un ragazzo» («Жил-был парень»), собравшей у экранов в среднем 11 миллионов зрителей. Певец-ведущий продолжает хранить молчание, но руководство RAI не скрывает своего триумфа. «Линкор национального телевидения продолжает успешную бомбардировку традиционными эстрадными шоу, – заявляет прессе Агостино Сакка. – Критика, восторг, всего поровну, есть даже те, кто предлагает назначить Челентано пожизненным сенатором. Передача, которая держала всех в напряжении. Не прошло и десяти минут, как Адриано выбросил сценарий и пустился в свободное плавание, заставив всех остальных – режиссера, Теоколи, Нери[189] и других актеров – импровизировать три часа подряд. И, как обычно, на следующий день начались споры, особенно по поводу вставок о смертной казни, наземных минах, голоде в третьем мире, минеральной воде[190]. Но список гостей выглядит многообещающе, во втором выпуске Челентано пригласит в студию музыкантов и певцов Джо Кокера, Тома Джонса, Джованотти и Пелу, а в третьем – Дэвида Боуи, группу Jamiroquai и, возможно, Тину Тернер».
Конечно, и на этот раз не было недостатка в сюрпризах, хотя многие секреты шоу были раскрыты заранее, но ключевое направление передачи понятно. Невесомое скольжение от легкости бытия к жестокости, от веселья к трагедии. Однако мало кто заметил гигантский портрет в огромной студии и поинтересовался, что это за усатый мужчина в шляпе-котелке на нем изображен. Худощавое лицо, затесавшееся между портретами Джузеппе Айялы[191] и Эдуардо Де Филиппо[192], несколько раз за эфир попадало в камеру, заставляя зрителей недоумевать: «Кто же это такой?» Это был мой отец. Так Адриано хотел показать, насколько важным человеком для него был Паолино, как иногда называл его дядя. Не просто портной, не просто зять, а человек, который умел так захватывающе рассказывать о военных трагедиях, о партизанском сопротивлении или любовных приключениях, что казалось – ты слушаешь отцовские байки, сидя у камина. Его чувство юмора и молчаливое понимание сопровождали Адриано на вилле в Гальбьяте, на прогулке в парке, по дороге на концерт, за покерным или бильярдным столом. Мой отец родился в 1914 году и годился Адриано в отцы, но между ними сложились особые отношения, дружба, граничащая с взаимным уважением. В одном из выпусков программы «Честно говоря, мне плевать» Адриано рассказал о случае, произошедшем с моим отцом во время Второй мировой войны. Случай, который Паоло рассказывал нам несколько раз за семейным ужином, и Адриано неизменно приходил в восторг от его манеры повествования, да и все случившееся могло с легкостью стать сценарием приключенческого фильма.
– Знаешь, Адриано? В тот раз я сильно рисковал, и, если подумать, меня ж и убить могли, такое только в кино бывает.
– Расскажи, расскажи.
– Я в Монтекассино[193] был в плену у немцев. Паршиво было, клянусь. Хоть нас держали и не в тюрьме, а в каком-то рабочем лагере, где полно было бараков, там жили вооруженные немцы. В плену было худо, мне даже казалось, что я никогда оттуда не выберусь, но больше всего мы боялись, что нас депортируют, как уже случилось с тысячами итальянцев. Однажды ночью мне на ум пришла одна идея, я набрался смелости, позвал товарищей, с которыми жил в одной большой комнате – она-то и была нашей камерой, – и сказал: «Тот, кто пойдет с Перини, снова увидит свою семью». Они небось решили, что я псих. Некоторые смотрели косо, но один мальчишка-поляк и мужчина из Варезе[194] отнеслись серьезно. Надежду, знаешь ли, трудновато убить. У меня был рискованный план, но все могло получиться. Я позвал охранника и сказал, что хочу работать портным и что готов стать фашистом. Сначала они, кажется, не поняли и отправили меня обратно в барак. Через несколько часов позвали обратно и попросили подтвердить, что я согласен стать фашистом. До меня не дошло сперва, почему они приняли предложение обычного солдата, но потом я понял, что им нужен человек, умеющий шить, кроить и чинить одежду. Мне дали нарукавную повязку ИСР[195] и назначили kopf schneider, то бишь главным портным. Мне разрешили спать в мастерской, где я мог разжиться одеждой, меня кормили и разрешали ходить в барак, к другим заключенным. Сперва мои товарищи по несчастью думали, что я их предал, смотрели на меня недобро, потом, когда увидели еду и одежду, поняли, что я что-то задумал, но почти никто не хотел рисковать своей шкурой ради побега. Только тот блондин из Варшавы и мужчина из Варезе пошли со мной. На следующую ночь нам с поляком и варезинцем удалось бежать. Мы боялись, что нас поймают, но нам удалось добраться пешком до самого Рима. Мы прошли километров сто пятьдесят за два дня. Незабываемое путешествие. Наконец мы оказались в центре Рима, рядом с Колизеем. Я сказал ребятам, что надо найти работу, потому что безработных расстреливают. Мы с варезинцем и поляком договорились встретиться на следующий день, полдесятого утра, у Колизея.
История была не из веселых, но отец ухитрялся рассказывать ее с юмором.
– И что было дальше? Вы нашли работу?
– Нет, Адриано. Варезинец и поляк? Я больше никогда в жизни их не видел!
На серьезном лице моего отца нет-нет да и проглядывала улыбка. Адриано же удалось сохранить серьезность. Наверное, мой отец, даже в самых безумных мечтах, не мог представить, что его истории попадут на телевидение, да еще и в прайм-тайм, благодаря эксцентричному шурину.
«Честно говоря, мне плевать» – это, пожалуй, самая трогательная из передач Адриано. Он сам изобрел прием, который там использовал, – шокирующие видео на непростые темы, вроде педофилии, сексуального насилия и других. Не обошлось без полемики, ничего нового, споров было предостаточно. «Нужно ли обсуждать такие жестокие темы в прайм-тайм?» – спрашивали католические газеты. Центральным вопросом, беспокоившим некоторых людей из RAI, было обсуждение определенных тем в развлекательных передачах, но Адриано ответил, что в этом и смысл, так воздействие будет сильнее, а потом этот прием станет каноническим, почти все развлекательные программы будут затрагивать социальные или политические вопросы. В случае с педофилией речь шла не о видео, а о телефонном звонке, который несколько минут держал зрителей в напряжении. Леденящие душу реплики из перехваченного разговора, оставившие после себя неизгладимое впечатление. Никакие музыкальные паузы не могли стереть их из памяти. Телефонный звонок, перехваченный ФРБ, говорят на английском: мужчина просит «встретиться» с девочкой пяти-шести лет. Ему отвечает женский голос – холодный, профессиональный, без эмоций. Мужчина спрашивает, может ли он что-нибудь сделать с девочкой.
«Да», – сухо.
«Даже выпороть ее и вставить гвозди в соски?»
«Да, конечно».
Клиент: «А что, если она умрет?»
Женский голос: «Вы должны позаботиться, чтобы тело исчезло».
