письменно, а, так как писать я толком не умела, вредная библиотекарша отказалась зачесть мою работу. Пришлось сдавать второй раз. Арланд купил мне букварь, я с трудом заставила себя просидеть над ним несколько часов, а потом еще пару дней выравнивала почерк. К счастью, этого оказалось достаточно, чтобы Ионора осталась довольна. На прощание он неожиданно попросила меня подождать ее в кабинете.
Я отправилась туда, едва не засыпая на ходу, и уселась на стул возле рабочего стола.
Все тут было так ровненько, листочек к листочку, даже перья в подставке стояли прямо, как столбы. Находиться в этом кабинете мне было ужасно неуютно, я чувствовала себя грязным веником на вылизанной кухне, хотелось поскорее убраться отсюда домой.
Наконец, Ионора зашла внутрь и закрыла дверь. Поправив рукав светло-сиреневой мантии и очки с бордовой оправой, преподавательница прошла к столу. Я выпрямилась, приготовившись к серьезному разговору. Скорее всего, речь пойдет о том, что я ничего не знаю и вообще грех давать такому дикому чучелу, диплом такой престижной академии…
– Я слышала, Райнар предложил тебе заниматься у него дома? – спросила она без обиняков.
– Да, – оторопело ответила я. От неожиданности я даже не успела ничего соврать.
– Что ж, поскольку здесь ты, как я вижу, больше не появишься, я должна кое-что тебе рассказать, – проговорила она. Ее голосе, обычно полный высокомерия, теперь звучал даже покровительственно, словно я была ее любимой отличницей.
– Я слушаю, – пробормотала я, пытаясь понять, что вообще сейчас происходит.
– Я знаю, кто ты, – проговорила она, не сводя с меня внимательного взгляда сквозь очки. – Я видела прежнюю Бэйр, когда во время отпуска уехала в Рашемию к матери.
После этих слов всю мою сонливость как рукой сняло. Я вся обратилась в слух.
– Странная девочка заявилась к нам в дом под видом бродяжки, а ночью пробралась в мой кабинет и стала задавать странные вопросы. То, что стало с твоей рукой, – она скользнула взглядом по перчатке. – Бэйр пыталась исправить ужасную ошибку, совершенную больше десяти лет назад. Она спрашивала меня о том, какой материал лучше всего подойдет для магического предмета, который она хотела создать. Когда она описала свойства, я ответила, что нет материала совершеннее, чем тело человека, и рассказала ей о ритуалах инквизиции, меняющих кружево. Я не думала, что она решится сделать с собой то, о чем мы говорили.
– Это сделала не она, – ответила я, завороженно смотря на преподавательницу. – Ее тогда уже не было: оказавшись в смертельной опасности, Бэйр перескочила в мое тело, но ее душа в нем не прижилась. Позже я встретила сатира, его звали Фавнгриф… кажется, он называл себя Хранителем Садовой Рощи.
– Сливовой, – поправила Лабава. – Продолжай.
– Он не успел мне ничего объяснить, он умирал, а я едва могла пошевелиться, времени не было. Он проткнул мне руку рогом единорога, втер под кожу порошок, который остался у меня в сумке от прежней Бэйр, и добавил что-то свое. Через несколько месяцев рог стал частью моего тела, превратившись в мышцы и кожу, а по руке от него разрослись полосы.
Расстегнув перчатку, я показала руку Ионоре.
– Вы знаете, для чего это? – в надежде спросила я. Неужели я, наконец, узнаю, что делала прежняя Бэйр!? Просто не верится, и ответ все время ходил рядом в облике этой вредной библиотекарши!
– Я догадываюсь, – увидев, во что превратилась моя кисть, преподавательница судорожно вздохнула.
Белые наросты в середине ладони, наслаивающиеся один на другой, словно лишайники на дереве, – зрелище не для слабонервных. Эти наросты уже начали оплетать пальцы, кожа становилась похожей на кору дерева.
– Но если Бэйр действительно хотела сделать то, о чем спрашивала меня, то эксперимент не удался, – вздохнула Лабава, откидываясь на спинку стула. – То, что вышло – такого никогда не было. Твое счастье, что в Ордене Белых Сов тебя рассматривали недостаточно внимательно.
– А что собиралась сделать Бэйр?
– Что ж, это сейчас уже неважно: у нее вышло сделать задуманное. Я позвала тебя сюда, потому что хотела сказать, что ты должна защищать последнюю работу Фавнгрифа: не только я вижу, что это такое, и что можно сделать с такими силами. Самое лучшее и самое безопасное для тебя решение, это отрезать руку и сжечь, – заметив мой дикий взгляд, Ионора продолжила, – но на это ты не пойдешь. Потому будь осторожнее. Я не могу говорить прямо, особенно теперь, но я дам тебе совет. Держись поближе к своему опекуну и подальше от кого бы то ни было. Люди, которые хотели бы получить силу инквизиторов, не продавая душу Ордену, уже давно следят за тобой. И от Ордена тоже держись подальше: если они увидят, что с тобой на самом деле, закончишь жизнь подопытной в Церкви. Вот и все, что я хотела тебе сказать.
Совершенно сбитая с толку потоком новой информации, я так и не придумала, что еще спросить у преподавательницы, кроме того, откуда ей известны все эти вещи.
– А вот это тебя уже не касается, – ответила она прежним строгим тоном.
Я спросила, можно ли мне будет прийти к ней, если появятся вопросы, но Ионора сказала, что в академию пускают только студентов, и, раз я уже выпустилась, то нечего мне тут расхаживать и плохо влиять на молодые умы. На этом наш разговор закончился.
Добравшись домой, я пристроила только что полученный диплом в рамочке в той части дома, которая была отведена под торговую лавку. Люциус уже выставил на полки наши зелья и, как только бумажка появилась, повесил на двери снаружи табличку «Открыто». Оставив торговлю на колдуна, я поднялась в нашу с Арландом комнату и, упав на кровать, провалилась в глубокий сон.
Очнулась я только к вечеру, когда услышала, как внизу звякнул колокольчик: это инквизитор вернулся из больницы. Я спустилась вниз, Лео с Люциусом уже сидели на кухне за чаем, дожидаясь, пока приготовится ужин в духовке. Арланд только пришел и никак не мог отцепить от себя щенка.
Кречет за месяц вымахал так, что страшно было смотреть: кажется, он рос по сантиметру в день! Когда я принесла его в дом, щенок был меньше кошки, а теперь стал вполне себе средней собакой. Его милые попискивания потихоньку превращались в басистый лай, начал показываться дикий характер.
К счастью, Арланд оказался достаточно жестким хозяином и, стоило ему гаркнуть на разошедшегося пса, тот всегда успокаивался: возможно, дело было в металлических отголосках, которые были неразличимы для человека, но отлично слышны чуткому собачьему уху. Постепенно их игры стали переходить в серьезную дрессировку… но о какой дрессировке
