— И что же — вас вот так просто назначили хозяйкой кафе?! — недоверчиво фыркнула Муза и оглядела меня сверху вниз.
— Да, — спокойно сказала я.
— И вы согласились?!
— Как видите, — я пожала плечами.
Муза вздохнула:
— Что ж, место, конечно, тихое, помещение хорошее… — Она снова огляделась и добавила со вздохом: — Ремонт недавно был!
Муза некоторое время пребывала в расстроенных чувствах, а потом крепко задумалась, да так, что, кажется, вовсе забыла о моём существовании. И тут произошло нечто очень странное. Андерсен, который уже давно удрал со стола и был чем-то занят на кухне, неожиданно снова запрыгнул на стол. Но не это меня поразило, а то, что в зубах он тащил… длинную венскую сосиску! Шагая через весь стол, кот вплотную подошёл к самому лицу ошеломлённой гостьи и великодушно положил перед ней своё угощение.
Первое мгновение я даже не нашлась что сказать.
— Ох, Муза Андреевна… — промямлила я. — По-видимому, ему показалось, что вы проголодались…
Стараясь сгладить неловкость от неожиданной выходки кота, я решила последовать примеру Андерсена, но предложить даме более приемлемое угощение:
— А не хотите ли чаю?
Слегка опешившая и поначалу отпрянувшая от сосиски гостья, зачем-то двумя пальцами взяла подарок Андерсена и очень внимательно рассмотрела его.
— Это венская сосиска, — уточнила я.
— Вижу… — задумчиво протянула гостья, и её бледное лицо приобрело загадочное выражение. — По крайней мере, кот-то этот ваш, Люба?
— Мой.
— Так, может быть, вы хотя бы его мне продадите?
— Нет, его я вам тоже не продам! — сказала я и сурово взглянула на гостью. — Этот кот не продаётся!
Мне уже расхотелось поить её чаем.
— Но послушайте… э-э-э… Любовь Сергеевна, я конечно же, понимаю — кот необычный, изумительно красивый и к тому же такой умный, но я могла бы…
— Видите ли, уважаемая Муза… э-э-э… Андреевна, — от гнева я чуть не позабыла её отчество. — Этот кот, — его, кстати зовут Андерсен, — не является моей собственностью. Он мой друг и помощник и потому не продаётся! И мне бы очень хотелось, чтобы больше мы к этому вопросу не возвращались.
И ещё мне очень захотелось в тот миг, чтобы она тут же встала и ушла, и чтобы я её никогда больше не видела. Никогда и нигде.
— А… ну хорошо, хорошо. Зачем же так горячиться? Что ж, раз не продаётся… Любовь Сергеевна, вы уж извините меня, пожалуйста… Может быть, вы и в самом деле нальёте мне чайку, несмотря на мою… непонятливость.
— Ладно, — кивнула я. И, на всякий случай прихватив Андерсена подмышку, я отправилась с ним на кухню. По дороге я шепотом высказала коту всё, что я о нём в тот момент думала:
— Интересно, зачем тебе понадобилось угощать такого человека сосиской? Неужели ты не видишь: она же одержима страстью обладания всем, что движется и не движется?! Между прочим, тебя она тоже хотела купить!
Андерсен удивлённо посмотрел на меня. Кажется, он решил, что я пошутила.
На кухне я немного успокоилась. Потом мы с гостьей стали пить чай с мармеладом, потом потихоньку разговорились… Я зачем-то показала Музе Синий альбом с изображением членов нашего Клуба и даже случайно сболтнула о готовящемся к юбилею Валентины спектакле. Сама не знаю, что на меня нашло, — как это прожорливой жене магната вдруг удалось расположить меня к себе?
Оказалось, что в Музе Андреевне живёт не только неуёмная страсть к стяжательству, но и иные мысли, мечты, стремления… Кстати, голова у Музы, соображала очень хорошо. «Наверное, только таких сообразительных и берут в жены великие рыбные магнаты», — вздохнув, подумала я.
Слово за слово, и вдруг моя странная гостья сделала мне ещё одно удивительное предложение. И на этот раз я его приняла. Услышав, что у нас в кафе собираются всевозможные артистические натуры, люди творчества, Музе захотелось объявить среди здешних завсегдатаев конкурс, — творческий, конечно, — а самой стать спонсором такого конкурса. Пусть, например, это будут соревнования на лучшее произведение о моём коте Андерсене. В конкурсе может участвовать пьеса, стихотворение, песня, рассказ, — что угодно. Автор лучшего произведения получит приз. Муза не уточнила, какой именно. Хорошо, пусть это пока останется тайной. Остальным участникам (не победителям), всё равно достанутся утешительные призы. Если всё получится и конкурс пройдёт успешно, то и я как хозяйка кафе смогу попросить некий подарок для себя или для Андерсена. Но у Музы имелось одно условие: она и только она одна будет председателем жюри!
— Ну а состав самого жюри? Муза Андреевна, кто, кроме вас должен будет судить этот конкурс?
— Больше никто. Только я, — уточнила Муза.
— Хорошо… Ну, а если бы нам удалось пригласить к себе какого-нибудь известного писателя, — что тогда? — осторожно поинтересовалась я.
— А мой голос всё равно остался бы решающим? — в свою очередь поинтересовалась Муза.
— Разумеется! — заверила я.
— Ну, тогда, можно. И даже… — глаза Музы внезапно загорелись. — Даже желательно! Какую-нибудь знаменитость пригласить, — это, Любовь Сергеевна, было бы очень неплохо!
Взглянув на загоревшиеся ярким блеском глаза Музы, на её внезапно раскрасневшиеся щеки, я поняла, что она всецело захвачена своей неожиданной идеей. Теперь она ни за что не отступится от неё, пока не добьётся своего! Ещё мне подумалось, что жене преуспевающего рыбного магната, видимо, до слёз надоело хождение по дорогим ресторанам, скупка движимого и недвижимого имущества, путешествия, круизы и всё это тоскливое однообразие… Ей, видимо, захотелось новых неизведанных ощущений, захотелось приобщиться к миру искусства и с видом непререкаемого авторитета судить творения художников! Впрочем, мне показалось, что её идея не только не лишена здравого смысла, но даже и выглядит весьма привлекательно.
В общем, я согласилась. Я подумала о том, что сейчас лето, и большинство членов клуба «Романтика» уже в отпуске, а те, кто ещё не в отпуске, — всё равно в него собираются… Кроме того, добрая половина наших Романтиков — учителя, а у них, как известно, отпуск длится два месяца, и делать им сейчас, по большому счёту, нечего. Так почему бы членам Клуба, вместо того чтобы устраивать дурацкие обеды с фиолетовой кашей и бесцельно глушить коньяк «Армейский», не заняться настоящим творческим делом? Почему бы им не попытаться в стихотворной, песенной или любой другой форме воспеть моего любимого кота Андерсена?! Ведь он же и в самом деле необыкновенный! И, несмотря на некоторые его идиотские выходки, я его очень люблю! Между прочим, никто иной, как именно Андерсен нашёл сегодня спонсора для конкурса. Это он расположил к нам Музу Андреевну, угостив её длинной венской сосиской!
В общем, я согласилась. Теперь важно убедить в необходимости этого конкурса всех остальных. Ах, как бы только всё это получше организовать?!
Пьеса для юбилея
— Та-ак, где же моя кисочка? — раздался в прихожей характерный с хрипотцой голос Валентины. — Ах, вот ты где, моя кисочка!
Я в это время немного замешкалась на кухне. Выйдя на встречу Валентине, я обнаружила, что та уже кормит довольного Андерсена пахучей сине-коричневой бурдой в одноразовой пластиковой тарелке. Кормит тут же, не отходя от двери. Я даже не стала рассматривать, чем поэтесса угощает моего кота: у меня Валентинина пища в любом случае большого доверия не вызывает. Ну, а если Андерсен ест, значит, ему нравится. О вкусах, как известно не спорят.
— А я вам, Люба, как и обещала, пьесу принесла. От Кирилла, — торжественно провозгласила Валентина.
«Пьеса от Кирилла… — подумалось мне. — Надеюсь, Валентина не снабдила пьесу своими потрясающими стихами…»
— Ну, так что же вы, Люба, не приглашаете? — с укором произнесла поэтесса, уверенно направляясь в Зелёную комнату.
— Зачем же мне вас особо приглашать, Валентина… простите, я, кажется, забыла ваше отчество…
— Невозможно забыть то, чего не знаешь! — назидательно произнесла гостья. — Вот что, Люба, давайте-ка мы с вами без всяких отчеств! Называйте меня запросто, по имени, я вас очень прошу! — и Валентина снабдила свою просьбу умоляющим жестом. Она уже не только уселась за письменный стол в Зелёной комнате, но и взгромоздила на него свою большую хозяйственную сумку. Надо сказать, что короткие светлые волосы Валентины на этот раз не стояли торчком, как у мальчишки-хулигана, а были аккуратно зачёсаны назад.
— Хорошо, хорошо, — поспешно согласилась я, усаживаясь рядом, на соседний стул. — Мне вас, Валентина, и приглашать-то неудобно: ведь вы самый настоящий старожил… и…
— Надеюсь, этим своим «старожил» вы не на возраст мой намекаете? А? — пристально взглянув на меня, грозно спросила поэтесса.
