— Что, долго мозги компостировал вчера?
— Ох, я потом всё расскажу. Да и рассказывать особо нечего, — невесело рассмеялся мой друг, — вон, уже почти дошли. Слушай, друг, ты уж дальше как-нибудь сам, я на него лишний раз натыкаться не хочу. Ни пуха тебе.
— К чёрту, — уныло откликнулся я.
* * *
— Вы, надеюсь, помните вчерашний инцидент, Поттер? — медленно и со вкусом закоренелого садиста процедил Снейп.
— Да, профессор.
Нет, конечно, я помню не всё. В памяти о вчерашнем вечере имеются значительные пробелы. Но главное я помню, да…
— Вы понимаете, что подобное поведение недопустимо в Хогвартсе?
— Да, профессор.
Конечно, понимаю. Судя по словам стража-толстушки с портрета, взять немного за воротник среди старших курсов было не таким уж и исключительным делом. Но вот, видимо, попасться в таком состоянии Снейпу мы с Патом умудрились первые. Да, такое действительно недопустимо…
— Глупо напоминать, что такое не должно повториться.
— Да, профессор.
Какое повториться, да я на алкоголь не смогу теперь даже смотреть! Ну, по крайней мере, месяца три…
— Вы понимает, что вы будете наказаны?
— Да, профессор.
Ох, профессор, да я уже наказан. Голова прошла, а мутить не перестало. Да что же у вас банки какие неаппетитные на полках стоят, при одном взгляде на них тошнит…
— Вы издеваетесь, Поттер?
— Да, профес… Ой, нет, что вы! Как вы вообще могли такое подумать!
— Прекратите ёрничать! — прикрикнул Снейп, и я заткнулся, — ваше поведение и так уже ни в какие рамки не лезет, а…
Он не закончил, потому что из камина послышались какие-то странные звуки, и через пару секунд оттуда выбралось нечто, покрытое сажей. Этим нечто оказалась сова с письмом, и из-за сажи я не сразу признал Хэдвиг.
— Вам письмо, — оповестил я профессора.
— Да нет, — зло прошипел он, когда Хэдвиг пропорхнула мимо него, обдав пылью и каминной сажей, — это вам письмо, Поттер. Совсем мозги последние растеряли? Не можете приучить свою глупую птицу, когда ей следует приносить письма?!
— Это не моя, — не удержавшись, огрызнулся я, когда крайне недовольная сова уселась мне на плечо, и я снял с её лапки письмо, — все вопросы — к хозяйке.
Это было даже не письмо. Так — небольшая записка. Что же случилось? У меня стали зарождаться нехорошие предчувствия.
— Ну, что же — читайте, — жёстко произнёс профессор, — что там написала ваша подружка?
Я поднял на него непонимающий взгляд.
— Давайте, — противно ухмыльнулся тот, — я хочу знать, что такого важного произошло, что можно так нетактично прерывать нашу беседу. Наверное, вопрос жизни и смерти. Читайте, читайте, Поттер.
Я, кажется, скрипнул челюстями и развернул послание Лу. Она могла написать всё, что угодно — и про слежку, и про заговор, и про анимагию…
— «Парни!» — начал я читать вслух. Ну вот, опять она посылает письмо нам обоим, а сова, по одной ей известной причине, выбирает меня.
Я одним взглядом охватил короткое продолжение, и внутри меня всё сжалось, и я разом забыл и про похмелье, и про Волдеморта, и про Снейпа. Который, кстати, тут же решил о себе напомнить.
— Ну? — поторопил меня он.
Я сделал глубокий вздох и прочитал всё записку вслух.
— «Парни! Старый Арчи умер сегодня ночью в больнице. Отпроситесь в школе как-нибудь. Похороны во вторник.»
Это не было паролем или тайным зашифрованным посланием. Всё было очень грустно и прозаично. Арчи Гудвин, старый друг покойного дядюшки Пата, убеждённый социалист, человек идеи и просто одинокий старик отправился в лучший мир. К горлу подкатил комок, не имеющий ничего общего с похмельным синдромом.
— Я удовлетворил ваше любопытство? — тихо спросил я.
Глава Двадцать Восьмая, где я рассуждаю об особенностях воспитания и родственных отношениях
Кладбище. Одним словом сказано многое. Кому может здесь нравиться? Но старик Арчи всё-таки заслужил право покоиться в земле, а не продолжать своё загробное существование кучкой пепла в какой-нибудь неказистого вида урне.
Денёк был истинно по-лондонски мерзкий. Сильный ветер задувал за воротники промозглый холод, слякоть под ногами замедляла шаги, а нависающие над головой грязно-серые тучи обещали разразиться в скором времени мокрым снегом. В такие дни я понимал стремление наших предков завоевать побольше колоний на юге — чтобы гордо говорить «я — англичанин и я у себя дома», грея пузо где-нибудь в Шри-Ланке.
Лу всхлипывала рядом со мной, замотанная в толстый вязаный шарф и натянув дурацкую шапочку чуть ли не до носа. С другой стороны от меня был Пат, который старательно щурил глаза и покусывал губы. Сзади нас вместе с тётей Мэг стоял Сириус, который не знал Арчи, но всё равно пришёл. Он, скрестив руки на груди, сосредоточенно смотрел в какую-то точку на земле, и выглядел он при этом очень грустным. Тётя Мэг не плакала, только молча перебирала чётки.
Я стоял, подняв воротник куртки, чувствуя себя при этом замёрзшей вороной на ветру, и не мог оторвать глаз от гроба. В голове отдавался монотонный голос священника, но знакомые слова теперь приобретали какой-то потусторонний смысл… И если я пройду и долиною смертною тени, не убоюсь зла…
Пастор был незнакомым. Это тётя Мэг где-то его нашла, вспомнив, что Арчи, вообще-то, крестился в англиканской церкви. Сама она была католичкой (как и Пат, хотя он и не любит распространяться на эту тему), и это было третьей причиной, почему Дурсли терпеть не могли Рэндомов. Первой, естественно, было то, что они ко мне тепло относились. Это, в глазах моих родственников, был грех, который нельзя было искупить. Вторая причина — они голосовали за лейбористов…
Интересно, а пришлась бы по вкусу эта церемония самому Арчи? Ведь он был атеистом…
* * *
— Кто это? — спросил у меня Снейп, почти не разжимая губ.
— Друг дяди вашего с… — я проглотил чуть было не вырвавшиеся из меня слова «вашего сына» и, кажется, он заметил, — вашего студента, Пата, — я исправился, — Патрика. Патрика Рэн…
— Я понял, кого! — жёстко прервал меня профессор.
Он посмотрел мне в глаза долгим изучающим взглядом, в котором как всегда сквозила, мягко скажем, неприязнь. Я молчал и старался не опускать глаз. Я был огорошен печальной новостью и просто не знал что сказать. В голове моей всплыла бестолковая мысль, что у профессора, наверно, больная печень. Тёмные круги под глазами и желтоватый оттенок кожи говорят, вроде бы, как раз об этом. Наверное, поэтому он такой и злой. Всё из-за избытка желчи…
— Это не в моей компетенции, Поттер, — наконец произнёс Снейп, — идите к профессору МакГоноголл. Передайте ей, что Патрика я отпускаю.
— Может, вы лучше записку напишите? — осмелился я предложить, — вдруг она мне не поверит?..
Профессор мрачно скривил губы и злобно сверкнул глазами.
— Вы — идиот, Поттер! Посмотрел бы я на вас, попытайтесь вы обмануть профессора МакГоноголл подобным образом!
В голове и так была куча сумрачных мыслей, и слова Снейпа меня уже не задевали. Хэдвиг уже начала чистить перья и всё плечо мне истоптала, устраиваясь поудобнее.
— Ну, так я пойду?
— Идите, — выплюнул профессор и, когда я был уже в дверях, бросил мне вдогонку, — и только попробуйте мне не ответить пропущенный материал по Зельям. Лично спрошу!
* * *
Пастор уже почти заканчивал, когда на кладбище пришли ещё двое. Генри Слэйуотер и Уильям Спенсер. Оба были ровесниками Арчи, и оба принадлежали к тем людям, что окружали моего друга с детства.
Пат рос в атмосфере повальной демократии. Его воспитывали по принципу — делай, что хочешь, но отвечать за это будешь сам. Окружение было самым подходящим.
В первую очередь, конечно, тётя Мэг. Вообще-то, она преподаватель — даёт уроки игры на фортепьяно. Я помню нашу первую встречу — Пат пригласил меня к себе в гости и, естественно, представил меня ей. Она в это время вытирала тарелки и при упоминании моего имени одна из них выпала у неё из рук и разбилась. Я, конечно, тогда подумал, что это случайность. Может ли вызвать такую реакцию имя никому не известного мальчика по имени Гарри Поттер?
Чем больше я узнаю тётушку моего друга, тем больше поражаюсь резервам её характера. Думаю, на свете вообще найдётся немного таких же стойких людей, как Маргарет Рэндом. Потеряв в жизни столько же, сколько она, продолжать идти вперёд, гордо подняв голову — это заслуживает большого восхищения.
Её муж — ныне покойный Джонни Рэндом — был весёлым жизнерадостным человеком, который радовался, как ребёнок, любой шутке или розыгрышу. Я хорошо помню его широкое добродушное лицо и глаза, в которых всегда искрился смех. Даже когда ему оставалось совсем немного, он находил в себе силы сохранять своё потрясающее чувство юмора. Он был намного моложе всех своих друзей, но умер первым. Это произошло тоже под Рождество, два года назад. Как видите, этот праздник у Рэндомов вообще имеет грустный оттенок.
