Собравшись, часть вещей погибла в машине, но я достал из Хранилища замену, и направился к штабу полка. Эти трое суток, это по нашим делам, немцы над нами летали мало, уже в курсе что тут хорошая зенитная оборона, не бомбили позиции, но всё же удалось продолжить счёт, коей я перечислил ранее. Особенно сбитым транспортником гордился, огненной кометой тот врезался в землю, никто не выжил, а салон был полный. Видимо никто не предупредил лётчиков что этот район лучше облететь. А может рассчитывал ночью проскочить. Так вот, это были наши дела, зенитные, не дать работать авиации противника по нашему полку. Наземные дела были не лучше. Все эти сутки немцы долбили пушками по полку и пытались прорваться. Не удалось. Потери ужасающее, но и подкрепление каждый раз прибывало, усиливая полк людьми и техникой. Даже танки были. Вчера под вечер немцы смогли провраться к броду, в воде торчало несколько башен подбитых танков, четыре, ещё три десятка застыли в разных местах на поле. Те танки и броневик что мы захватили в деревне, из разведывательной немецкой группы, пусть они вкопанные по самую башню продержались недолго, но половина всего этого подбитого на их счету. Полк усилили противотанковой артиллерией, так что и та тут неплохо поработала. Да что это, один раз мы сами выскочили к броду и поработали крупнокалиберным пулемётом, когда особо тяжело было. Два «Ганомага» и лёгкий танк запылали. После этого едва удрать успели, по нам сосредоточили огонь. Кураев потом долго орал на меня за безумный риск, а это была моя идея, и запретил вмешиваться в командование взводом. Больше не вмешивался. Около полка немцы тут потеряли, уже сильно смердело, трупы непогребенные лежали, раздувшиеся плавали у берега, часть сносило вниз по течению. Вчера был особо сильный бой, как раз когда к броду провались, но как их отбросили контратакой, в воде брода кипела рукопашная схватка, больше пока не начинали. Сегодня только вон, воздушный разведчик, да артиллерией поработали. А это значит нужно ждать налёта авиации. Причём артиллерия не прекращала работать, похоже бьёт дивизион лёгких гаубиц и батарея тяжёлых. Иногда ещё миномёты голос подают, но мало, скорее всего с боепитанием проблемы, ожидают поставки.
Это я и сообщил, пройдя в землянку штаба полка. То, что взвода больше нет. И скрывать не стал, мол, спасибо идиоту взводному что не знает что такое маскировка и смена позиций. Странно что мы трое суток поработали, раньше нас не накрыли. Причём Кураев выжил, с ещё одним бойцом тот ходил к кухне за завтраком, мы были приписаны за немецкой полевой кухне, которую я полку подарил. Меня попросили выйти, а Пугачёв начал песочить Кураева, обещая его под суд отдать. Кураев конечно виноват, но он выполнял приказ. Да, запрет покинуть позиции, сменить их, и с маскировкой, тот получил от комиссара. Знаете, как тот это объяснил Кураеву? Бойцы должны видеть, что они под защитой от авиации. Ещё один не лечится. Комиссара не было, тот позиции обходил, так что весь гнев достался одному взводному. Ну мне это по барабану, я решил в окопы отправится, однако просто так уйти не мог, ещё дезертирство припишут, поэтому, когда комполка немного остыл, попросился на передовую, стреляю хорошо, винтовка под рукой, больше немцев положу. Жаль мой «МГ» остался в кузове «полуторки», пригодился бы. Однако тот запретил, велел идти к кухне, там ожидать дальнейших приказов. Пережидая разрывы, я перебежками покинул позиции у брода, осколки так и свистели вокруг, ну и добрался до кухни, тут в ближайшей роще тихо пока было. Вскоре и взводный с бойцом подошли. Взводный ранен и оглушён, снаряд разорвался рядом, но ранение лёгкое. Перевязали быстро. Чего ожидать я не знал, может нас включили в резерв Пугачёва? Тут как раз усиленный взвод стоял, усиленный станковым пулемётом, так что когда появились самолёты противника и началась бомбёжка, сделав лежанку, вскоре уснул, а то ночь почти не спал, в реке сидел, качал Хранилище. Големы пока в это время обшаривали разбитые машины, снимая всё ценное. Трупы не обыскивали, не мы убили, не наши трофеи. Впрочем, и технику на поле не мы покрошили, но тут совсем другое дело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Всё-таки я оказался прав, нас включили в резерв, поэтому, когда немцы прекратили долбить артиллерией, совершили третий авианалёт, и пошли в атаку, два полка пехоты, не меньше, усиленные танковым батальоном и ротой самоходок, это произошло ближе к полудню, нас направили к броду. Там позиций практически не осталось, от батальона рожки да ножки, те что выжили в бою участвовать уже не могут, прямое попадание в штабной блиндаж тяжёлым гаубичным снарядом, выжить там выжили, пусть накаты и развалились, но всех кого вытащили отправили в госпиталь, Пугачёва тоже. Командование временно принял комиссар полка. Ну да, этот накомандует. Что за тип, я уже давно понял. Нет, как раз политработник он хороший, тут редкий случай, когда человек на своём месте, но как командир, полный ноль. При этом тот пользуется полным уважением и авторитетом у командиров и бойцов и его командование не вызывает вопросов. Надеюсь выживем. Мы добрались до позиций, я достал лопатку и стал откапывать пулемётное гнездо, «внезапно» обнаружив на дне двух оглушённых пулемётчиков, живых, почти задохнувшихся, их шинель спасла. Вызвав санитаров, чтобы те вынесли бойцов, я вытащил их в проход и продолжил откапывать позицию. Вздрагивая от близких разрывов, немцы артиллерийский и минометный обстрел не прекращали. Исковерканный пулемёт выкинул, только уцелевшие патроны все забрал, да ещё целый ящик нашёл на дне окопа.
Надо сказать, немцы пёрли просто отчаянно. И смогли провраться на позиции, преодолев брод, хотя их танки застряли, битой массой те перегородили весь брод, один отчаянный хотел объехать да нырнул, только корма торчит, а вот пехота прорвалась, многие прячься за танками в воде, прицельными выстрелами выбивали обороняющихся. Противотанковой артиллерии не осталось, самоходки и танки подошли в плотную к реке и выбивали нас. За час до темноты я понял, что у позиций на броде, как бы комиссар не перекидывал подкрепление из других батальонов, фактически всех их сюда переведя, никого не осталось. Всего десяток бойцов, что ещё могли вести бой, раненые, контуженные, с трудом поднимая себя в рукопашную, но они были. Выжил я зачёт Исцеления, в рванной форме, с многочисленными шрамами от осколков и пуль, заживлял наспех, убирал контузию и снова вёл в бой, Исцеление качалось сумасшедшими темпами. Отбивался я за счёт большого количества гранат. Если раньше оборонительными отбивался, то видя большую результативность противотанковых, там кинул и можно забыть о группе немецкой пехоты, то после «Ф-1» оставались и раненые, и целые. Так что я в основном оглушён был именно своими гранатами. Артиллерия у немцев перестала бить, всё же те уже на наших позициях были. За этот бой я немцев набил около четырёх сотен, спасибо гранатам и пулемётам, часто менял, «ДП» и «МГ» использовал, и пистолет-пулемёты. Тут в окопах последние предпочтительнее были. Часто поднимал големов, если из наших свидетелей рядом было, и убирал если появлялись. Очень хорошо големы гранаты кидали. Те четыреста уничтоженных немцев честно на мне, а на големов можно смело побольше полутора тысяч записать. Так вот, всё, думал, выбили нас, час до заката, сейчас навалятся и всё, вон перегруппировываются, как тут появилась помощь, свежая дивизия с ходу атаковала, на берегу конные упряжки спешно разворачивали орудия, немецкие танки пятясь назад вели огонь, выбивая пушки и артиллеристов, но те чем дальше, тем больше вступали в бой и выбили уже немцев. Заполыхали новые чадящие костры из бронетехники. Стрелки лавиной пронеслись по нашим позициям, добивая тех немцев что уцелели, взяли брод, перебив немцев и захватили берег с другой стороны, ведя огонь по уже бегущим немцам. Дивизия из армии Конева оказалась. Это её первый бой.
Я едва успел деактивировать големов, они как раз пехотными лопатками добивали целый взвод немцев, рубя их, но успели. Я тут тоже участвовал. Когда я грязный и окровавленный поднялся с пехотной лопаткой в руке в окружении порубленных немцев, меня чуть на штыки с испуга не поняли, но к счастью признали за своего. Когда окончательно стемнело, подвели неутешительные итоги. Полка больше не было, если тот оборудовал позиции в количестве полутора тысяч личного состава, то сейчас со мной осталось тридцать два бойца и командира, комиссар даже тыловиков бросил в бой, нас собрали в роще, оказывали помощь, тут те что ещё могли стоять на ногах, почти все ранены. Комиссар погиб, обороняя последний оставшийся станковый пулемёт, его гранатами закидали. Честно сказать, я впервые вёл бой в окопе на передовой, ранее не доводилось, но такой ожесточённый и смертельный не только для меня первый. Некоторые старики не раз в боях были, отбивали атаки, но такого и у них ещё не было. Немцы бросили на нас танковый полк и две пехотных дивизии, одна, если брать по личному составу, тут и полегла, другая была потрёпана. Миномёты били по позициям свежей советской дивизии что на броде окапывалась и убирала трупы немцев, похоже отдавать его и не собирался, я отбежал в сторону, достав два полковых миномёта, поднятые големы готовились открыть огонь, а дальности Взора уже два километра, немецких миномётчиков я видел, ну и открыл прицельный огонь, уничтожив их. Задолбали. Те в овраге урывались в полутора километрах от брода. После этого всё убрал и вернулся к своим. А за нами уже машины пришли, отправили в тыл, к штабу нашей дивизии. От неё тоже рожки да ножки остались, в общем, отбывали мы на переформирование. Я командиров подслушал. У нас только один сержант остался, остальные все или в госпиталь отправлены или в одной из пяти братских могил в тылу нашего полка. Уснул я прямо в кузове, как и остальные, прижимая к себе ручной пулемёт, винтовку я давно потерял, разбило осколком.
