Под градом русских снарядов, доставшихся ему от «Трех Святителей» и «Сисоя» во время боя на контркурсах, а так же нескольких десятидюймовых «подарков» с «Памяти Корейца», любой другой броненосец, любого другого флота мира уже или затонул бы, или как минимум вышел из строя. Но «Асахи», несмотря на выбитую недавно кормовую башню, снесенную на половину вторую трубу, взрыв в носовых казематах левого борта, упавшую до четырнадцати узлов скорость и принятые почти полторы тысячи тонн воды, упорно, хотя и постепенно отставая, шел в строю японских главных сил. В момент отворота Того от русской линии, командир броненосца, капитан первого ранга Ямада, без пяти минут контр-адмирал, украдкой от подчиненных даже облегченно вздохнул — он надеялся, что теперь у его корабля появился шанс…
— Мы выпустили уже почти сорок снарядов, и что? — снова начал Тыртов, не отрываясь, впрочем, от дальномера, — еще час — полтора такой стрельбы, и все! Можно сидеть курить до конца боя, те снаряды, что в бывшем погребе противоминного до конца боя к нам не перетащить. А результат? По «Идзумо» — в молоко. Ну, в задницу «гальюну» разок врезали, и то без видимых серьезных последствий. Да этому вот еще мостодонту раза три вкатили, и что? Опять потушился, холера, и идет себе, как ни в чем не бывало!
— Слушай, Дмитрий Дмитриевич, ну что ты хочешь чтобы я тебе доброго ответил, — выцеливающий в прицел «Асахи» Диких был недоволен стрельбой башни не меньше командира, но из принципа с ним не соглашался, — мне что сплавать к Того и спросить у него, куда мы попали? Так он сам не знает, какой снаряд от кого прилетел! И вообще, броненосцы, это вам не «Якумо». Тут шкура другая.
— По теории столь нелюбимой вами вероятности, — не упустил шанса поддеть товарища более образованный Тыртов, — мы должны были уже попасть раз шесть-семь. А я видел четыре… Вертикаль готова, как поймаешь бей!
— Выстрел! — почти мгновенно раздался отзыв отвечающего за горизонтальное наведение Дикого, и после полуминутной паузы ожидания падения снаряда, во время которой тишину в башне ни рисковал нарушать никто, — падения снаряда не наблюдаю. Ты видел?
— Нет, опять как в воду канул….
Ответ Тыртова был заглушен взрывом у башни очередной японской ответки. На самом деле, с меткостью у единственной десятидюймовки Рудневской эскадры все было в порядке. Проблемы были скорее с удачливостью. Бронебойные снаряды, попадая в японские корабли, часто проходили навылет, снеся, например, кормовой мостик на «Асахи», и, чуть позже, продырявив ему ют и выломав половину адмиральского балкона. Что в бою совершенно безвредно и абсолютно не наблюдаемо с дистанции в несколько километров.
В завязке боя один из дальних выстрелов почти вывел из игры «Идзумо», попади он под таким углом в палубу но… Промах в пять метров, при стрельбе с дистанции в шесть миль, это накрытие. То есть прицел взят абсолютно верно, и корабль противника был вполне в эллипсе рассеивания, но — все равно промах. Один из «не наблюдаемых» снарядов вывел из строя кормовую башню на «Асахи», но на «Памяти Корейца» этого попадания не заметили. Зато огонь «Фусо», на котором, похоже, справились, наконец, с управлением, начал доставать русский корабль все больше. И вот его то замечали на русском крейсере все. Сначала подбило кормовой мостик, а теперь, судя по начавшему поступать в башню дыму, на баке начинался серьезный пожар.
— Господа бога душа мать, блудницу вавилонскую в койку со всеми апостолами! — судя по выражениям Дикого для башни последнее попадание тоже не прошло даром, — Гидравлика накрылась! Вручную я пока этого гада удерживаю, заряжайте быстрее, скорость наводки совсем никакая, если сменим курс — не поймаю его снова! Как только угол выставишь сразу… БАШНЮ ВЛЕВО!!!!
По рыку прапорщика, пара самых здоровых матросов башни начала с гиканьем вращать тяжеленные маховики ручного привода. Но башня поворачивалась ужасно медленно, для поворота с борта на борт на ручном приводе требовалось около шести минут, и «Асахи» вот-вот неминуемо должен был выскользнуть из прицела…
— Выстрел! — перебил погоняющего уже истекающих потом матросов напарника Тыртов, не отрываясь от визира..
Лейтенант торопился использовать как можно больше снарядов до того, как поломка гидравлики окончательно выключит их из боя. На попадание при таком, с позволения сказать, наведении он на самом деле не особо-то уже и рассчитывал. Но вдруг — да повезет…
— Падение!
— Ого… — Тыртов сперва не поверил своим глазам — все дневные труды, все месяцы подготовки и десятки выпущенных в бою у Кадзимы и на учениях снарядов, все это было не зря. И окупилось сторицей, когда казалось, что все шансы уже упущены, — Платон! Братцы, вот теперь мы, кажется, ей Богу, попали…
На борту «Асахи», ясно видимая в прицелы и дальномеры, вспухала жирная клякса черного дыма с багровыми прожилками выбивавшегося вверх огня. Там, на месте третьего нижнего каземата левого борта, что-то взрывалось и горело. Вот вверх выбросило еще одну высоченную шапку дыма, из которой что то разлеталось, поднимая вокруг корабля пенные всплески, а в небо вонзился столб пламени, достигающий среза труб…
— Ура!!! Мы попали!!! У японца крен! Уже градусов десять на левую! — в голос завопил лейтенант.
— Получи, зараза, — устало вытер лоб Диких, — если кто хочет посмотреть на дело рук своих, ребята, — как зарядите орудие, можете сбегать на верхнюю палубу, глянуть. Такое вам салажатам в жизни может больше и не увидеть. Мы на циркуляции, Дмитрий Иванович, — пока не встанем на курс, я не знаю куда наводить, а вручную ворочать башню просто так незнамо куда — без толку.
— Остаток снарядов — двадцать семь, заряжаем фугасным, бронебойных в погребе осталось пять штук, пока побережем, — поддержал его Тыртов, не в силах оторвать глаз от «Асахи», на котором что-то продолжало взрываться, и не думая затихать, — Да он же валится! Честное слово, Платон Иванович, дорогой, мы его все таки достали!
Но его крик был обращен уже в спину старого сверхсрочника, тот сам не удержался, и выбежал из башни посмотреть на первый в жизни утопленный им линкор.
После войны дотошные эксперты подсчитали, что при поражении каземата или башни, шансы на взрыв погребов боезапаса для орудий картузного заряжания были около десяти процентов. Гильзового, используемого в русских шестидюймовках — не более трех. В случае с «Асахи» эта статистика оказалась для японцев роковой[19].
Как бы стараясь отомстить за «старшего брата», а вернее, определив, наконец, точную дистанцию пристрелкой, «Фусо» нанес «Памяти Корейца» очередной жестокий удар. Десятидюймовый японский снаряд пробил броневой пояс в средней части корабля, чуть ниже ватерлинии. С заливаемыми водой угольными ямами и машинным отделением, «итальянец» стал ощутимо крениться на правый борт.
Работая по пояс в воде машинисты, механики и трюмные под руководством Франка лихорадочно пытались приостановить поступление воды, поскольку помпы явно не справлялись. На мостик ушел неутешительный доклад о множественных осколочных пробитиях и деформации переборки между машинным и угольным бункером, где взорвался «подарок» от «Фусо», и прогноз о возможной остановке правой машины минут через пятнадцать, если воду не удастся обуздать.
Намереваясь больше не искушать судьбу, Руднев, заметив мелькающие справа за японскими броненосцами миноносцы, приказал своим кораблям отвернуть на два румба влево, чтобы при догоне оставить минные корабли противника за его линией. На самом «Корейце» срочно втягивали в казематы орудия правого борта, на случай если с креном не удастся быстро справиться. Огонь по «Фусо» вела только его кормовая башня, и корабль пока остался с двумя восьмидюймовками против всего японского линейного флота. Но если бы только линейного…
* * *
Капитан-лейтенант японского флота Сакури Иоко в этом сражении командовал сводным отрядом миноносцев. Шесть кораблей под его брейд-вымпелом принадлежали к разным отрядам и даже разным эскадрам. Попросту говоря, в его распоряжении сейчас были все исправные на данный момент японские миноносцы типа «Циклон».
Не получая в последние полчаса никаких приказов, он, бессильно сжимая кулаки от ярости, наблюдал за героическим самоубийством крейсеров Того-младшего, а потом за расстрелом «Фусо» и «Асахи» русскими кораблями. После первой неудачной попытки атаки русских крейсеров, сорванной огнем артиллерии, о его миноносцах, казалось, забыли все. И его собственное командование, не отдававшее никаких распоряжений после «держаться за линией», и русские — полностью игнорирующие маячащие в четырех милях от них миноносцы, и сосредоточившие весь свой огонь на броненосной колонне.
Но после опрокидывания «Асахи» Иоко первый и последний раз пошел на сознательное нарушение приказа. Он повел свои миноносцы в атаку на медленно и грузно отворачивающий «Кореец». Что стало тому причиной — «пепел „Асахи“, стучащий в его сердце», как писали потом британские газеты? Трезвый расчет и острое зрение, позволившее разглядеть втягиваемые в казематы орудия, как после войны доказывали русские исследователи? Или младший брат, который был энсином на «Асахи», и командовал плутонгом левого борта, за почти верную гибель которого хотел отомстить Сакури? Причину такого самоотверженного решения молодой капитан-лейтенант унес в свою морскую могилу. Единственный спасшийся с мостика его флагманского «Чидори» сигнальщик рассказал только, что тот радостно улыбался когда увидел, что за его миноносцами в самоубийственную и самовольную атаку бросились и оба отряда дестроеров. Если сам Сакури своей целью избрал утопивший «Асахи» русский крейсер, что в некотором смысле подтверждает версию о личной мести, то более крупные эсминцы пошли в атаку на «Витязя» и «Громобоя».
