Краснов согласился с этим. Он послал телеграмму в Петроград за своей подписью:
«Комитету спасения родины и революции. Завтра в 11 часов выступаю в Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников. Буду занимать позиции по рубежам. Прибытие в Петроград зависит от активности верных присяге войск гарнизона».
Снова нервный подъем охватил Керенского. Он бегал из угла в угол, крича:
— Нужно, не медля ни часу, идти на столицу! Нужно доставить сюда хоть какие-нибудь эшелоны. Они в пути. Мы имеем сведения. Это не может быть, чтобы они все были задержаны большевиками.
В три часа дня 27 октября пришла, наконец, телеграмма из Могилева от заместителя верховного главнокомандующего генерала Духонина.
Дрожащими руками Керенский взял телеграмму и стал читать. Вдруг лицо его смертельно побледнело. Он зашатался, и, пробормотав: «все пропало», потерял сознание. Подхваченный под руки адъютантами, он упал в кресло и остался в нем без движения.
Тотчас адъютанты забегали и засуетились. Прапорщик Миллер бросился за водой. Лейтенант Кованько поднес к носу командующего пузырек с нашатырным спиртом.
Керенский тяжело вздохнул, но сознание к нему не возвращалось.
Рассказывающий об этом факте свидетель (офицер Керенского, заведующий гражданской частью Гатчины) сообщает, что Керенский, прочитав телеграмму Духонина, неправильно понял ее смысл. Духонин, напротив того, давал свое согласие на поддержку Временного правительства. Керенскому же почему-то показалось, что Духонин отказывает ему в поддержке.
Офицер Керенского, поручик Виннер, пробежав глазами телеграмму, огласил ее всему обществу, и тогда Керенского с новыми силами стали приводить в чувство.
Наконец он открыл глаза, мутным взором обвел окружающих и снова взялся за телеграмму. В самом деле, Духонин обещал свою помощь. Правда, дипломатично, но все же давал обещание сделать все, что в его силах.
Керенский вновь оживился. Он приказал приготовить на станции состав и сам со всем штабом перешел в вагон.
Несмотря на дождь, огромная толпа любопытных окружила вагон Керенского. Все желали взглянуть на «сказочного» премьера. Однако Краснов распорядился разогнать собравшихся. И казаки, размахивая нагайками, лихо врезались в толпу. Станция стала пустынной.
Началась походная жизнь. Правда, состав без движения стоял на станции, но каждую минуту все были готовы к отправлению на Петроград.
Краснов энергично готовился к наступлению. Он решил захватить Царское таким же образом, как он захватил Гатчину. Он назначил наступление в ночь с 27 на 28 октября. На рассвете казаки должны были занять Царское Село врасплох.
Между тем в Гатчине появились большевистские агитаторы. Посланные из Петрограда со специальной целью разложить войска Керенского, они, под видом представителей военных комитетов, беседовали с казаками, разъясняя им положение дел.
15. Наступление
В третьем часу ночи казачьи отряды Краснова двинулись к Царскому Селу.
Девятьсот казаков, шестнадцать конных пушек и восемь пулеметов — это было немного, но все же достаточно для неожиданного захвата спящего города.
В предутреннем тумане казаки наткнулись на стрелковые заставы. Разоружив их, двинулись дальше.
Показалось Царское Село. И дорогу неожиданно преградила стрелковая цепь.
Раздались выстрелы. Затрещал пулемет.
Краснов отдал приказание артиллерии — открыть огонь.
Шрапнель бьет по стрелковой цепи, но стрелки не отходят.
Краснов посылает в обход сотню енисейцев.
Стрелки бегут назад.
Теперь у Царскосельского парка собрался почти весь гарнизон. Но никто из них не стреляет. Там происходит митинг и решается вопрос — что делать.
Казаки подъезжают ближе. У стрелков видна готовность сдаться без бою. Но часть стрелков неожиданно отдаляется и, рассыпавшись в цепь, снова встречает казаков огнем. Посланная во фланг сотня топчет стрелков. Многие втыкают винтовки в землю.
Казаки начинают разоружать солдат.
К Краснову подходит элегантный, стройный человек, одетый как спортсмен.
Это — Савинков.
Он спрашивает, есть ли возможность у Краснова тотчас двигаться на Петроград.
Краснов говорит, что отступление назад равносильно гибели и что он решил продвинуться вперед, несмотря на свои незначительные силы.
Савинков считает это правильным. Он говорит:
— Было бы разумно, генерал, если бы вы немедленно устранили Керенского и все командование взяли в свои руки. Прикажите арестовать его. Дела он не поправит, но повредить может.
Краснов обещал обдумать этот шаг.
Между тем казаки отпускают по домам разоруженных стрелков. Часть стрелков все же колеблется и не отдает винтовки. Казаки начинают разоружать силой. Слышится свист нагаек, крики и стоны.
И тут неожиданно появляется автомобиль.
Это на фронт прибыл Керенский. Он три часа просидел на вышке метеорологической обсерватории, что на полдороге к Царскому. Ничего особенного там он не увидел. И теперь лично приехал посмотреть, что тут происходит.
В автомобиле — адъютанты Керенского и две шикарные дамы, с которыми премьер завтракал во дворце.
Появление с дамами вызывает возмущение и улыбки. Всем кажется страшно неуместным этот роскошный открытый автомобиль с пассажирами, выехавшими как на утреннюю прогулку.
Казаки негодуют. Здесь, на поле, еще лежат раненые. К чему этот эффектный выезд?
Кто-то из казаков кричит:
— Глядите, прибыла штатская куртка.
Краснов, соблюдая воинские правила, подходит к главнокомандующему.
Керенский крайне недоволен. Увидев Савинкова, он тихо, но веско говорит Краснову:
— Весьма странно, генерал. Все-таки я верховный главнокомандующий. Почему вы мне не донесли о взятии Царского Села? Я сижу на этой дурацкой вышке и решительно ничего не знаю.
Краснов говорит, что Царское еще не взято, что стрелки оказывают сопротивление, и казакам приходится силой разоружать их.
— Пустяки, — говорит Керенский. — Где эти стрелки?
Машина Керенского врезается в толпу вооруженных стрелков, окруженных казаками.
Керенский встает на сиденье автомобиля и начинает говорить. Слышатся отрывистые, истерические фразы.
Стрелки ошеломлены и слушают его с диким любопытством, не понимая, что он собственно от них хочет. Дамы и адъютанты начинают аплодировать премьеру.
Тотчас по окончании речи казаки отбирают винтовки, которые стрелки теперь отдают безропотно, ошеломленные неожиданностью.
Краснов говорит своим офицерам:
— Вы знаете, господа, эта штафирка мне буквально на нервы действует. Савинков мне предложил его арестовать, и, кажется, в самом деле этим кончится.
Между тем Керенский объезжал теперь ряды казаков. Он здоровался с ними и поздравлял с победой русского оружия над большевиками.
Казаки сердито смотрят на верховного вождя. Кто-то из казаков снова громко кричит почти в лицо премьеру:
— Эй, штатская куртка!
Керенский останавливает свою машину у рядов казачьей артиллерии. Он это видит в первый раз. И теперь, поздоровавшись с казаками, намеревается произнести речь.
Но Краснов, побагровев, упрашивает его не делать этого. Видя, что уговоры бесплодны и Керенский снова порывается встать на сиденье автомобиля, Краснов почти грубо сказал ему:
— Никаких речей я не могу тут допустить, Александр Федорович… Вы — верховный главнокомандующий, но тут, на поле брани, я хозяин. Тут, знаете, война, а не судебная палата по бракоразводным делам.
Вдруг справа, со стороны Павловска, показываются цепи, которые открывают ружейный и пулеметный огонь.
Пленные стрелки разбегаются. Дамы взвизгивают. Машина Керенского исчезает.
Краснов приказывает своей артиллерии открыть огонь по наступающим.
Происходит перестрелка. Сотня казаков, рассыпавшись лавой, заходит в тыл.
Павловская цепь отходит, отстреливаясь.
К вечеру 28 октября Краснов полностью занял Царское Село, с огромной жестокостью расправился с большевиками и сочувствующими.
Уехав с фронта по настоянию Краснова, Керенский не пожелал бездействовать в Гатчине. Он снова после ружейного обстрела расположился на вышке метеорологической станции и оттуда до вечера наблюдал в бинокль за батальными сценами и вообще за тем, что вокруг делается.
Ночью Керенский отбыл в Гатчинский дворец, а утром 29 октября снова появился в Царском Селе.
В его руках теперь мощная сила — царскосельская радиостанция.
Всюду и во все концы страны Керенский стал рассылать радиотелеграммы с повелением бороться до конца.
Вот одна из радиограмм, пущенных в пространство:
