— Посмотрим, дошло ли его знание до знакомства с противоядием, проговорил он вполголоса и со зловещей улыбкой.
Потом он позвал Маскари. Яд, который князь смешал своими собственными руками с вином, назначенным гостю, был составлен из субстанций, тайна которых была семейным достоянием рода, давшего Италии самых мудрых и жестоких тиранов.
Действие этого яда было быстро: он не вызывал страдания, не оставлял на лице никаких следов, которые бы могли пробудить подозрение; самые искусные врачи не могли бы найти в теле причины смерти. В продолжение двух часов жертва ничего не чувствовала, кроме легкого возбуждения в крови. Потом начиналась какая-то слабость, предвестница апоплексии. Тогда уже не было спасения.
Час празднества наступил; гости начали собираться. Это был цвет неаполитанского дворянства. Последним приехал, наконец, Занони, и толпа расступилась, чтобы пропустить блестящего чужестранца к хозяину дома. Князь принял его с многозначительной улыбкой, на которую Занони отвечал вполголоса:
— Иногда можно проиграть даже и с фальшивыми костями.
Князь закусил губу, а Занони прошел мимо и начал разговор с Маскари.
— Кто наследник князя? - спросил он.
— Дальний родственник со стороны матери; мужская линия прекращается с его сиятельством.
— Наследник в числе гостей?
— Нет! Князь никогда не видит его.
— Все равно, завтра он будет здесь.
Маскари с удивлением посмотрел на него, но в эту минуту подали сигнал начала праздника, и гости прошли в залу.
Пир по традиции начался вскоре после полудня. Зала была длинная и овальная, одна сторона выходила в сад, в котором виднелись фонтаны и мраморные статуи, наполовину спрятанные в апельсинных деревьях. Устроители употребили все свое искусство, чтобы свежесть и прохлада сменили душную дневную атмосферу.
Разговор велся более оживленно и умно, чем он обыкновенно ведется на юге, так как князь, сам человек умный и образованный, принимал у себя не только лучшие умы своей страны, но также и людей, веселая и легкомысленная жизнь которых придавала монотонности неаполитанской жизни элемент разнообразия. Между гостями было двое или трое французов, много путешествовавших, и их разговор мог только нравиться обществу, вся вера и философия которого заключалась вкратце в dolce far niente.
Князь, однако, был менее общителен, чем обыкновенно, и в минуты, когда он старался преодолеть себя, в его движениях было что-то принужденное. Он брал тоном ниже или выше естественной веселости.
Занони, напротив того, был совершенно спокоен и ровен в обращении, которое приписывали его знанию света. Его нельзя было назвать веселым, а между тем никто так, как он, не поддерживал общего оживления. Французы в особенности восхищались его превосходным знанием самых мелких событий, происходивших на их родине, и проницательность, которая выражалась в его эпиграммах на главных участников тогдашних событий, была для них предметом глубокого удивления. Глиндон приехал во дворец, когда праздник был уже в полном блеске. По его костюму слуги поняли, что он не из числа приглашенных. Поэтому ему сказали, что его сиятельство нельзя видеть, и только тогда Глиндон понял все, что было странного и затруднительного в решении, которое он принял. Силой войти в залу знатного и могущественного вельможи, окруженного чуть не всем дворянством Неаполя, и обвинить его в том, на что его гости смотрели как на достойный подвиг, значило совершить такой поступок, который все восприняли бы с насмешкой. Он с минуту колебался, потом, опустив золотой в руку слуги, сказал, что ему необходимо видеть Занони и что речь идет о жизни последнего. Благодаря этому средству он смог проникнуть во двор, а потом и во дворец. Он поднялся по широкой лестнице; веселые голоса гостей долетали до него. При входе в комнаты он позвал пажа и послал его с поручением к Занони. Паж повиновался, и Занони, услыхав имя Глиндона, повернулся к хозяину.
— Простите меня, один из моих друзей, англичанин, синьор Глиндон, которого вы, без сомнения, знаете по имени, ждет меня. Придя в такой час, он имеет, вероятно, сообщить мне что-либо крайне важное. Вы позволите мне удалиться на минуту?
— Не лучше ли будет, — отвечал князь с любезной, но зловещей улыбкой, если ваш друг присоединится к нам? Англичанин всегда желанный гость, но будь он хоть голландец, ваша дружба достаточная для него рекомендация. Мы не можем обойтись без вас, даже одну минуту.
Занони поклонился, а паж вернулся к Глиндону, любезно прося его от имени хозяина принять участие в празднестве.
Молодой англичанин вошел в залу.
— Милости просим. Позвольте мне надеяться, что вы приносите нашему знаменитому гостю приятные новости, — сказал князь. — Если вам нужно передать что-нибудь грустное, то отложите, пожалуйста, это сообщение.
Глиндон был мрачен, он хотел ответить, но Занони тронул его за руку и сказал по-английски:
— Я знаю, зачем вы меня ищете. Молчите и наблюдайте за тем, что произойдет.
— Вы, значит, знаете, что Виола, которую, как вы уверяли, можете оградить от опасностей, находится...
— В этом дворце. Да. И я знаю еще то, что убийца князя сидит по правую руку от него; его судьба и судьба Виолы навсегда разделены, и таинственное зеркало, в котором я читаю, остается светлым и ясным, несмотря на потоки крови. Будьте покойны и узнайте судьбу, ожидающую злодея.
Потом, обращаясь к князю, он продолжал:
— Ваше сиятельство! Синьор Глиндон действительно принес мне новости, которые я до некоторой степени предвидел. Я принужден покинуть Неаполь, однако это обстоятельство дает мне лишний повод весело провести сегодняшнюю ночь.
— А можно узнать причину отъезда, который, без сомнения, огорчит всех наших прекрасных неаполитанок?
— Это близкая смерть человека, который почтил меня своей дружбой, серьезно отвечал Занони. — Но будет говорить об этом, печаль не возвратит потерю. Мы заменяем старые цветы, которые вянут в вазах, новыми; так мудрость требует, чтобы мы заменяли новыми дружбами те, которые вянут на нашем пути.
— Благоразумная философия! — воскликнул князь. — "Ничему не удивляйтесь" было правилом римского поэта, и "ничем не огорчайтесь" — мое правило. Ничто в жизни не достойно печали, за исключением, может быть, случая, синьор Занони, когда красавица, которой мы поклоняемся, ускользает от нас. Нужно владеть громадной силой воли, чтоб не поддаться отчаянию и не принять с радостью смерть. Как вы думаете, синьор? Вы улыбаетесь. Вы не боитесь подобного несчастья? Поддержите мое пожелание: долгая жизнь счастливому любовнику и быстрый конец тому, надежды которого обмануты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
