– Погоди-погоди, тут где-то должен быть дом Ростовых.
Это была какая-то совсем другая Москва, неизвестная Мише, считавшему, что за много лет изучил город вдоль и поперек. Он мог показать Оле самые модные ночные клубы и стриптиз-бары, мог рассказать, где завалили директора подшипникового завода, а где случилась мощная перестрелка. Ее же интересовали какие-то ветхие, траченные молью особнячки, голубые, розовые и желтые, с деревянными кружевами под крышей, колоннами и барельефами, изображающими голых античных мужиков. Кривобокие переулки, подворотни и четырехугольные, со всех сторон огороженные каменными стенами внутренние дворы, еще не отмытые после запустения советского времени блеклые церкви.
В конце концов они зачем-то оказались в Коломенском. Оля, прикусив нижнюю губу, во все глаза смотрела на круто сбегающий вниз берег, на спешащую куда-то синюю реку, на опрокинувшиеся в нее высотки и трубы огромного города. Миша обернулся. За спиной круто уходила в небо белокаменная башня старинной церкви, за нее цеплялись пышные облака. Кажется, Ольга сказала, будто в ней крестили Ивана Грозного. Если долго смотреть на давно не беленный шатровый купол крыши, казалось, будто это церковь плывет по фаянсово-синему небу, а облака стоят на месте.
Миша перевел взгляд на притихшую, пораженную открывшейся красотой девушку и понял вдруг, что ничего ему от нее не надо. Что ему просто нравится ее радовать, выполнять ее желания, смотреть, как на строгом упрямом лице рождается улыбка, баловать, как ребенка, не ожидая ничего взамен. Даже если она никогда не взглянет на него с нежностью, даже если прогонит прочь, он все равно будет счастлив оттого, что этот день был в его жизни.
Вечером он проводил ее в отель, поднялся на лифте до номера. Оля почему-то робела перед важным бородатым швейцаром в ливрее с золотыми пуговицами – и Миша каждый вечер, подтрунивая над ней, провожал ее до комнаты, следя, чтобы страшный дед не проглотил провинциальную девчонку. Этим вечером Оля, уже приоткрыв дверь, вдруг обернулась, взглянула на него как-то по-новому, произнесла:
– Миша, спасибо! Это был удивительный день.
А потом неожиданно поцеловала в щеку. Сама. Подалась вперед и дотронулась до кожи прохладными губами. У него будто лопнуло что-то внутри. Все благие начинания, все бескорыстные намерения полетели к чертям. Не выпуская ее, крепко обнимая за плечи, он спеша толкнул дверь номера, пока Оля не опомнилась, не прогнала его. Руки дрожали так, будто он весь день таскал неподъемные тяжести. В висках стучало, во рту пересохло.
Он быстро, жадно целовал все ее лицо – упрямые глаза, золотистые брови, чуть припухшие губы, мочки ушей, виски, щеки, пульсирующую ямку на шее, голубоватые впадины под ключицами. Задыхаясь, он сдирал с нее дешевые китайские тряпочки, приникал горящим лицом к молочно-розовым соскам, к впалому животу, к выступающим косточкам бедер. Мял и ломал все это хрупкое, тоненькое, птичье тельце. Ни одну женщину он не желал так страстно, ни одной не добивался так долго, как этой вскрикивающей теперь в его руках девочки. Сердитая, неприветливая, маленькая, беззащитная – моя, теперь вся моя, не выпущу!
В ту ночь он впервые за последние месяцы уснул спокойно, уткнувшись лицом в ее нежно-прохладную грудь.
Через два месяца Ольга стала его женой. Счастливую тещу, позабывшую на радостях все свои недуги, Миша вскоре после свадьбы переправил к ее родной сестре в Эстонию, снабдив немаленькой ежемесячной рентой. Вместе с ней, совершив предварительно набег на Центральный «Детский мир» на Кузнецком, поехал и Юрка. А Оля поселилась теперь в Мишиной квартире, выходившей окнами на Патриарший пруд, внесла покой и уют в его холостяцкое жилище.
За все тринадцать лет, что прошли с той поры, Миша ни на минуту не переменился в своем чувстве к жене. Она была его девочкой, родной, маленькой, упрямой, временами злой, временами удивительно нежной. Он понимал, что Оля, мечтательница и фантазерка, вероятно, тяготится его образом жизни, страдает от каких-то несбывшихся надежд. Ну что ж, меняться ему было уже поздно, любил ее, как умел, все «настроения» жены относя к обычным бабским придурям. Разве ей мало было того, что он о ней заботится, никогда ни в чем не отказывает, потакает всем прихотям, даже клуб этот дурацкий разрешил открыть. Ну да, случались в его жизни, конечно, какие-то связи, сауны со шлюхами – положение обязывало как-никак. Но это же херня, обычные мужицкие развлечения – что б ни случилось, она всегда была для него единственной, самой важной, его счастливым талисманом, без которого ему и жить-то дальше было незачем.
Услышав от Дениса омерзительную, грязную сплетню о своей чистой, честной девочке, Миша едва не пристрелил поганца на месте. Тварь какая, а?! Его же хлеб ест, и на его же жену наговаривает… Потом внутри зародилось сомнение: а что, если правда? Он вспомнил, как видел Ольгу с Русланом, скачущих на лошадях через поле, вспомнил все эти ее частые отлучки в последнее время, как назло выпадавшие на те вечера, когда Руслана не было на месте.
Чернецкий понимал, что на обычную пошлую связь Оля бы не пошла. Значит, это у нее серьезно? Наверное, этот джигит, сука такая, смог пробудить в ней чувства – романтический герой, изгой, отшельник. Миша грязно выматерился.
Кажется, впервые за много лет ему стало страшно. Страшно оттого, что привычный уклад жизни оказался под угрозой, оттого, что женщина, которую он считал своей безраздельной собственностью, вздумала вдруг своевольничать, идти ему наперекор. Но страшнее всего было бы потерять ее…
Он метался по кабинету как загнанный зверь, в ярости отбросил сигару, которая, попав в кожаное кресло, прожгла дыру в обшивке. Что делать?! Как разобраться?…
Чернецкий знал, что не отличается дедуктивными способностями. Его метод решения проблем был прост: не теряться в догадках, а рубануть сплеча – поймать потенциального противника и поговорить по душам, пригрозить, уничтожить, в конце концов. Что ж, на том и порешим.
Что он там собирался делать завтра? Везти Ольгу смотреть новый земельный участок? Отлично, значит, будем действовать по плану. Завтра они с Олей поедут выбирать место для нового дома, а в сопровождающие возьмут Руслана и Дениса. Там, вдали от посторонних глаз, он и задаст всем фигурантам парочку вопросов. Устроит им очную ставку, зря, что ли, столько лет дружбанился с ментами?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
