— И теперь они выследили меня, — сказал удрученно я. — Возможно, они еще вчера вечером узнали меня!
— Я так не думаю. Фролло не дал бы вам уйти. Может быть, он о чем-то догадывается, однако он ничего не знает о вашей миссии.
— Он не отпустил меня, он отослал меня — не больше, не меньше.
— Чтобы шпионить за вами, как показывает то нападение на ростовщика. К счастью, Леонардо и его спутники убили всех людей, которые принимали участие в нападении. Никто не может вас выдать, и вы можете продолжать играть вашу роль.
В ужасе и гневе я вскочил и ударился головой о балдахин кровати, так сильно, что от боли я был вынужден опуститься обратно на набитый соломой матрац. Пришлось выразить свое возмущение сидя:
— Вы не думаете же, что я вернусь в Собор?
— Вы должны это сделать, Арман! Будьте уверены, я буду охранять вас, все будет как нельзя хорошо.
— От жнеца, которого вы не знаете? От великого магистра, который для вас загадка? От таинственного стрелка?
— Этот, по крайней мере, не относиться к нашим противникам.
— Но не к вашим союзникам, иначе вы должны были его знать.
Монах-призрак рассуждал вслух:
— Возможно, он принадлежит к египтянам, что бы означало, что они уже очень далеко продвинулись.
— Вы говорите о цыганах? Они тоже ищут этот проклятый солнечный камень? — спросил я и уже знал, что монах-призрак подтвердит. Почему иначе великий магистр тамплиеров в маске побуждал отца Фролло выступать против цыган?
— Не египтяне ли ищут смарагд! — выпалил мужчина с лицом мертвеца. — Тамплиеры выкрали его на Востоке, в одном считающимся святым храме. С тех пор хранители поруганной святыни отправились по странам, чтобы вернуть их сокровище, одетые, как самые бедные цыгане, которых можно себе представить. С упорством, хитростью и коварством — они подделали себе даже папские охранные письма — они шли по следу солнечного камня. В 1419 году они добрались до Франции и могли беспрепятственно осуществлять свои планы в разрушенной войной стране. Кого волновала пара бедных цыган, когда англичане воевали против французов, а французы — против бургундцев! Восемь лет спустя египтяне стянулись в занятом проклятыми англичанами Париже. Герцог, граф и десять так называемых рыцарей с их свитой из восьмидесяти человек. Их поставили в Сен-Дени под надзор мертвых королей и прогнали, наконец, из города.
— Вероятно, англичане тоже искали в Париже камень из короны Люцифера, — предположил я немного кисло и совершенно несерьезно.
Монах-призрак кивнул с очень серьезным выражением лица:
— Это также предполагают истинно чистые; поэтому они делали все, чтобы Париж снова оказался в руках французов. Английская оккупация и прибытие цыган помешали бы поискам камня. К сожалению, приступ девственницы в 1429 году потерпел неудачу, и Париж остался на долгие семь лет в руках проклятых англичан.
— Ну, теперь вы хотите поведать мне, что и Жанна-Дева была одной из «чистых»?
— В некотором роде, да, но, скорее, инструментом, мечом в наших руках. Она была бедной необразованной крестьянской девушкой, которая чуть не сошла с ума от голосов в голове. Мы придали ее бесполезному существованию смысл и внушили ей, что Бог говорит с ней. Воодушевленной верой в свою божественную миссию, юной деве чуть не удалось прогнать проклятых англичан. Но из-за предательства дреговитов бедняжка попала в плен, а в итоге — на костер. Предательство определило и кончину ее брата по оружию, маршала Франции.
— Вы говорите о Жиле де Реце? — поинтересовался я с ужасом.
Маршал Франции, явно герой в войне против англичан и бургундцев, был казнен в октябре 1440 года в Нанте. Никто не считал наказание несправедливым, Жиль признался, что убил больше, чем сотни детей самым жестоким образом, чтобы понравиться Сатане. Многие из его жертв он изнасиловал, перед тем как убить, некоторых потом. Тюрьмы его замков нашли полными остатками скелетов и пеплом сожженных тел. Я знал эту историю хорошо, в Сабле и сейчас рассказывают каждому ребенку ее, потому что Жиль де Рец командовал там местным гарнизоном с 1427 по 1429 годы.
— Господин де Рец стал жертвой дреговитов, — объяснил монах-призрак, словно прочитал мои мысли. — После того как они убили Жанну, они лишили его чести и достоинства. Его разум помешался. Может быть, он слишком много пробовал сок мандрагоры, который должен был давать деве.
— Это зачем? — вмешался я.
— Мандрагора изменяет сознание, делает его восприимчивее для действительных или только воображаемых воздействий.
— Даже если Жиль де Рец принял этот сок, он совершил свои злодеяния в состоянии безумия?
— Злодеяния? Чепуха, это был заговор! Герцог Бретани и его канцлер, епископ Жеан де Малетруа, оба коварные дреговиты, лишили Жиля де Реца авторитета и жизни — чтобы прибрать к себе его сокровища.
Я взглянул на шахматную доску и тихо сказал:
— Вы заявляете — белые против черных и черные против белых, как вам это угодно, а правда расплывается в сплетнях и россказнях.
— Не существует правды, есть только правильный взгляд на вещи! И я попытался сообщить его вам. Вы распознаете его, когда вернетесь в Нотр-Дам и серьезнее займетесь отцом Фролло.
У меня появился неприятный привкус во рту, и я сплюнул.
— Что за причина должна у меня быть, чтобы возвращаться в Нотр-Дам?
— Спасение мира, избавление душ от проклятия — не достаточная причина для того?
— Покиньте свой подземный мир и расскажите обо всем прево или епископу. Костер быстро просветит ваш запутанный разум!
— Это, пожалуй, единственное мучение, которому меня еще не подвергали…
Его шрамы подтверждали эти слова, и в тот же момент я испытал сочувствие.
— Арман, если вы не хотите это сделать для мира, тогда сделайте это для Колетты, которой вы многим обязаны.
— Я благодарен за ее уход, но достаточная ли это причина, чтобы требовать взамен мою жизнь?
Едва я сказал это, как показался себе убогим, трусливым червем, который прячется от голодной вороны. Так я явно не расположу к себе красивую Колетту.
— Без Колетты вы бы давно распрощались с жизнью. Она была вашим ангелом-хранителем — с тех пор, как вы переступили порог Нотр-Дама.
Монах-призрак протянул что-то вперед, тряпку. Нет, это были волосы, борода. Когда он поднес ее к лицу Колетты, я узнал нищего Колена — только моложе, без многочисленных шрамов. Как часто за прошедшие недели я выглядел глупцом! Как глупый ребенок, которому выдают правду маленькими дозами, чтобы не перегрузить. Или чтобы не разозлить, потому что еще в нем нуждаются… Монах-призрак, отец Фролло, итальянец Леонардо, даже Колетта — все они играли со мной, двигали и передвигали меня туда сюда, как это им было угодно.
— Это, должно быть, борода, которую я нашел на месте нападения, когда я преследовал нищего и услышал, как кричала женщина, — сказал недовольно я. — Колетта видимо забрала ее снова, когда она якобы случайно упала на меня у толстухи Марго.
Колетта улыбнулась мне, но ее черты лица были напряжены:
— Вы очень умны, месье Арман.
— Нет, я глупец, несказанный чурбан! — выпалил я. — Иначе я бы давно разоблачил этот маскарад!
— Колетта обладает многими талантами, — сказал монах-призрак примирительно. — Она умеет притворяться, как актриса, а как карманная воровка она будет половчее многих, кто зарабатывает себе на пропитание на улицах Парижа этим подозрительным искусством ловкости.
— Мило для нее, — пробормотал я, окончательно решив не отступать от отказа, порожденного моей задетой гордостью.
— Сердитесь на меня, Арман, но не на Колетту. Как я уже сказал, без нее вы бы уже в День Трех волхвов обеднели бы, когда…
— Таковым я был в действительности, — прервал я монаха-призрака. — Когда я проснулся утром возле Нотр-Дама, Колен или Колетта исчезли, а мой кошелек был так же пуст, как и желудок.
— Это была не я, — тихо сказала Колетта. — Другой нищий применил свое искусство опустошения кошельков против вас.
— Ничего об этом не знаю и не хочу говорить, — продолжил монах-призрак. — Не жалуйтесь из-за своих денег, будьте лучше благодарны за вашу жизнь, Арман! Вы бы попали под копыта убийцы Годена, из совпадения ли или потому что нотариус видел вас вместе с Аврилло, если бы Колетта не предупредила вас.
— Это были вы?
Я взглянул в заботливые глаза Колетты и почувствовал себя плохо, дурно. Мое ли грубое поведение стало причиной этой глубокой боли, которую я прочитал в ее глазах? Тут же я понял, насколько эта мысль возникала из тщеславной самооценки.
— Подумайте, не должны ли вы что-нибудь Колетте, Арман! — сказал монах-призрак и следующим махом выложил:
— Жизнь ее отца за вашу.
Когда я вопросительно взглянул на Колетту, она сказала тихим дрожащим голосом:
— Мой отец — Марк Сенен. Когда они схватили его, мне удалось убежать. С тех пор я пытаюсь выяснить, где они держат его. Моя мать умерла рано, как и мои сестры и братья, у меня остался только отец. Если бы я только знала.Сотрясаемая судорогами плача, она упала мне на колени. Я обнял ее и гладил рукой по голове, наслаждаясь ее теплом и ароматом.
