я не могла больше терпеть и решила принять меры. Я выследила его вот с этой женщиной! — Палец Евы обвиняющее указал на Татьяну. — Я не понимаю, как она вдруг снова оказалась живой…
— Ева, замолчи сейчас же! — приказал Хорст Шмидт, с ненавистью глядя на жену, — Мои женщины — это мое личное дело!
— Ты всегда так говорил, Хорст, и я молчала сколько могла, но сегодня я не буду молчать, я все скажу!
— Замолчать придется вам, господин Шмидт, — негромко сказал инспектор Миллер. — Иначе я вынужден буду вас отсюда вывести и отвезти прямиком в тюрьму.
Шмидт умолк.
— Так вот, — продолжала Ева Шмидт, совершенно не обратив внимания на слова инспектора, — я видела своими глазами, как он ее — вот ее! — задушил и потом утопил в пруду. Он схватил эту девушку за волосы и держал ее голову под водой, пока она не захлебнулась и не перестала брыкаться. Потом он затолкал ее тело под мост и ушел. Я поняла, что это уже не его личное дело, а уголовное дело!
Апраксина тревожно поглядела на Татьяну, но убедившись, что та слушает Еву Шмидт внимательно, но очень спокойно, видимо далеко не все понимая, успокоилась и сама.
— И не одна я видела Хорста в тот день в «Парадизе», — продолжала госпожа Шмидт.
— А! Наконец-то ты переходишь к своим собственным делишкам, старая стерва! — торжествующе сказал Шмидт и громко расхохотался.
Но жена, казалось, его не услышала. Она продолжала тем же монотонным голосом:
— Его видела в «Парадизе» княгиня Кето Махарадзе, видела его вот с нею! — И она опять уставила обвиняющий перст на Татьяну. — Поначалу я не придала этому значения, поскольку княгиня ничего мне об этом не сказала. Но молчала она только до тех пор, пока в ее дом не пришли из полиции и не предъявили ей для опознания фотографию убитой девушки. Она ее не опознала. Но мне она сказала, что видела моего мужа в «Парадизе» вместе с особой, фотографию которой ей предъявили сотрудники полиции. Она обещала мне, что будет молчать, если полиция не станет на нее слишком нажимать. Княгине очень нравился мой массаж, она много раз говорила, что только у меня такие крепкие и одновременно нежные руки. Я думаю, она не хотела терять меня. Но полиции она боялась и в тот же день начала увольнять слуг.
