class="p1">Помещение, похожее на консультационный центр, лица размыты, неузнаваемы. Мать рассказывает о своей трехлетней дочери, которая говорит, что отец поцеловал ее в губы. В небе беззаботно парят белые воздушные шарики, крупным планом – бесстрастное лицо Челентано, десять секунд абсолютной тишины.
А буквально перед этим дядя снова играл с огнем, и притом – священным. Во время эфира Адриано резко высказался в сторону Антонио Риччи, создателя «Ленты новостей».
– У меня начинают возникать подозрения, я начинаю думать, что вы, Риччи, не ищете правды, а просто хотите скандала, а когда скандала нет, вы сами его создаете. Берегитесь, Риччи, люди не идиоты: три-четыре такие ошибки, и все, – заявил автор-исполнитель так неожиданно, что публика не сразу зааплодировала.
Полемика разгорелась из-за того, что «Лента» обвинила Челентано в рекламе минеральной воды. Орудие преступления принес обыкновенный пожилой человек – бутылку (без этикетки), стаканы.
– Что это за вода? – спросил Челентано.
– «Сан Пеллегрино», – прозвучало в ответ.
Дядя – обвиняемый, сам потом ставший обвинителем – отпил глоток и продолжил:
– Я редко смотрю телевизор, но среди тех немногих передач, которые меня интересуют, есть и «Лента новостей», потому что там показывают то, что другие обычно скрывают.
Это шаг к примирению. Но потом дядя сухо добавил:
– Они играют в разоблачение, но мне это нравится, и я желаю «Ленте» только одного – всегда оставаться такой, какой я ее себе представлял, тогда, раньше.
Чтобы смягчить шокирующий выпуск, ведущий предложил Клаудио Бизио[196] показать пародию на Дарио Фо, но как только атмосфера разрядилась, после номера Паоло Энделя[197], на сцену вышла Нада[198], и на экране в студии стали появляться кадры, которые говорили сами за себя: речь об изнасиловании. Песня Нады только подтвердила подозрения – изнасилование. И хотя не за горами война на Балканах, нам подарило передышку видео «24 миллиона поцелуев», снятое талантливым сербским хорватом Гораном Бреговичем[199]. Эта передача Челентано будет удостоена Серебряной розы на престижном фестивале «Золотая роза» (La Rose d’Or de Montreux).
Но 1999 год также является годом «Io non so parlar d’amore» – эта песня олицетворяет возвращение Адриано-певца. Новый музыкальный триумф в эпоху, когда продажи дисков стремительно падали. Я помню, как впервые услышал эту песню – в Милане, в доме моей матери. Адриано принес нам послушать свой новый альбом, записанный совместно с Джанни Беллой и Моголом, ему было интересно узнать наше мнение. Не то чтобы вердикт семьи имел решающее значение, это просто стало традицией – встречаться в доме моей матери, чтобы услышать новости от дяди. По такому случаю собираются все родственники, никто не пропускает. А после ужина, чтобы разбавить обсуждение текущих политических событий или семейные истории, мы слушаем новый альбом. В тот вечер, услышав «Io non so parlar d’amore», не знаю почему, но я обрадовался и сказал дяде, что эта песня будет иметь большой успех. Адриано улыбнулся, ему понравилась моя реакция, и он запомнил этот случай. С тех пор каждый раз, когда выходит новый альбом, он дает его мне: «Хорошенько все послушай, мы сделаем ставку на ту песню, которая тебя больше всего зацепит, потому что она наверняка будет иметь успех».
Когда альбом, записанный троицей Челентано – Белла – Могол, впервые представили прессе, Адриано, как обычно, не присутствовал на пресс-конференции, вместо него на мероприятие приехала Клаудия. Он же сидел на своей вилле в Гальбьяте, ожидая, пока вынесут приговор его новой работе. По этому случаю дядя дал только одно интервью Джино Кастальдо из газеты La Repubblica, где рассказал и о песне, которую Могол посвятил Лучо Баттисти. Вот выдержки из этого интервью, касающиеся временного возвращения Адриано к музыке перед тем, как пуститься в новые телевизионные приключения.
Понравилось ли вам записывать этот диск? – спрашивает дядю журналист.
«Да, очень. Для меня жизнь – это игра, всегда, даже когда она поворачивается к тебе своими драматическими сторонами. Песни – это тоже игра, особенно если они получаются хорошими».
Альбом кажется очень светлым, и это удивительно, если вспомнить Челентано последних лет…
«Да, я решил сделать своего рода перерыв. Все так удивляются, говорят, что я хорошо пою, будто это мой первый диск. И меня очень удивляет их удивление. Когда вышел сингл, мне звонили люди, которых я годами не слышал. Все как один говорили: «Ого, это круто, я слышал песню». Через какое-то время я понял, что люди от меня отвыкли. Наверное, я слишком долго концентрировался на другом, хотел что-то сказать, несмотря ни на что, и, наверное, пение отошло на второй план».
Как вы устояли перед искушением сказать то, что думаете о происходящем в мире?
«Мне всегда есть что сказать, не сомневайтесь, всегда есть телевидение, которое приходит в твой дом и заставляет тебя радоваться или злиться. Но, даже если это и незаметно, мне нравится баланс, я не люблю торопиться, и как только понимаю, что начинаю скатываться в какую-то сторону, то стараюсь исправиться. Может быть, я говорю, даже когда молчу».
Однако на этом диске есть нечто особенное. Прежде всего, песня под названием «L’arcobaleno», посвященная памяти Лучо Баттисти. Как она родилась?
«Понадобилось только немного волшебства. Она сама родилась, мы почти не принимали участия. Месяцем раньше я написал статью, в которой рассказывал о Лучо. И все. Это произошло само собой, мы не собирались и не говорили: давайте сделаем трибьют[200] Лучо. Когда Джанни Белла принес мне музыку, она мне понравилась, но я сказал, что хочу послушать еще раз. Джулио – Могол – сказал: отлично, мне пришла идея, вдохновила сама музыка, и, когда он придумал текст, получилась отличная песня. На Джулио снизошло внезапное вдохновение, Белла почти сразу написал музыку, и я при записи управился по-быстрому. Обычно мне требуется четыре-пять часов, чтобы прочувствовать песню. Я записываю пять-шесть вариантов, потом выбираю подходящий. Но эту я спел всего дважды, за несколько минут, и варианты почти не отличались друг от друга, и я решил – пусть так и будет… Если бы мы специально писали эту песню, она бы получилась совсем другой».
Она отличается от остальных песен на альбоме и манерой исполнения…
«Да, потому что у нее двойной смысл. Когда я читаю текст, то всегда спрашиваю себя, как его лучше спеть, тут я сказал: эту песню поет человек, который сожалеет не только о том, что больше не сможет увидеться с другом, но еще и о том, что не может изменить свою жизнь к лучшему. Этот человек сомневается, я мог спеть ее только так».
Вы будете и дальше работать с Моголом и Джанни Беллой?
«Мы определенно хорошо начали. На
