Кто лучше меня, промышленника, может знать об услугах, оказанных евреями национальной экономике Германии в послевоенный период! Нацисты обвиняют еврейских банкиров в задолженностях Германии. По их словам, евреи устроили заговор с целью «сделать Германию добычей международных финансов». На самом деле после войны еврейские банкиры спасли Германию. Именно благодаря этим евреям средние и мелкие предприятия смогли добиться от американских банков необходимых кредитов на переоснащение.
Некоторым крупным фирмам удалось самостоятельно получить краткосрочные займы в Америке, но подавляющее большинство других малоизвестных предприятий могли получить деньги только через еврейские банки, которые шли на определенный риск, гарантируя заграничные займы. Еврейские банкиры подтверждали тем самым свою уверенность в будущем немецкой экономики. Например, эссенский банк Зимона Хиршланда добился кредитов по меньшей мере на пятьдесят миллионов для мелких и средних предприятий нашего региона, хотя его капитал не превышал восьми миллионов марок. Крупные немецкие банки не осмелились пойти на риск и гарантировать такие кредиты. Более того, примерно в 1930 году, в период экономического кризиса, из-за недостатка иностранной валюты возникли трудности в платежах, и опять вмешались еврейские банки; они сумели добиться от иностранных кредиторов отсрочки. Сами нацисты были вынуждены признать услуги, оказанные им этим мелким еврейским банком Эссена. Именно этот банк вел переговоры о важном американском займе Круппа с нью-йоркским еврейским банком «Голдман Сакс и КО». Долгое время никто не смел покушаться на банк Зимона Хиршланда, невзирая на давление партийных экстремистов. Этот банк дольше всех еврейских банков продержался в Германии при нацистском режиме. Его невозможно было закрыть из-за иностранных кредитов.
Немецкие экономические и финансовые круги всегда с неодобрением относились к антисемитским тенденциям национал-социализма. В 1935 году на открытии Кенигсбергской ярмарки доктор Шахт в своей речи не колеблясь выразил протест против антисемитской агитации, которую считал серьезной угрозой экономике Германии. Я сам, вернувшись из Америки в 1935 году, имел возможность затронуть этот вопрос в беседе с Герингом. Даже в то время генерал, занимавший пост министра– президента Пруссии, вел себя как независимый правитель. Однажды он пригласил меня на оленью охоту в Шорфхайде. Я принял приглашение в надежде обсудить некоторые важные вопросы.
Не знаю, сообщил ли Герингу лесник, получивший приказ подготовить мне добычу, о возникших трудностях. Я – плохой стрелок. День был дождливый, я не привез прицельного приспособления и промахнулся в трех оленей. В конце концов одного мне удалось убить, и очень своевременно, поскольку лесник уже пребывал в отчаянии. Бедняге официально приказали сделать так, чтобы я убил своего оленя. Это была моя первая и, несомненно, последняя охотничья добыча.
Затем мы с Герингом обедали в охотничьем домике, гармонирующем с живописными окрестностями. Свой знаменитый дворец Каринхалле в глубине леса Геринг выстроил позже. Я там никогда не бывал, но мне рассказывали, что один француз, гость Геринга, позднее посетивший бывший королевский охотничий дом в Пруссии, не смог удержаться от замечания: «Я даже не представлял, как скромно жили прусские короли».
После обеда я долго разговаривал с Герингом на религиозные и еврейские темы. Религиозные дела интересуют Геринга лишь в политическом аспекте. Именно этим принципом он руководствовался предыдущим летом, когда издавал свою декларацию против политического католицизма в рейнских провинциях. Подозревая католическое население в неодобрении своих методов правления, нацисты толковали эти тенденции как возрождение прежней католической партии «Центр». Я попытался объяснить Герингу истинное значение католицизма, и у меня создалось впечатление, что он практически ничего не смыслит в религиозных проблемах. Он рассказал мне, что видел в баварских церквах приношения по обету в виде рук или ног, как выражение благодарности за выздоровление. «Это все предрассудки и глупость», – сказал он. Геринг был не способен понять признательность и глубокую веру католиков, благодаривших Бога посредством этих наивных символов. Несомненно, он предпочел бы заменить религию масс слепой верой в Гитлера и гений фюрера. Вот это нацисты не считают предрассудками!
Я также затронул и еврейский вопрос. Путешествуя по Америке, я смог оценить, как низко пала Германия в глазах американского общества из-за обращения с евреями, и объяснил это Герингу. Он прекрасно сознавал необходимость улучшения отношений с Америкой. «Но, – сказал он, – что нам делать? Может быть, закрыть «Штюрмер»?»
«Штюрмер» – непристойная газетенка, издаваемая в Нюрнберге лидером антисемитов Юлиусом Штрейхером. Он только что начал расклеивать ее на улицах и площадях, не обращая внимания на протесты родителей и католического духовенства против того, что дети видят такие непристойности. Кажется, с началом войны Штрейхера наконец признали безумным и изолировали. Если бы только это сделали раньше!
Я предложил Герингу послать в США официальную немецкую миссию с целью успокоить американское общество. Глава миссии, по моему мнению, должен был бы сказать президенту Рузвельту, что, безусловно, были допущенны некоторые эксцессы, но они не являются нормой, и порядок будет восстановлен. Сам Геринг не антисемит. Он прекрасно сознает вред, который пропаганда Штрейхера нанесла имиджу Германии в Америке.
«Кого же послать, – рассуждал он, – господина Шмидта?» Шмидт был министром экономики и директором страховой компании, совершенно неизвестным в Америке. Вероятно, бедняга многое знал о страховании, но в экономике разбирался плохо. Именно он предложил создать верховную палату германской экономики, которая собралась на заседание лишь один раз. Я предложил доверить эту миссию доктору Шахту, однако на этом все и закончилось. Геринг не всемогущ, а нацистские бонзы из ближайшего окружения Гитлера столь ограниченны и самоуверенны, что презирают Америку, о коей ничего не знают.
Я должен был присутствовать на известном нюрнбергском заседании рейхстага, где депутаты проголосовали за антисемитские законы, правда, когда я приехал в Нюрнберг, мне сообщили, что нацисты намереваются изменить немецкий флаг, поэтому я уехал на следующем же поезде. Остальные депутаты рейхстага и даже члены правительства – особенно Шахт – также возражали против этих позорных законов, но нацисты приняли меры к сокрытию самого факта их оппозиции.
В ноябре 1938 года нацисты, использовав в качестве предлога убийство секретаря посольства в Париже фон Рата молодым польским евреем, организовали систематическое преследование немецких евреев. Точных обстоятельств того убийства так никогда и не установили. Любопытно и необычно то, что целый год национал-социалистическое правительство не делало никаких попыток ускорить процесс над убийцей во французском суде. В случае с убийством еврейским студентом нацистского главаря Густлоффа в Давосе нацистская пресса злобствовала из-за медлительности и снисходительности швейцарского суда. Собственно говоря, в этом случае справедливость значила для них очень мало. Им лишь необходим был предлог для массовых волнений и лишения евреев их собственности. Коллективный штраф, наложенный нацистским правительством, был, по существу, равносилен конфискации. Однако это еще не самое худшее. Возмутительнейшие события произошли во всех немецких городах. При попустительстве полиции официальные организации правящей партии были преобразованы в мятежные банды, среди членов которых можно было обнаружить даже высокопоставленных судей рейха, обычно возглавлявших репрессии, хотя лично и не совершавших преступления. Заискивая перед партией, они вступали в ряды штурмовиков и СС.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
