Поглаживая подбородок двумя пальцами, теперь уже не скрывая интереса, он рассматривал собеседников, ожидая реакции на свои слова.
Первым не выдержал Анатолий.
— Что же говорит вторая версия, из неофициальных источников, так сказать? — подражая шефу, пробормотал он.
Юрий Николаевич улыбнулся, оценивая смелость подчиненного. Покачивая перед носом телохранителя указательным пальцем, он с подчеркнутой строгостью произнес:
— Не шали! Уволю!
— Виноват! Исправлюсь! — пообещал Анатолий, и так получилось, что непроизвольно вновь попадал в тон.
Генерал довольно хрюкнул:
— Люблю дерзких! — и расслабленно рухнул на диван.
— По показаниям немногочисленных свидетелей, — он взял со стола стакан с водой, не торопясь отпил и продолжил повествование, как будто читал с листа, — была еще одна машина. «Мерседес» черного цвета, в котором находились два молодых человека. За секунду до того, как бензовоз притормозил, «мерседес», следующий за ним вплотную, исчез, — Юрий Николаевич вытянул шею и продолжил заметно резче, покачивая седой головой. — Да-да! Вы не ослышались! «Мерседес» исчез. По словам гражданки Петровой, «словно изображение на стекле, стираемое мокрой тряпкой». Заехал «в какое-то темнеющее пятно», вместе с которым исчез. Был — и нет его. Потом удары, визг колес, взрыв, пламя. Естественно, половина опрашиваемых свидетелей не сказала об исчезнувшей иномарке ни слова, даже после того, как их допросили построже. Боятся людишки психушки. «Мерседес» пропал — значит, и не было его вовсе, чего не привидится с похмелья. Правда, привиделось исчезновение многим «алкоголикам», а вот появление зафиксировал только один. Гражданин Кудников, водитель старенького жигуленка, в момент допроса был в таком жутком опьянении, что пришлось вызывать его второй раз. В отличие от мнимых пропойц, протрезвевший Кудников от своих слов не отказался. Он подтвердил, что примерно в полукилометре от места аварии у него перед носом возник из искрящейся воронки черный «мерседес» с двумя молодыми людьми. Только его водительское мастерство помогло избежать столкновения — так, по крайней мере, он говорит. Можно предложить, что Кудников пьет не первый день, и именно его показания — похмельный бред. Но я ему верю — описание высунувшегося из «мерседеса» матерящегося молодого человека не оставляет сомнения в его полной вменяемости.
— Я не матерюсь за рулем! — возмущенно проворчал Анатолий и тут же замолк.
Непонимающим взглядом он смотрел на Дмитрия, но тот лишь выразительно пожал плечами. Невысказанная фраза звучала приблизительно так: «Спроси лошадь, у нее голова больше».
Анатолий закатил глаза и покрутил пальцем у виска, высказывая тем самым свое отношение к рассказу.
— Ну что, ребятки, подведем итоги? — предложил Юрий Николаевич. — Ответов у вас нет, только вопросы. Правильно я понимаю? А потому я буду работать дальше. А вы, если решите куда отъехать, старайтесь быть осторожнее и держите меня в курсе своих перемещений.
По дому разнеслось тонкое мелодичное треньканье звонка. Включился интерком, и зашелестевший динамик басовито произнес:
— Это мы! Следы разума на коре жесткого диска нашей действительности. Спустились в мир для идентификации вновь рожденной операционной системы.
— Лудим! Паяем! Хакерим! — пропищал динамик другим голосом, и наступила тишина.
— Дима, это наши компьютерщики прибыли. Они ребята странные, но толковые. Ты уж прости меня, но они ознакомятся с твоей операционной системой, если ты не возражаешь.
Дмитрий согласно кивнул. Подчиняясь невидимому сигналу с пульта охраны, дверь открылась. В комнату неслышно просочились старые знакомые — резкие, долгоногие и тощие хакеры — Жора и Бейрут.
— Уснул, болезный, — прошептал Емельян. — Трудный день у пацана был: с отцом встречался. Гадко, должно быть, встречаться с отцом, которого не помнишь.
Стоя на пороге скромной спальни с двумя старыми стульями и небольшой кроватью у стены, он разглядывал посапывающего Славку. Тихонько прикрыв дверь, он повернулся к стоящему у окна Сивому. Рука непроизвольно потянулась к густой бороде, вросшей широкой лопатой в квадратный подбородок.
— Ты же вор! Че ты с ним сюсюкаешься, как нянька с лялькой? Смотреть тошно! — злобно прошипел Сивый и попытался продолжить. — Я в его возрасте…
— Ты в его возрасте, — без злобы, но достаточно резко перебил Емельян, — мелочь по карманам тырил да своих корешей под статью подставлял! Не прессуй пацана, урка! Хотя чую я, не по твоим гнилым зубам этот орешек.
— Ты, Емеля, лучше подумал бы, как нам камеры избежать, когда Седой узнает, что мы ныкнули пацана, — продолжал бурчать недовольный Сивый.
— Благодаря этой ляльке мы всегда сможем откупиться. И от Седого, и от кого угодно. Пятнадцать лимонов. Мы таких денег за всю жизнь в глаза не видели, а мальчишка не выходя из квартиры банки бомбит, как консервы вскрывает. Не суетись, Сивый, ты же вор, а вору страх неведом.
Минуту назад охающий, Емельян вдруг распрямил крепкие плечи, бросил пылающий внутренним огнем взгляд на сутулящегося товарища, и тот непроизвольно попятился к двери. Именно за этот взгляд окружающие боялись Емельяна в молодости, и именно он в последние дни все чаще пугал Сивого. А еще больше страшило его стремительное преображение старшего друга, произошедшее с того момента, как белобрысого Славку привезли с Площади Трех вокзалов. Слишком много необъяснимого стало происходить в старенькой квартире, и слишком быстро его друг отдалялся от него. Проводя все свое время в обществе малолетки, Емельян, казалось, и сам впадал в детство — все чаще в комнатах раздавался смех, все чаще Сивый слышал непонятные слова, смысл которых с трудом находил дорогу в его голове. Когда после очередного сеанса «медиативной коррекции теломеров» Сивый спросил Емельяна, что с ним происходит, тот улыбнулся и, кивая в сторону мальчишки, прошептал:
— Он лечит. От старости.
Тогда Сивый обиделся, думая, что Емельян смеется над ним. А сейчас? Отступающий к двери, он уперся глазами в маленькую деревянную рамку, прилипшую к выцветшим бумажным обоям. Помятая черно-белая фотография смотрела на него сквозь пыльное стекло сегодняшним лицом Емельяна. Сколько с тех пор прошло?
— Двадцать лет! — услышав резкий голос, Сивый вздрогнул.
Емельян, казалось, заглянул в его голову.
— Черт возьми, Емеля! И ты туда же? — испуганно заорал он, с трудом сдерживая нервную дрожь, сотрясающую тело. Он боялся. Боялся мальчишки, читающего его мысли, боялся старого друга и учителя, по необъяснимым причинам молодеющего на глазах, боялся Седого с его бойцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
