Она обернулась и заметила его. Он приветственно помахал ей, жестом показывая, чтобы она продолжала танцевать, но она двинулась к нему, приведя за собой своего партнера.
– Я так рада, что ты смог прийти, Барт, – сказала она, повышая голос, чтобы быть услышанной сквозь смех, гудение разговоров и музыку. – Скажи, ты помнишь Дика Джексона?
Барт протянул руку, и стройный мужчина пожал ее. – Вы со своей женой жили на нашей улице пять… Нет, семь лет назад. Верно?
Джексон кивнул. – Сейчас мы живем в Уилловуде.
Район новой застройки, – подумал он. В последнее время он стал очень чувствителен к географии города.
– Хорошее место. А ты до сих пор работаешь на «Пиле»?
– Нет, теперь у меня свое дело. Два грузовика. Занимаюсь перевозками грузов по трем штатам. Так что смотри, если твоей прачечной понадобится чего-нибудь привезти – химикаты какие-нибудь, например…
– Я больше не работаю на прачечную, – сказал он и краем глаза заметил, как Мэри болезненно вздрогнула, словно кто-то легонько стукнул ее по месту старого ушиба.
– Вот как? Расскажи, чем ты сейчас занимаешься?
– Пока ничем, – усмехнулся он. – Лучше ты расскажи мне, участвовал ли ты в забастовке владельцев частных грузовиков?
Лицо Джексона, и так уже потемневшее от алкоголя, потемнело еще сильнее. – Ты прав, черт возьми, участвовал. Еще бы не участвовать! Ты знаешь, сколько эти разнесчастные ублюдки из Огайо требуют с нас за дизельное топливо? 31,90! В результате прибыль у меня получается не двенадцать процентов, а всего лишь девять. Не говоря уже об этом чертовом ограничении скорости… И он принялся распространяться о превратностях владельца частной транспортной фирмы в стране, у которой неожиданно начался тяжелый приступ энергетической кессонной болезни. Барт слушал и поддакивал в подходящих местах, посасывая потихоньку свой коктейль. Мэри извинилась и отправилась на кухню, чтобы раздобыть себе стакан пунша. Человек в автомобильном пыльнике танцевал эксцентрический чарльстон под старую песню братьев Эверли. Все вокруг хохотали и аплодировали.
Жена Джексона, мускулистая женщина с пышной грудью и морковно-рыжими волосами, подошла и была ему представлена. Чувствовалось, что она уже немало выпила и держалась на ногах с некоторым трудом. Взгляд ее был затуманенным и бессмысленным. Она протянула ему руку, улыбнулась стеклянной улыбкой, а потом сказала, обращаясь к Дику Джексону:
– Радость моя, у меня в животе тошнотики. Не знаешь, где здесь ванная?
Джексон увел ее. Он быстро пересек площадку, где шли танцы и сел на один из стульев, стоящих вдоль стены.
Он допил стакан. Мэри что-то не возвращалась. Наверное, кто-то остановил ее и втянул в разговор.
Он полез во внутренний карман, извлек оттуда пачку сигарет и закурил. Теперь он курил только на вечеринках. Это было большим прогрессом по сравнению с недалеким прошлым, когда он был передовым членом раковой бригады «Три пачки в день».
Он выкурил уже половину сигареты, не отрывая глаз от двери, где должна была появиться Мэри. И тут он случайно взглянул на свои пальцы и застыл, пораженный и завороженный открывшимся зрелищем. Удивительно, как это указательный и средний пальцы правой руки знают, как в точности надо держать сигарету? Откуда в них этот ум, эта сообразительность? Словно они курят с рождения.
Мысль оказалась настолько забавной, что он вынужден был улыбнуться.
Ему показалось, что изучение пальцев длилось целую вечность, и он оторвался от него только тогда, когда ощутил, что во рту его появился какой-то новый привкус. Не сказать чтобы плохой, просто новый. Слюна как будто стала гуще. А ноги… Ноги слегка подергивались, словно хотели пританцовывать в такт музыке, словно только это могло принести им облегчение и вернуть в нормальное состояние, помочь им снова стать ногами.
Он слегка испугался того, что так обычно начавшаяся мысль вошла в штопор и понеслась в каком-то совсем другом направлении, словно человек, потерявшийся в чужом доме и взбирающийся по высокой хррррррустальной лестнице… Ну вот, опять. Скорее всего, дело в таблетке, в таблетке, которую ему дала Оливия и которую он проглотил перед тем, как сюда прийти, да. Разве не интересный это способ так произносить слово хрррррустальный? Хрррррустальный – так в этом слове появляется резкое, звенящее напряжение, словно в костюме стриптизерки.
Он хитро улыбнулся и посмотрел на свою сигарету, которая предстала перед ним удивительно белой, удивительно круглой, удивительно подходящей для роли символа американского благополучия и богатства. Только у американских сигарет может быть такой приятный вкус. Он сделал затяжку. Бесподобно. Он подумал обо всех сигаретах Америки, плывущих по конвейерам табачных фабрик, множество сигарет, бесконечный чистый белый рог изобилия, из которого сыпятся сигареты. Да, это был настоящий мескалин. Он уже начинал улетать. А если бы люди узнали, что он думает о слове хрустальный (хрррррустальный, если быть точным), то они бы кивнули и покачали бы головами: Да, он сумасшедший, крыша совсем поехала, это точно. Крыша поехала – неплохое выражение. Неожиданно он ощутил желание, чтобы рядом оказался Салли Мальоре. Вдвоем – он и одноглазый Сэл – обсудили бы всю структуру мафии, до мельчайших ячеек. Они обсудили бы старых шлюх и перестрелки. Своим мысленным взором он увидел Одноглазого Салли и самого себя в итальянском ресторанчике с темными стенами и изрезанными деревянными столами. Они ели лингвини, а на фонограмме в это время звучала мелодия из «Крестного отца». И все это на замечательной пленке «Кодак», в которую можно погрузиться и плавать там, словно в гидромассажной ванне.
– Хрррррустальный, – произнес он шепотом и улыбнулся. Ему казалось, что он сидит так уже долго-долго, перескакивая с одной мысли на другую, но, посмотрев на сигарету, он с удивлением обнаружил, что пепла на ней не прибавилось. Он пораженно поднес сигарету ко рту и затянулся.
– Барт?
Он поднял взгляд. Это была Мэри, и она принесла для него бутерброд. Он улыбнулся ей. – Садись. Это для меня?
– Да. – Она дала ему бутерброд. Это был маленький треугольный сэндвич с чем-то розовым посередине. Неожиданно он подумал о том, что Мэри придет в ужас, если узнает, что он отправился в наркотическое путешествие. Она может вызвать «скорую помощь», полицию и Бог знает кого еще. Он должен вести себя, как нормальный человек. Но мысль о том, что он должен вести себя нормально, заставила его почувствовать себя еще более странно.
– Съем позже, – сказал он и положил сэндвич в карман рубашки.
– Барт, ты пьян?
– Совсем чуть-чуть, – сказал он. Он различал все поры на ее лице. Он не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь ее лицо так близко, так осязаемо. Все эти маленькие дырочки – словно Бог был поваром, а она – корочкой пирога. Он хихикнул и, заметив появившееся на ее лице выражение тревоги, сказал шепотом:
– Только никому не говори.
– О чем? – Она удивленно нахмурилась.
– О продукте № 4.
– Барт, ради Бога, объясни, что с тобой…
– Мне надо в ванную, – сказал он. – Я скоро вернусь. – Он двинулся к выходу, не оборачиваясь, но ощущая всем телом, как хмурое неодобрение, отразившееся на ее лице, распространяется вокруг, словно жар в микроволновой печи. Если он не оглянется на нее, вполне возможно, что она ни о чем не догадается. В этом лучшем из всех возможных миров возможно все, даже хррррустальные лестницы. Он ласково улыбнулся. Слово превратилось в старого друга.
Путешествие к ванной стало своего рода одиссеей, сафари. Гул вечеринки стал пульсировать. Он то нарастал, то утихал, подчиняясь трехсложному стихотворному размеру, и даже звуки музыки стали пульсировать. Он что-то бормотал людям, которых думал, что знал, но наотрез отказывался принимать участие в разговорах, выплевывал брошенные в качестве наживки фразы. Он лишь указывал в направлении паха, улыбался и шел дальше. Интересно, почему на этих вечеринках всегда столько знакомых?
Ванная была занята. Он дожидался, пока она освободится, в течение нескольких часов – во всяком случае, так ему показалось. Когда же он, наконец, добился своего, помочиться он не смог, хотя вроде бы ему и хотелось. Он посмотрел на стену над туалетным бачком. Стена набухала и втягивалась внутрь, подчиняясь все тому же трехсложному ритму. Он спустил воду, несмотря на безрезультатность своих усилий, на тот случай, если кто-нибудь подслушивал за дверью, и пристально вгляделся в исчезающую в трубе воду. Вода имела зловещий розоватый оттенок, словно предыдущий посетитель помочился кровью. Неприятное зрелище.
Он вышел из ванной, и вечеринка вновь сомкнулась вокруг него. Лица мелькали вокруг, словно веселые воздушные шарики. Музыка показалась ему очень приятной. Это был Элвис. Старина Элвис. Играй свой рок, Элвис, не останавливайся никогда.
Перед ним появилось лицо Мэри и повисло, устремив на него озабоченный взгляд. – Барт, скажи, что с тобой произошло?
