Весной 1946 года Жуков был окончательно отозван из Берлина в Москву, на новую должность, но не на пост первого заместителя министра, а главкомом сухопутных сил — самого крупного у нас вида войск. Это бы ничего, должность Георгия Константиновича устраивала — конкретное дело в руках. Однако обидно было ему, боевому маршалу, подчиняться генералу-политработнику Булганину, случайному человеку в военном ведомстве. И уж совсем не по себе стало Жукову, когда выяснилось, что по новым правилам он, привыкший общаться непосредственно со Сталиным, будет получать указания через первого заместителя и ему же докладывать об исполнении и вообще решать все вопросы. Навытяжку стоять перед этим «козлом», как именовал он Булганина за бородку, которую тот любил пощипывать. «Пустили козла в огород капусту стеречь». А Сталина под горячую руку несколько раз прилюдно называл «хозяином козла», что и было доведено до сведения Иосифа Виссарионовича.
Просьба Жукова восстановить прежнее положение, то есть прямой выход на Сталина, ответа не получила. А чтобы полководцам-главкомам не унизительно было подчиняться генералу, Иосиф Виссарионович вручил Булганину маршальские погоны. Ну и что? Не только ведь на поле брани заслуживают высокие звания. Хозяин — барин.
И вот в те дни, когда Сталин особенно заметно охладел к Жукову, очень «своевременно», как и в случае с адмиралом Кузнецовым, поступило письмо-заявление от бывшего главнокомандующего ВВС — Главного маршала авиации, а «ныне арестованного» А. А. Новикова, датированное 30 апреля 1946 года. Оно настолько отражает дух времени, что его стоило бы привести целиком, но письмо слишком длинное, рыхлое, с повторами, поэтому ограничусь лишь несколькими цитатами. В начале «послания» Новиков кается перед Сталиным в собственных неблаговидных поступках.
«Я сам попал в болото преступлений, связанных с приемом на вооружение ВВС бракованной авиационной техники. Мне стыдно говорить, но я также чересчур много занимался приобретением различного имущества с фронта и устройством своего личного благополучия. (Была разобрана по кирпичику шикарная дача в Германии и на транспортных самолетах перевезена в Подмосковье вместе со всей не менее шикарной обстановкой. — Н. Л.)
Только теперь, находясь в тюрьме, я опомнился и призадумался над тем, что я натворил. Вместо того, чтобы с благодарностью отнестись к Верховному главнокомандующему, который для меня за время войны сделал все, чтобы я хорошо и достойно работал, который буквально тянул меня за уши, — я вместо этого поступил как подлец, всячески ворчал, проявляя недовольство, а своим близким даже высказывал вражеские выпады против министра вооруженных сил».
Это лишь подход к главной теме. Вся остальная часть длинного письма посвящена разоблачению антигосударственной, антисталинской деятельности Жукова, вплоть до обвинения в заговоре против существующей власти. Цитирую:
«Настоящим заявлением я хочу Вам честно и до конца рассказать, что кроме нанесенного мною большого вреда в бытность мою командующим ВВС, о чем я уже дал показания, я также виновен в еще более важных преступлениях. Я счел теперь необходимым в своем заявлении на Ваше имя рассказать о своей связи с Жуковым, взаимоотношениях и политически вредных разговорах с ним, которые мы вели в период войны и до последнего времени.
Хотя я теперь арестован и не мое дело давать какие-либо советы, в чем и как поступать, но все же, обращаясь к Вам, я хочу рассказать о своих связях с Жуковым потому, что, мне кажется, пора положить конец такому вредному поведению Жукова, ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям».
Затем следуют факты. В основном мелкие, но зато много. Например: «Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц, пытается умалить руководящую роль в войне Верховною Главнокомандования, и в то же время Жуков, не стесняясь, выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им».
В общем, враг и законченный негодяй этот Жуков. И как же поступить Сталину, имея на руках весомый обвинительный документ? Речь идет о маршале, известном во всем мире, об одном из авторитетнейших лиц в государстве, о человеке, которого много раз хвалил сам Иосиф Виссарионович. Арестовать его обычным порядком — как на себя плюнуть. Возникнут недоуменные вопросы, возрастет недовольство в голодном народе. Нет, нельзя брать ответственность только на свои плечи. Пусть разберется военная общественность, пусть степень вины определит суд чести.
По указанию Иосифа Виссарионовича в июне созван был Высший (Главный) военный совет. Собрались генералы и маршалы, приглашены были члены Политбюро. Сталин выглядел мрачным. Тяжело опустился на стул, разыскал глазами заместителя начальника Генштаба генерала Штеменко Сергея Матвеевича, выполнявшего обязанности секретаря Высшего военного совета, жестом указал на трибуну. Штеменко внятно, выделяя голосом наиболее существенные места, зачитал два документа: письмо Новикова и показания бывшего жуковского адъютанта Семочкина. Конечно, сидевшие в зале люди знали цену сведениям, полученным за тюремной решеткой, но даже со скидкой на это оба документа произвели сильное впечатление.
Иосиф Виссарионович предложил желающим взять слово. Выступили Маленков, Молотов, Берия и Булганин. Говорили о том, что Жуков зазнался, не считается не только с Политбюро, но и с товарищем Сталиным, а вот теперь выяснились новые факты, над которыми надо подумать и принять меры. Примерно то же самое повторил и генерал Голиков, неудачник сорок второго года, снятый тогда с должности командующего фронтом по настоянию Жукова. Свел, значит, счеты.
Плохо, наверно, пришлось бы Георгию Константиновичу, если бы не веские слова Маршалов Советского Союза Василевского, Рокоссовского, выступивших в защиту своего коллеги и поддержанных даже Коневым, который больше других считался обычно с тем, откуда ветер дует. Покритиковав Жукова за разные упущения, маршалы дружно заявили, что никаким заговорщиком Георгий Константинович не был и не является, никого из них к противоправным действиям не склонял.
На этом заседание закончилось без какого-либо решения. У Иосифа Виссарионовича сошла с лица темная туча. Приблизившись к Жукову, спросил:
— А что вы сами можете нам сказать?
Маршал ответил твердо:
— Мне, товарищ Сталин, оправдываться не в чем. Я всегда честно служил партии и нашей Родине. К заговорам не причастен.
— И все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву. Так будет лучше… Сейчас свободна должность командующего Одесским военным округом.
— Когда прикажете выезжать?
— Сдавайте дела и отправляйтесь без промедления. Так будет лучше для всех, — повторил Иосиф Виссарионович.
В самый разгар лета Георгий Константинович прибыл на Черное море, сравнявшись по должности со своим давним другом-соперником генералом Беловым: обосновавшись в Ростове-на-Дону, Павел Алексеевич возглавлял Северо-Кавказский военный округ.
17
Не смогли Берия и Абакумов одним ударом опрокинуть тяжеловесного маршала. Пошатнули, но не свалили. Однако от замысла не отказались, тем более что Жуков стал еще более опасным для обоих, особенно для Лаврентия Павловича. Окажется выше в борьбе за власть — будет мстить.
Изменили тактику. Не получилось с наскока, в открытую — надо подтачивать исподволь. Дальнейшую секретную разработку повели по двум направлениям: причастность Жукова к заговору военных и его моральное разложение. На Лубянке и в Лефортовской тюрьме появлялись все новые генералы-арестанты, так или иначе связанные с маршалом, от которых можно было добиться показаний, убедительных для Сталина. И для суда, если таковой будет.
Упрятали за решетку генералов Терентьева, Минюка, Филатова, Верейникова. Долго не могли подступиться к генералу Крюкову, искали повод. Его «преподнесла» чекистам жена бравого кавалериста Лидия Андреевна Русланова. Приехала эта пара на подмосковную дачу Жукова, поздравить с Новым годом. Привезли в подарок подстреленных тетеревов: окровавленных, жалких, обмякших. Певица вручила маршалу оригинальный презент со словами:
— Желаем, Георгий Константинович, чтобы так выглядели все твои враги.
А кто у Жукова враг в данное время? Берия, Абакумов, или выше смотреть? На эти и на многие другие вопросы неосторожным супругам пришлось отвечать порознь уже в тюрьме. Жену спрашивали о муже, а его о жене. Вот несколько фраз из показаний Владимира Викторовича Крюкова: «При всяком удобном случае я превозносил Жукова как непревзойденного полководца, в чем мне активную помощь оказывала моя жена Русланова, которой по адресу Жукова было пущено в обиход образное выражение «Георгий Победоносец»…» Вот, оказывается, откуда пошло: я узнал об этом, ознакомившись со следственным «делом» Крюкова. А для семейства вся эта история окончилась приговором: по десять лет каждому. Освободили их после смерти Сталина.
